БЦБК, Енисейский ферросплавный завод, Омский НПЗ, Богучанская ГЭС, «ядерная свалка» в Железногорске — в Сибири весь этот год были свои поводы для протестов. Для местной протестной волны поводом стали не быстро забытая, да и не слишком замеченная в регионе Болотная, а стройки, которые крупные инвесторы затевали буквально за соседним забором. Или работающие с советских времен промышленные гиганты, об экологии никогда не задумывавшиеся. В центре событий находились экологи — известные и неизвестные, те, кто получает за это зарплату (в том числе и те, кого сейчас принято называть «иностранными агентами), и те, кто просто устал жить в индустриальной грязи и осмелился заявить об этом громко и четко. Возможно, впервые в жизни.
Нельзя сказать, что экологи всех мастей появились на сибирской политической арене лишь в этом году. Многие еще помнят триумф нашего экологического сообщества 2006 года, когда президент РФ Владимир Путин эффектным росчерком карандаша отодвинул трассу нефтепровода Восточная Сибирь – Тихий океан от берега Байкала. Немногие вспоминают, как стараниями экологов на волне перестроечного «упоения свободой» прекращено начавшееся было строительство Катунской ГЭС в Республике Алтай. Хотя к площадке уже была подвезена техника, а в селе Майма установлены вагончики гидростроителей — кстати, стоят они там до сих пор.
Но именно в этом году, на наш взгляд, экологический протест стал реальным трендом. Не модным, а вполне себе местечковым, четко привязанным к конкретной окружающей действительности. Ярких историй в этом году было, пожалуй, две. Первая — протесты против БЦБК. Тема, к которой вот уже четыре десятилетия обращаются постоянно, благо, что поводы для протеста комбинат будет поставлять, видимо, еще долго, в уходящем сезоне вновь стала актуальной. На этот раз все внимание общественности было приковано к возможному закрытию БЦБК, у которого заканчивались все мыслимые разрешения на слив отходов в Байкал. «Спроси, Байкал, сибиряка: «На кой здесь хрен БЦБК?» — под этим лозунгом провела свои последние митинги в Иркутске Байкальская экологическая волна. Однако этот протест ничем не закончился: БЦБК получил очередное разрешение на слив, а его закрытие, о реальности которого заявил в том числе губернатор Иркутской области Сергей Ерощенко, снова отложено.
Вторая история ярче — протесты против Енисейского ферросплавного завода (ЕФЗ) в Красноярске. К осени этого года под обращением в адрес Владимира Путина о недопустимости строительства ЕФЗ в городе на Енисее была собрана 181 тыс. подписей красноярцев — то есть так или иначе в протестной волне принял участие каждый третий взрослый житель города. Краевые власти отреагировали жестко — проект строительства завода, который с помпой презентовал несколько лет назад на Красноярском экономическом форуме давно уже экс-губернатор региона Александр Хлопонин, его преемник на посту Лев Кузнецов — волевым решением отменил. Ситуация пока выглядит патовой, но инвестор пытается оспорить решения чиновников в арбитражных судах.
Кроме того, были еще попытки протестов против ферросплавного завода в Новокузнецке и свалки отработанного ядерного топлива в ЗАТО Железногорск Красноярского края. Протестовали экологи и против стахановского заполнения Богучанского водохранилища. В Комсомольске-на-Амуре горожане бились против «Роснефти», на местном НПЗ которой была запущена установка замедленного коксования — и город несколько месяцев задыхался от неприятного запаха. Эти и многие другие протесты не были услышаны и постепенно потеряли прежний запал.
Оценивать происходящее можно по-разному. Те же протесты против работы БЦБК многие называют попыткой отвлечения внимания от других насущных проблем — например, вырубки прибайкальских лесов или тотального загрязнения бассейна реки Селенги одноименным ЦБК в Бурятии. С ЕФЗ все еще понятнее — при худшем сценарии, когда все отходы производства ровным строем полетели бы на Красноярск, город получил бы в общую копилку всего 4–5 тыс. тонн выбросов. Это — 1% от нынешнего уровня загрязнения города: уже работающий алюминиевый завод выбрасывает в атмосферу 200 тыс. тонн отходов ежегодно. Напротив, «ядерная свалка» в Железногорске, на которую уже привезли десять вагонов отработанного топлива с российских АЭС, как будто находится вне пределов внимания наших «людей года».
Словом, можно предположить (и это делают многие), что экологические активисты — всего лишь агенты неких не заинтересованных в строительстве того или иного объекта структур, которым платят за то, чтобы «нагнетать волну». Бизнес, ничего лишнего. Но, во-первых, это применимо не ко всем сюжетам. Скажем, экологическую опасность Богучанской ГЭС недавно признала даже Генпрокуратура России. А во-вторых, схема распределения денег между активистами — вопрос второстепенный.
Правда в том, что новых экологов поддерживает очень много людей. Никто не против, чтобы Байкал был чистым, а воздух в Красноярске — свежим. На наш взгляд, люди хватаются за «экологическую соломинку», потому что давно не чувствуют отдачи лично для себя как от новых масштабных проектов, так и от действующей индустрии. «У нас психология какая была, такая и осталась: Сибирь — это колония. И самое страшное: люди, которые здесь живут в третьем поколении, хозяевами себя все равно не чувствуют», — говорил нам летом руководитель Алтае-Саянской региональной программы Всемирного фонда дикой природы (WWF) Александр Бондарев. Мы считаем, что волна экологических протестов, нарастающих с этого года в Сибири — это «ломка», которая сопровождает слом колониального мышления сибиряков.