Химки. Двор. Обыкновенный, хрущовский. Из окон окрестных домов выглядывают сонные измученные зноем жители. Силятся понять, что это за группа людей — все как один с аномально развитыми лобными долями — собралась у стола со скамейками. Один из местных алкашей произносит вяло: «Опять эта Женька Чирикова своих привела», — и теряет к собравшимся всякий интерес.
В разгаре собрание зеленых на следующий день после разгрома. Активист движения «Экозащита» Александр Глибин вспоминает, как было дело:
— Они начали с рассветом. Человек сорок, наверное. То, что мы говорили, будто их сотня была, — это так, с перепугу. Нет, ну ты представь: ты спишь себе спокойно, а тут бригада крепких чуваков, лица замотаны белыми тряпками, и все орут, что нас убьют, если мы будем мешать работе порубочной техники.
— Били?
— Бить не били. А так, постукивали. Одному из наших — вон он стоит — шею немного намяли. Думаю, у них такой приказ: пугать, но не калечить.
Группа обсуждает план действий на будущее. Их выгнали из Химкинского леса. Теперь надо понять, как еще можно помешать рубке, которая идет днем и ночью без выходных. Многие с удовольствием пользуются терминологией партизанской войны: «разведгруппа», «прочешем местность», «проведем рекогносцировку». Все пытаются говорить по очереди — потому что демократия. Но у всех получается вместе, потому что интеллигенция.
— Чем больше народу, тем безопаснее, — убеждает Дионисий, с бородкой и в очках, форменный Чернышевский.
— Прекращают вырубку — идем на переговоры. Если нет, то нет.
— На каждое дерево надо посадить по активисту, пусть вместе с нами рубят.
И вдруг ливень. Но эмоции бьют через край, и падающей с неба воды никто не замечает. Все происходящее напоминает партсобрание начала перестройки.
— Я экономлю голос, — тихо сообщает Евгения Чирикова. — Но должна вам сказать, что на меня вышел начальник «Теплотехники», подрядчик строительства дороги. И сказал: «Давайте мы вам высадим тысячу деревьев и вы от нас отвянете».
Все снова шумят, причем так оскорбленно, будто им предложили бесплатно предать родину. Они знают, что обречены на поражение. Но продолжают сопротивляться, чтобы затем не стыдиться самих себя.
В общих чертах смысл конфликта заключается в следующем. Активисты движения «Экозащита» считают вырубку части Химкинского леса незаконной, поскольку правительство Москвы не дало на это согласия, а сам лес является частью лесозащитного пояса столицы. Кроме того, зеленые утверждают, что компания «Теплотехника» не имеет необходимых
порубочных билетов.
Однако в «Теплотехнике» заявляют, что располагают всеми разрешительными документами.
Между тем спорные участки Химкинского леса — там, где сейчас идет вырубка, — к землям лесного фонда действительно формально не относятся: еще в ноябре 2009 года премьер Владимир Путин подписал распоряжение, по которому территория, подпадающая под вырубку, была переведена из земель лесного фонда в иную категорию, разрешающую, среди прочего, и строительство автодорог.
Это распоряжение пыталась обжаловать в Верховном суде группа граждан во главе с лидером «Экозащиты», жительницей Химок Евгенией Чириковой. Однако ВС не удовлетворил их жалобу, а кассационная коллегия это решение поддержала, заметив, что федеральная власть сделала все необходимое, чтобы продемонстрировать общественности: альтернативы именно такому маршруту автотрассы нет.
Однако экологи видят в решениях власти коррупционную составляющую. Они настаивают на том, что другие варианты куда менее затратны и не нанесли бы такого ущерба экологии. А трассу прокладывают именно так — сквозь Химкинский лес — лишь потому, что это лакомое место для коттеджной застройки и инфраструктуры: супермаркетов, бензозаправок, ресторанов.
— Они сначала хотели отрезать себе вообще по три километра в обе стороны от трассы, — говорит активист Владимир Морозов. — Не получилось. Теперь вроде требуют стометрового отчуждения. Но расстояние для них не главное. Главное — просто влезть в лес. А расшириться потом вглубь при нашем законодательстве — это вопрос юридической техники.
Экологи возят меня по всем точкам сопротивления. Интересно, что сам бы я ни за что не догадался, что в этом лесу идет масштабная вырубка: со стороны дороги ее не видно. Допустим, подъезжаешь к аэропорту Шереметьево — лес как лес, а чуть завернешь за угол — там как будто Тунгусский метеорит прокатился.
Двигаемся через поселок Старбеево. Скоростная трасса пройдет у здешних жителей прямо под носом. Но местные, говорят экологи, пассивны до столбняка, никаких бумаг ни в чью защиту не подписывают. Ссылаются на Путина: он же обо всем распорядился — значит, так и надо.
Похожая история с дачным поселком Пойма. Там жители активны только на словах, а как только им предлагают присоединиться к протесту, тут же прячутся в кусты. Да, говорят, плохо это, а что мы можем? Все уже правительство решило.
Старбеевский мужик вполне приличного вида на наш вопрос, как он относится к вырубке, ругается, поигрывая трицепсом, отягощенным двумя литрами крепкого портера:
— Идите нах, провокаторы! Я буду лес защищать, ага. Меня бы кто защитил.
Пытаемся все-таки попасть в Химкинский лес на машине. Добираемся до бетонки. На съезде стоят гаишники. В лес не пускают — говорят, приказ: там, мол, идет контртеррористическая операция, которая продлится семь дней.
— Ваххабиты, что ли?
— Вроде того.
Секретными тропками пробираемся в лагерь анархистов. Они стоят здесь, как мне объяснили, чтобы обозначать присутствие экологов: мол, мы не запуганы и продолжаем сопротивление.
Выходим на опушку. Недалеко берег Клязьмы. Четыре палатки. Вокруг них крутится молодежь. Фиолетовые волосы. Локальный пирсинг. Футболки с анархистской куриной лапкой. Кто-то в трусах, кто-то в чем мать родила. Все в той или иной степени пьяны. Рассказывают, что хотели устроить диверсию: атаковать порубочную технику, может, даже повредить ее немного. Но купили водки для смелости — и передумали.