Солнце скрывается за пик Канченджанга, и через минуту наступает кромешная тьма. Мир меняется, звери и птицы начинают переговариваться на разные голоса. И только бабочки бесшумны, как тени. Единственный способ их обнаружить — растянуть экран и включить лампу.
Мошкара слетается на освещенный кусок материи тысячами, миллионами, словно жуки и мотыльки со всех Гималаев только того и ждали, чтобы человек дал им свет. А человек сантиметр за сантиметром изучает экран и, обнаружив неизвестный доселе экземпляр, осторожно накрывает его банкой-морилкой с эфиром.
Не так давно немцы, считающиеся наиболее продвинутыми по части энтомологии, составили энциклопедию кратких биографий выдающихся «бабочкистов». Из наших соотечественников там в компании с писателями Владимиром Набоковым и Сергеем Аксаковым, физиологом Иваном Павловым, большевиком Николаем Бухариным и Великим князем Николаем Михайловичем Романовым оказался Виктор Синяев. За тридцать лет он собрал несколько тысяч новых видов бабочек, преимущественно ведущих ночной образ жизни. Около сорока из них носят его имя.
Кто страшнее — медведь или ягуар
Двухкомнатная квартира на 22-м этаже типовой башни не похожа на «уголок ботаника»: никаких коллекций на стенах, разве что несколько подаренных пейзажей и портретов, составленных из крыльев бабочек. Зато в избытке фигурки звероподобных божков и дружелюбных драконов, свистки в виде диковинных птиц, колокольчики, чайники, похожие на глубоководных рыб, ступы. Все это прекрасно вписывается в интерьер, выполненный с явным уклоном в хай-тек.
— Это все сувениры, жена их любовно называет пылесборниками, — объясняет Виктор. — Они из Юго-Восточной Азии. Откуда я, собственно, и начинал свое покорение мира. В начале девяностых один из музеев Мюнхена предложил организовать экспедицию во Вьетнам. Я в то время работал в одном из почтовых ящиков и часто разъезжал по командировкам — побывал в половине республик СССР и везде собирал насекомых. Материал был разнообразным и интересным. Для немецких энтомологов это было лучшей рекомендацией.
Успех вьетнамской экспедиции превзошел все ожидания: в сборах Синяева оказались сотни новых видов. Потом были Камбоджа, Лаос, Таиланд, Мьянма, Индия, Непал, Куба, Иран, Турция, Бутан, Конго, Габон, Малайзия, Индонезия, Китай, Филиппины, Шри-Ланка… В одном только Вьетнаме Виктор в общей сложности отработал семь лет. В Индии — пять, а в Китае — одиннадцать.
— Почему ты собираешь ночных бабочек, а не дневных? Ведь дневные красивее.
— Ночные менее изучены, их расцветки неброски, но и среди них есть ярчайшие представители. Моя задача — найти не красивых, а еще не известных науке. По оценкам ученых, в Азии осталось менее 5% новых видов бабочек вообще, а в Южной Америке — все 20%, вот почему последние пять лет я езжу в Перу, Венесуэлу, Боливию, Мексику, Гондурас и Эквадор. Я работаю на фундаментальную энтомологию: наука занимается классификацией видов, их описанием, изучает распространение, миграцию и помогает узнать, как развивалась жизнь на Земле, ведь насекомые — древнейшие существа на планете.
На первый взгляд все просто: надо оказаться в нужное время и в нужном месте, желательно там, где до тебя еще никто не бывал. Дождаться темноты, растянуть экран, завести портативный генератор, включить лампу и ловить момент, когда на свет слетятся представители ночной энтомофауны. Однако свет лампы и шум генератора привлекают не только бабочек.
— В Индии, в штате Ассам, в мой лагерь ночью пришли слоны, — вспоминает Виктор. — Оказывается, я разбил палатку на их тропе. Трубили, топали, хлопали ушами, но все-таки прошли мимо, буквально в двадцати метрах от палатки. В другой раз наведался ягуар: утробно рычал, но не приближался. Более отважным — или нервным — оказался шакал: кидался на генератор… На Филиппинах меня пугали питоном-людоедом, местные помощники отказывались работать в ночном лесу. А однажды в Ассаме в лагерь пришла тигрица. Глаза светились, как два Кох-и-Нура (легендарное сокровище Индии, один из исторических алмазов мирового значения. — «РР»). Трое моих рабочих бросились в Брахмапутру, а я сидел рядом с генератором — он был единственным моим средством самообороны в тот момент. Но хвост кошки был спокоен, и я понял, что она неагрессивна, ситуация не так страшна. Я сибиряк из Новокузнецка, отец с шести лет брал меня на охоту, а в десять подарил свою двустволку. Я не одну тысячу километров натоптал по сибирской тайге. В районе Подкаменной Тунгуски наткнулся на медведя: он устроил на меня засаду. Только пятый выстрел в лоб его остановил. Так что зверем меня не испугаешь. Но однажды стало действительно не по себе — в Конго. Я собирал бабочек на берегу реки и вдруг метрах в пятидесяти увидел бегемота, который быстро ко мне приближался. Бегемот — самое опасное существо в Африке. Не лев, не крокодил, а бегемот. На этого монстра там приходится самое большое число человеческих жертв. А у меня только сачок в руках. Как я бежал!..
Вообще, сбор насекомых — не прогулка на природе. С острова Хальмахера в Молуккском архипелаге Виктору пришлось уехать из-за москитов — не помогали никакие сетки. Во Вьетнаме комары наградили его лихорадкой денге. Кстати, в дождевом лесу — а именно в таких условиях обитают большинство бабочек — достают еще и древесные пиявки: там стопроцентная влажность, человек весь мокрый по уши, и сотни пиявок норовят попить его кровушки. Причем страшны не укусы, а их последствия: начинается такой зуд по всему телу, что спать невозможно. И так две, а то и три недели. В Африке — муха цеце, в Южной Америке — походные муравьи.
— На Минданао, на Филиппинах, не поверишь, по ночам у меня зуб на зуб не попадал, надевал всю одежду, какая была, — продолжает Виктор. — Облака, температура не выше плюс шести, и это у экватора на пике июля. Самое свежее впечатление — высокогорья Эквадора. Четыре тысячи метров над уровнем моря, вулкан-снежник, температура минус два, и вот в таких условиях надо стоять всю ночь у экрана, то есть все двенадцать часов. Потому что именно в таких условиях летают бабочки, за которыми я приехал.
Люди и звери
— А приходилось сталкиваться с враждебными племенами? — спрашиваю я.
— Всякий путешественник, в том числе энтомолог, должен уметь ладить с местными, — говорит Синяев. — В Ассаме ко мне однажды пришли крестьяне с копьями, очень серьезно настроенные. Это был сильный адреналиновый удар. Но мы договорились. Во Вьетнаме я столкнулся с племенем тяу — «буйволов». Там около семидесяти народностей. У меня был день рождения, я спустился с гор в лавку, в деревню, — в одной руке сачок, в другой — винтовка М-16.
— Зачем винтовка?
— Вьетнамцы хорошо помнят войну с американцами, а некоторые племена вообще считают, что она еще не закончена. Любой белолицый для них — американец… Так вот, иду я с винтовкой в магазин, гляжу — племя, человек шестьдесят. Женщины хватают в охапку детишек, в руках у мужчин мотыги и тяпки наготове. Хорошо, у меня были конфеты, я и раздал их подросткам. Тут женщины опустили ребят на землю, мужики положили свои тяпки, в общем, договорились. Потом даже обнимались и фотографировались.
— А есть места, где невозможно договориться-обняться?
— На Мадагаскаре живут племена, которые считают бабочек душами умерших предков. И за их отлов, то есть сбор, можно и стрелу получить. В Китае запрещено иностранцам находиться в лесу. Китайцы больны шпиономанией, их полиция неподкупна, собирать и вывозить бабочек запрещено законом. В Колумбии орудуют партизаны-террористы, которые воруют людей на выкуп, парамилитаризм там в порядке вещей… А в Индонезии, в провинции Папуа, нам говорили, живут настоящие каннибалы.
Туда не ходи — сюда ходи
— Так вот, прилетели мы в Папуа, — рассказывает Виктор. — Я привез с собой целую сумку зеркалец и расчесок, четыре килограмма, — думал, на них буду менять у папуасов бабочек и жучков. Выходим из аэропорта, а там мегамаркет, каких я в Москве не видел. Папуасы в костюмах, при смартфонах. Настоящих аборигенов давно согнали с насиженных мест, они обитают в горах. Куда, собственно, мы и отправлялись. Что до каннибализма… Пьяные папуасы, правда, очень буйные, неуправляемые, это да. Но твоя задача — собирать бабочек, и ты делаешь это на их земле, так что опять же надо договариваться. Все мы знаем печальную историю заносчивого Майкла Рокфеллера, сына миллиардера, который здесь пропал. Я давно понял: если тебе показывают вот так (Виктор проводит ребром ладони по горлу), то надо улыбаться. И всем сразу становится смешно. Смех — лучшая дипломатия. У меня в Папуа была группа рабочих, которыми руководил местный по имени Джон Вар-Вар — хорошая такая фамилия. Так вот, проводники мне рассказали: когда Джон был младенцем, всю его деревню съели каннибалы из соседнего племени. А его нашел на пепелище британский миссионер и дал ему свое имя. Однажды Джон мне признался: да, дескать, и сегодня бывают случаи, чего греха таить, поедаем друг дружку. Но делаем это втихаря, без лишнего шума. Такой праздник с шашлыками на природе, понимаешь ли… Каннибализм в Папуа — это вроде как у нас браконьерство, за это по закону можно получить срок. Помню, мы шли по маршруту, и проводник вдруг сказал: «Сэр Виктор, туда не ходи! Сюда ходи, сюда можно». И показывает совсем в другую сторону. «Почему?» — спрашиваю. «Там тебя могут съесть, а здесь нет». Я так и не понял, шутил он или правду сказал.
Сиккимский централ
К слову о браконьерстве. Как-то в интернете и в печатных СМИ прошло сообщение, что два коллекционера из России, Виктор Синяев и Олег Аммосов, были арестованы в индийском штате Сикким и препровождены в тюрьму — за отлов бабочек в заповеднике. Дело было довольно шумное.
— Что произошло? — интересуюсь я.
— Нам инкриминировали, что мы собирали бабочек в национальном парке без разрешения. Лесники решили устроить показательный процесс — дескать, в Индии тоже занимаются охраной природы. Глава лесного департамента выступил по Би-би-си с гневной речью, в которой сообщил, что мы наравне с копателями могил грабим их страну, наловили 20 килограммов одних только бабочек, не считая других насекомых. В индийской прессе писали, что мы насобирали насекомых на товарный вагон, а на самом деле за три ночи мы собрали несколько сотен из многих тысяч прилетавших на свет насекомых. Но были в моих сборах и два экземпляра дневных бабочек из рода эребиа, то есть чернушек. Не бог весть что, но индусы безответственно наложили на их отлов строжайший запрет и внесли в подведомственный акт — своеобразную Красную книгу. Тех дневных чернушек я просто аккуратно снял пинцетом, когда они пировали на экскрементах диких котов. Из-за них-то и разгорелся сыр-бор. К слову, в одном бараке с нами, в соседних камерах сидели еще трое: банкир, который расчленил свою жену, за то что она ему изменила, бандюган-беспредельщик, зарезавший ножом двенадцать человек в баре, и тибетский лама — со слов начальника тюрьмы, наиболее опасный из всех, потому как «умел превращаться в зверей».
— Сколько же вам светило?
— Нас обвинили по восьми статьям, среди которых убийство диких животных, нарушение мест их обитания, использование ядов, издевательства над животными и рубка леса. Светило до шести с половиной лет. Центральная тюрьма Гангтока — я называл ее «Сиккимский централ» — находилась далеко от национального парка, а по индийским законам преступника судят там, где арестовали. В назначенные дни нас сажали в автозак и в сопровождении полицейского эскорта, лесников, адвокатов и прочего персонала шесть часов везли по горной дороге в суд. Приезжаем, судья говорит: «Ну что, начнем?» Лесники мотают головами: «Ваша честь, обвинение еще не составлено». Его честь стучит молотком: «Следующее заседание через неделю». Приезжаем через неделю, судья пожимает плечами: «Акт еще не подготовлен, следующее заседание через неделю». Короче, возили нас туда-сюда через всю страну раз пять. Потом освободили под залог.
— И как же вы освободились?
— У моих друзей, узнавших от жены, что я арестован, оказался знакомый — крупный российский предприниматель, который торговал с Индией. Он позвонил в Дели, на самый верх, и вопрос был решен. На нас был наложен штраф в тысячу долларов с конфискацией бабочек и экспедиционного оборудования. Вместе с нами, кстати, выпустили и ламу, с которым я успел подружиться. Удивительный человек, трагическая судьба. Когда лама был маленьким, китайцы расстреляли его родителей у него на глазах. Ему удалось спастись: мать завернула его в тряпки и сунула под дом. Монастырь взял ребенка на воспитание. Одаренный мальчик умел подражать голосам птиц и зверей, выучил все шестнадцать тибетских наречий, а главное — прекрасно рисовал. Однажды богатый сиккимец заказал ему расписать свое имение, лама больше года трудился, но денег не получил. Близился Новый год, и он хотел поехать к своей семье, в Непал, а в кармане ни рупии. Тогда он позвонил секретарю и голосом хозяина попросил, чтобы «художнику принесли положенное вознаграждение». Что и было сделано. Когда сиккимец об этом узнал, он пришел в ярость и отправил «оборотня» в тюрьму. Ламе дали два года за мошенничество. Не согласившись с таким решением, он бежал — перелез через три стены. Но на рынке наткнулся на тюремного охранника. Тот упал ламе в ноги, даже заплакал, умоляя вернуться в тюрьму. «Если ты не вернешься, — рыдал охранник, — меня ждет жестокое наказание, а у меня жена, трое детишек». Монах покорился и всю дорогу успокаивал тюремщика. А когда они переступили порог «Сиккимского централа», тот сломал ламе ребра и выбил половину зубов. Так что мы, браконьеры-международники, еще легко отделались. В общей сложности мы провели под арестом семьдесят дней, я похудел на двадцать килограммов. Но мне это даже понравилось.
Черным по красному
— А нужно ли все-таки охранять редких бабочек? — спрашиваю я.
— Хочешь, открою великую тайну? — чешет бороду энтомолог. — Редких бабочек в природе не существует. Бабочки — не уссурийские тигры и не белые носороги. Все эти Красные книги, где написано, что «вид стоит на грани вымирания по причине массового отлова», — бред сивой кобылы. Они составлены людьми, которые понятия не имеют о биологии насекомых, о ее принципиальных отличиях от биологии позвоночных. Часто их пишут чиновники — так легче рапортовать о мероприятиях по охране природы, легче наказывать коллекционеров и просто любителей.
— В чем же отличия этой биологии?
— В том, что главная задача насекомых — сохранение вида ценой гибели подавляющего большинства особей. Этот класс животных находится в самом основании пищевой пирамиды. Одна синица приносит своим птенцам тридцать тысяч гусениц за сезон. Одна муравьиная семья может сожрать до десяти тысяч гусениц в день. А сколько насекомых съедают летучие мыши? Тысячи тонн! Поэтому я, Виктор Синяев, вооруженный банкой с эфиром и экраном, не делаю здесь никакой погоды. Скажу больше: если бы у насекомых не было врагов, жизнь на Земле была бы невозможна, ведь они, непобедимые, размножаются в геометрической прогрессии. Смотри: капустница откладывает триста яиц, из которых через несколько дней выходят гусеницы. Положим, у них нет врагов, причем половина гусениц — самки, которые также в свой срок отложат триста яиц каждая. Вопрос: сколько бабочек будет через десять лет? Ответ: масса всех потомков той бабочки-прародительницы превысит массу нашей планеты. К счастью, это неосуществимо: каждая пара насекомых производит ровно столько, чтобы насытить паразитов и хищников, отдать дань засухе и морозам и оставить хотя бы одну пару для продолжения рода.
— И энтомолога порадовать.
— И его тоже.
— Получается, не надо охранять бабочек?
— Глупо охранять популяцию, нужно охранять среду ее обитания. Потому что главный враг насекомых — хозяйственная, вернее, бесхозяйственная деятельность человека. Так же, как враг какой-нибудь рыбешки в реке — не мужик со спиннингом, а химкомбинат, сбрасывающий свою дрянь в эту реку. Из-за подсечно-огневого земледелия на Филиппинах практически не осталось лесов — а значит, и обитавших там животных. По расчетам немцев, через двадцать лет та же участь постигнет Индию и Вьетнам. Во Франции голубянка Аргус находится под охраной: из-за перевыпаса скота уничтожены луга, где она обитает. В США и Канаде по той же причине почти не встречаются перламутровка Идалия и павлиноглазка Луна. На Ямайке в том же положении парусник Гомер. В Испании стремительно исчезающим, а не редким видом становится Изабелла, в Англии — непарный червонец, голубянка Арион и даже тривиальная боярышница. По всей Европе уже не встретишь знаменитого Аполлона, а ведь еще в начале прошлого века он летал в Москве вдоль Котельнической набережной. Или вот пример посвежее: когда в Москве строили один из торговых центров и вырубили дубраву, где водились такие бабочки, как голубая орденская лента и малиновая орденская лента. А ведь эти виды внесены в пресловутую Красную книгу. Охранять надо не бабочек, а места их обитания, создавать неприкосновенные зоны, где должно быть запрещено всякое вмешательство индустрии в природу. Помнишь у Брэдбери: «Держитесь тропы, никогда не сходите с нее». Я всегда говорю школьникам: «Никогда не жгите траву, ведь в ней обитают букашки».
— Каким школьникам? — спрашиваю я.
— Пойдем, покажу тебе студию.
Внимание, дети
Спускаемся на первый этаж. Синяев открывает ключом дверь, и мы оказываемся в помещении, от пола до потолка уставленном стеллажами и коробками с насекомыми. Стены, как и положено, украшают карты мира и фотографии из экспедиций.
— Когда-то здесь был штаб МЖК, — оглядывает свои владения хозяин, — потом магазин промышленных красок, некоторое время вообще ничего не было, и я решил оборудовать это место под лабораторию. Пошел в управу района, рассказал о себе и своей коллекции, пришли эксперты, биологи. В то время как раз создавались досуговые центры по месту жительства, и помещение оформили под работу с населением. Тут у меня не просто лаборатория, а «Эко-дизайн студия». Любой желающий может прийти, полюбоваться моим собранием. Много приходит детей, я им показываю насекомых, рассказываю о путешествиях, а затем даю в руки бумагу, краски и карандаши, и они рисуют бабочек. Некоторые уже сами собирают, интересуются… Кроме того, показываю собранную за 28 лет коллекцию в детских садах, школах, библиотеках района. Рассказываю ребятам, почему нельзя давить гусениц: ведь из них получается красота.
— То есть ты стал буддистом.
— Нет, я просто реально смотрю на мир. Недавно вот снова пошел в муниципалитет и убедил начальство не вывозить землю, которую после себя оставил экскаватор. «Зачем вам куча глины?» — спрашивают. «Хочу из нее сделать клумбу для полевых цветов, а зимой, когда начнутся морозы, превратить в ледяную горку — пусть ребятишки катаются». И ведь катаются. Нилка с Ульяной вчера из школы пришли — и сразу за гаджеты. Я их спрашиваю: «Дети мои, вы почему не катаетесь на батиной горке?» Знаешь, что они ответили? «Там слишком много народа». Для меня это был самый дорогой комплимент.
Схема Ночные бабочки, за которыми охотятся коллекционеры