Британские академики недавно выпустили доклад про геоинжиниринг, где предлагают странные вещи. Засевать стратосферу серным порошком, чтобы до Земли добиралось меньше солнечных лучей. Топить в океане мегатонны железа, чтобы водоросли лучше плодились и поглощали углекислоту. Как вам такая идея?
Подобная идеология мне нравится. От истерических реакций вроде Киотского протокола — все взять и запретить! — переходят к программе действий. Лезть с финкой на паровоз и ложиться на рельсы незачем. А тут пытаются просуммировать вещи, которые действительно могут быть сделаны в обозримые сроки, обозримыми силами, тратя на это дело обозримую часть ресурсов человечества. И совершенно замечательно, что внимание обращается прежде всего на биологические методы борьбы.
Вас как биолога не смущает, что все это нарушит кучу природных равновесий?
Они как раз хотят сместить то неблагоприятное равновесие, которое имеется сейчас, и запустить самоподдерживающийся процесс в нужном нам направлении. Найти в цикле некоторые элементы, воздействуя на которые вполне представимыми силами можно запустить реакцию с положительной обратной связью. Это — одна из популярных фишек в экологии и эволюционных исследованиях. Вообще говоря, так возникают виды.
Есть несколько примеров экспериментального видообразования, которое происходит за короткие периоды времени, даже очень короткие с точки зрения эволюционного процесса. Десять тысяч лет назад кончилась ледниковая эпоха, освободились ото льда озера на западе Америки. Рыбка колюшка из океана, которой наплевать на соленость, заселила эти самые озера, благо они пустые. Теперь помимо исходной колюшки, которая никуда не делась, находят две новые формы. Бентосная живет на дне, пелагическая — в толще воды. На новый вид ни одна из них не тянет, но это — четкие морфы, у которых отличительные признаки передаются по наследству и генетика разная.
Дальше делается замечательный эксперимент: берем четыре аквариума, заливаем чистой водой из этих самых озер, закладываем туда песочек и рассаду того, что живет в этих самых озерах. Везде все одинаково. Дальше заселяем в один из четырех аквариумов донную морфу, в другой — пелагическую, в третий — смесь, в последний — исходную форму для контрольного эксперимента. Как легко было предположить, все они по-разному питаются. Но это прямым образом влияет на химизм воды. Если, например, эффективно выедают фитопланктон, как это делает пелагическая форма колюшки, то меняется количество органики, которую тот теряет сквозь оболочку, потом число бактерий, которые формируют вторичный цикл, и так далее. Химизм воды — вникните! — везде оказывается разным. Каждая из морф адаптирована к своему химизму воды и начинает гнать коня дальше в том же самом направлении. Животное влияет на такие вещи, которые, казалось бы, являются константами.
Считается, что животное должно себя затачивать под условия окружающей среды. Оказывается, нет. Животное активно влияет на эту самую константу. Но дальше — влияние, которое было, никуда не делось — это влияет на животное, и на этом деле возникает система с положительной обратной связью. Животное, влияя на соответствующие процессы, само вынуждено впоследствии на это реагировать. Интерес к такого рода процессам как раз сейчас возник гигантский, именно потому, что это в значительной степени как раз и решает проблему первоначального толчка.
Ладно бы аквариумы — тут собираются перестроить экосистему целого океана. Почему бы для начала не обкатать методы на полигоне поменьше?
Фридрих Второй говорил про социализм: «Идея, в общем-то, неплоха, но для эксперимента лучше бы найти страну, какую не жалко». Вот Черное море — это море, которого точно не жалко. Оно все равно отравлено сульфидами. Черное море — это мертвое море, как всем известно. Жизнь есть в приповерхностном слое, ниже — сероводород в концентрации, несовместимой с жизнью. Причем это все возникло очень недавно: в плейстоцене туда прорвались воды, перенасыщенные сероводородом, и все стухло. Думаю, что очистка Черного моря — вот в этом точно ничего плохого не будет.
Тогда пустыни — полигон еще лучше. Там живого раз-два и обчелся. А что, если от экспериментов достанется биосистемам по соседству? Или оживление пустынь — заведомо фантастика и бояться нечего?
Никакой фантастики. В Израиле, в аэропорту Бен-Гурион, вас встречает замечательный аэрокосмический снимок: территория Израиля и рядом соседние страны. Одна половинка зеленая, а другая половинка — нет. Государственная граница легко прослеживается. В озеленение пустыни вложили массу денег. Сеяли каменный дуб: сеяли, он сох, они сеяли по новой. Потому что уловили положительную обратную связь. Лес создает над собой нисходящий воздушный ток. Вытягивает влагу из почвы, а дальше через устьица ее испаряет. Влага имеет меньшую плотность, чем воздух. И именно над лесом — это считано, меряно многократно метеостанциями — будут выпадать осадки.
Но начинали с другого эффекта. Как это ни странно звучит, Израиль местами представлял собой болотину, и довольно отвратительную. Дело не в дефиците воды, а в том, что вода не там, где надо. Возле Кесарии, по средиземноморскому побережью, полно было заболоченных участков. И вот растительность позволяет это дело структурировать: перебрасывать воду из болот в пустыни. Где были болота — высадили эвкалипты. Эвкалипты вытянули влагу, просто понизили уровень грунтовых вод. И верхний слой почвы высох. А каменный дуб в пустыне, наоборот, только и делал, что закачивал влагу в землю.
Еще в XIX веке это опробовали в Испании и в Италии. Тогда как раз уловили связь между малярией и болотами и поняли, что те надо срочно осушать.
А Сахара — откуда там болота? И где сажать эвкалипты?
Там, где они росли раньше. Есть два таких крупных нагорья, Ахаггар и Тибести. Внушительные горки: две с половиной — три тысячи метров над уровнем моря. Такие скальные клыки торчат посреди этой Сахары. Понятное дело, что на таких высотах по-любому осадки должны хотя бы конденсироваться. Так вот, в нагорье Тибести в начале XX века водились крокодилы. Протекали две речки. Европейские путешественники запомнили озеро Чад нормальным внутренним морем.
Дальше все это начинает съеживаться. Начался перевыпас, все съели, в том числе лесные островки. Островки исчезли — стало меньше осадков, то есть они выпадают черт знает где. Вырастают другие типы трав, которые не образуют дернину. Скот разбивает эту дернину копытами. Все, круг замыкается. Потому что опустынивание — тоже система с положительной обратной связью.
Если готовиться к локальным экспериментам, хотя бы над пустыней, — могут ли у них быть «дальнодействующие» последствия? Как-нибудь так: Сахару озеленили, развелись новые хищники, грачи полетели в теплые страны, наткнулись на этих хищников и не вернулись?
Место одного грача займет другой грач — вот, собственно, и все. Он будет летать чуть-чуть по-другому и иметь чуть-чуть другую биологию. Для каждого конкретного вида такая опасность имеется. Но природа никогда не складывает все яйца в одну корзину. Заметьте: виды, которые реально были истреблены человеком, — это, как правило, совсем уж эндемики. Живет себе дронт на острове, туда заезжают моряки и начинают его массово есть… И добро бы только есть. Просто убивают.Такая дура ходит — ну как можно кирпичом не запустить? Стеллерова корова и так далее. Либо не эндемики, а те, кому не повезло пересечься с человеком сразу во множестве мест. Странствующих голубей заготавливали возами. Потом бац — и нету. А редкие виды — они всегда будут редкие, их можно заносить в Красную книгу, можно не заносить и говорить, что их там осталось полторы штуки. Слушайте, ребята, они еще на ваших похоронах простудятся. Странным образом опасность грозит видам, которые, как кажется, совершенно обычные, нормальные… Есть некая критическая точка в биологии. Неудачно пересекаются с человеком — возникают неприятности. А бояться эффективного хищника, который разом съест всех, не стоит. Все равно просчитать ничего не получится.
Вернемся тогда к глобальным эффектам. Вот победят борцы с глобальным потеплением углекислоту, и атмосфера перенасытится кислородом. Тут есть чего бояться?
А такое уже было в истории. Этой эпохе мы обязаны гигантскими членистоногими. Размер пропорционален длине трахей. Если кислорода мало, как сейчас, они обязаны быть короткими, иначе ему будет трудно поступать в организм. Будет много кислорода — будут и гигантские стрекозы. Я, как энтомолог, полжизни бы отдал, чтобы посмотреть на их анатомию. Но это уже не при нашей жизни, такие процессы идут медленно. Единственный монстр, который получался, — это головастики во-о-от такого размера (разводит руками). Механизм понятен? Вопрос на самом деле для школьной олимпиады. Не буду вас мучить. Лягушка развивается с метаморфозом. Головастик, который рыба в некотором смысле, превращается в лягушку. Запуск метаморфоза обеспечивается гормоном, который локализован в щитовидке. А щитовидку поражает радиоактивный йод. Дальше очевидно. Он расти-то растет, а гормона нет. И дорастает до размера взрослой озерной лягушки, а она здоровенная. Получается здоровенный головастик. Вот и все.
А без вмешательств любого рода никак?
Хорошо бы, с точки зрения зеленого идеолога, опылить планету дустом, избавить ее от всей двуногой мерзости, которая тут расплодилась, а некоторое количество правильных пацанов, зеленых, расселить в резервациях, чтобы они потом бегали в белых туниках и при свете звезд предавались всяким буколическим радостям. Мы такие экзотические варианты брать в расчет не будем — надо что-то делать теми средствами, которые есть. Все, что руками сделано, может быть руками сломано. И наоборот: все, что руками сломано, может быть руками и починено.
Фото: Алексей Майшев для «РР»; MINDEN/FOTOBANK; AP; ATLANTIDE PHOTOTRAVEL/CORBIS/FOTOSA; ALAMY/PHOTAS; PHOTO RESEARCHERS/FOTOLINK