Поле боя — это 495 га шоколадной земли в ближнем Ленинградье, под Павловском. Из них под строительство хотят отобрать 91,5 га, которые находятся в федеральной собственности. Остальные — в ведении региона, и их пока не трогают. Отбирает государственный Фонд содействия развитию жилищного строительства (РЖС). Собственно, задача этого фонда — накопить под единым управлением федеральные земли, которые неэффективно используются разными госучреждениями, с тем чтобы на них развернуть массовое строительство доступного жилья. И судя по всему, фонд свое дело знает.
— Ведь это не единственная организация, у которой мы изымаем земельные участки. Никому не нравится. На нас жаловались и президенту, и председателю правительства, — говорит заместитель генерального директора Фонда РЖС Алексей Фурсин.
— Для вас работа с Павловской станцией ничем не отличается от любой другой?
— Здесь дошло до некоего общественного конфликта… А по сути — да, ничем не отличается. А должна ли отличаться?
Если следовать букве закона, вавиловский генетический фонд — это просто груда семян. Вот ученые и проигрывают чиновникам из РЖС один суд за другим
Коллекция, начало которой положил еще основоположник российской генетики Николай Вавилов, давно признана научным достоянием мирового уровня. В течение 80 лет ее собирали сотни ученых. Они ездили по всему миру, рисковали жизнью, чтобы добыть образцы редчайших растений, а в ленинградскую блокаду умирали от голода, но не притрагивались к семенам. Весть о возможной ликвидации опытной станции уже встревожила биологов по всему миру.
На землях Павловской станции одной только смородины растет 1102 сорта из 30 стран. А также 145 сортов малины, 634 сорта яблони, 302 сорта черемухи плюс самые богатые в мире коллекции жимолости, крыжовника и многое другое.
— А зачем все это нужно человечеству? — спрашиваю я Бурмистрова. И слышу поучительную балладу про черешню.
В свое время считалось, что если у нее опадают плоды — это селекционный брак, и сорта с такими свойствами перестали выращивать. Но потом начали переходить к механизированному сбору с помощью шейкеров, и черешня, плоды которой плотно прикреплены к плодоножке, в стратегию бизнеса не вписалась. Для выведения рентабельной черешни понадобились забытые сорта с опадающими плодами. А где их взять? Только на Павловской станции.
— И таких историй масса. Продовольственная безопасность — не просто слова, — заключает Бурмистров. — За решением таких проблем к нам постоянно обращаются зарубежные генетики. Потому что если растительный материал попал к нам, получил номер каталога, он будет храниться вечно.
Но это с точки зрения биологии. А с точки зрения юриспруденции у государственной генетической коллекции нет вообще никакого правового статуса. Если следовать букве закона, вавиловский генетический фонд — это просто груда семян. Вот ученые и проигрывают чиновникам из РЖС один суд за другим.
— В российском законодательстве вообще нет понятия «генетические ресурсы», — говорит и сам все никак не поверит своим словам генеральный директор ВИРа Николай Дзюбенко. — Этот юридический вакуум мы пытались заполнить, разработали модельный закон об их охране. Но результат пока нулевой.
На ягодном поле меж полос пропаханной земли ровные ряды сорняков. По словам Бурмистрова, тут растет 986 сортов земляники. Но в том, что грядки заросли, сотрудники не виноваты: раньше в институте была бригада из двадцати человек, которая полола, окучивала, пересаживала, теперь же этим в меру сил бесплатно занимаются сами ученые. Государство финансирует лишь крошечные зарплаты и частично коммунальные услуги.
— Может, институту самому зарабатывать? — повторяю я обычный призыв чиновников.
Дюбенко презрительно вздыхает:
— Мы — единственный генетический банк в мире, который вынужден сам зарабатывать, чтобы доказать, что он нужен стране. Таких учреждений в мире единицы, и везде государство считает делом своего престижа их содержать. Чтобы вылезти из нищеты, мы попытались использовать единственный наш ресурс — землю. С этого и начались наши проблемы.
— Значит, все-таки земли слишком много?
— Дело в том, что некоторые наши посадки кочуют: землянику, малину и даже плодовые сады нужно регулярно переносить на новую почву. И бывает, что часть земель годами простаивает — на этот период ее можно сдать в аренду. Но в апреле 2008-го правительство запретило научным учреждениям совершать любые сделки с землей. Заработать не получилось.
Сегодня ученые кусают локти, что вообще ввязались в этот бесплодный поиск инвестора. Потому что в результате сами привлекли к себе внимание Фонда РЖС.
— В 2007 году Павловская опытная станция сама инициировала вовлечение своих территорий в инвестиционный оборот, — подтверждает со своей стороны Алексей Фурсин. — Для нас это означало, что территории не представляют такой уж ценности.
Поручение президента «разобраться в ситуации» выполнили через несколько дней после его упоминания в твиттере. Вот представители Счетной и Общественной палат, Академии наук, администрации Петербурга стоят перед зданием Института растениеводства, внимательно перебирают привезенные с собой и раздобытые здесь документы, таблицы, акты, карты.
— Мы прошлись по всем участкам, — говорит Алексей Фурсин, в данном случае выступая как один из экспертов. — На части из них расположены плодово-ягодные насаждения.
— То есть застраивать нельзя? — спрашиваю я.
— Пока нам не предоставлено ни одного документа о том, что это за растения на участках произрастают.
Опять двадцать пять. Коллекция Вавилова в наличии есть. Но нет справки о том, что она есть и что она — коллекция Вавилова. Это должен определить суд и другие инстанции.
В суде у защитников посадок, юридически не существующих, нет никаких шансов. А «другие инстанции»… Конечно, они должны быть: между чиновником, профессионально отбирающим земли, и теми, у кого он их отбирает, должна стоять независимая экспертиза, у которой достаточно авторитета и квалификации, чтобы отличать «неэффективно используемые земли» от народного достояния. Сами чиновники на это не способны, особенно если это «идеальные чиновники», то есть люди-функции, выполняющие поставленную задачу без сантиментов и лишних размышлений.
— Но если оторвать глаза от документов — вы ведь не можете не знать, что в стране существует такой Институт растениеводства и что он занимается уникальными растениями, и что именно здесь они и находятся.
— Конечно, как обыватель, я слышал о коллекции Вавилова, — говорит Фурсин. — Правда, в моих представлениях хранилище генофонда находится не здесь, а в специальном помещении института в Петербурге в виде семян и черенков, которые содержатся в специальных условиях.
Однако генофонд — это не только семена и черенки. Многие растения могут содержаться только в живом виде — здесь, на опытной станции. Та же клубника с ее усиками, многие плодовые деревья и кустарники. Это понятно биологу, но не чиновнику. А между чиновником и жертвами его пристального внимания у нас в стране, увы, нет ничего, кроме твиттера президента Медведева. Который, при всем уважении к высоким и модным технологиям, не может во всех случаях заменить профессиональную и независимую экспертизу.