26 февраля произойдет знаковое событие — официальное открытие «хранилища Судного дня», в которое планируется доставить семена трех миллионов видов растений со всего мира, чтобы иметь возможность восстановить растительность планеты после глобальной войны или природной катастрофы.
В проекте принимают участие около ста государств, доверивших строительство «ковчега» норвежскому правительству, а управление им — автоматике. (Хранилище будет безлюдным и полностью автоматизированным — догадываетесь почему?)
Дизайн хранилища выдержан в русле последних достижений эстетики апокалипсиса — на почти необитаемом Шпицбергене, за полярным кругом, под слоем вечной мерзлоты, глубоко в недрах большой горы. Само название ковчега как будто заимствовано из постапокалиптических компьютерных игр — Arctic Doomsday Seed Vault.
Бункер не пострадает, даже если растают все льды на обоих полюсах Земли; не сможет особо повредить его содержимому и отказ автоматики: вечная мерзлота обеспечит сохранность семян. «Ковчег» простоит тысячу лет, сохранив зародыши новой жизни за рядами герметичных дверей. Хорошо, если найдется кому их открыть.
Норвежское хранилище — самое крупное и защищено от катаклизмов намного лучше других, но оно далеко не единственное. Банков семян на Земле больше тысячи, есть и аналогичные проекты по хранению ДНК животных, например «Замороженный ковчег» Британского института генетики, руководитель которого Энн Макларен заявила о своем детище: «Я думаю, Ной очень гордился бы этим проектом». Независимо от того, как отнесся бы ко всему этому Ной, проект действительно очень важный, ведь животные стремительно вымирают без всякого апокалипсиса: в ближайшие 30 лет ожидается исчезновение более тысячи их видов.
Впрочем, обратить внимание на эту новость меня заставили не столько дурные предчувствия, сколько своеобразная романтика конца света. Есть в нем не только ужас и безысходность, но и что-то притягательное, манящее. Недаром на тему надвигающегося апокалипсиса медитирует не только Голливуд, но и все кому не лень.
Катастрофический конец нашей цивилизации — вопрос ближайшего будущего для любого уважающего себя эзотерика, от сонма читательниц Мулдашева до легиона уверовавших в мифический календарь древних майя. Кто только не фантазирует о нем: молодежь, едва расставшись с Гарри Поттером, накинулась на постапокалиптические книги Дмитрия Глуховского, кидалты (юные душой взрослые) до сих пор режутся
ночами в любимейшие игры всех времен Fallout и Half-Life, в деталях разработавшие эстетику грядущего светопреставления. В общем, фантазии о Судном дне близки и старому, и юному сердцу (даже мой сын четырех лет от роду фанатеет от мультика «Вселенский потоп»).
Что именно в этих грезах так привлекает, становится более или менее ясно из любого фильма-катастрофы. Прежде всего притягивает то, что привычный, слегка опостылевший мир переворачивается с ног на голову. Карнавал смерти, торжество хаоса — это возможность выйти за все привычные рамки. Для кого-то, как в недавнем локальном апокалипсисе в Новом Орлеане, это повод для геройства, для кого-то — возможность мародерства: тоже ведь детская мечта — приходи в магазин и бери что хочешь. В детстве и наводнение было мечтой: плаваешь себе между домами… В перевернутом катастрофой мире возвращается детское ощущение подлинности переживаний, чувство, что перед лицом смерти (как и в фильмах и фантазиях о войне) живешь на полную катушку. А сейчас почему не на полную?
Гораздо больше надвигающегося апокалипсиса меня беспокоит нехватка этого ощущения подлинности жизни здесь и сейчас. Ведь вроде и живем перед лицом смерти, только вот как к ней готовиться, когда зерно и прочее запасать бесполезно?