Читая единственный текст Шекспира, подписанный его собственной рукой: «Завещаю моей жене вторую из лучших моих постелей со всею принадлежащей к ней мебелью», — утешаешься тем, что человеку, на интеллектуальном хребте которого до сих пор едет глобальная театральная машина, все-таки удалось разжиться имуществом, пусть ради этого пришлось предпринять серию до сих пор порочащих его репутацию ростовщических операций. С тех пор минуло ровно 400 лет, но по-прежнему самое большее, на что может рассчитывать драматург, — при жизни обзавестись постелью и сопутствующей ей мебелью, а после смерти, хочется надеяться, и славой. Слова Нассима Талеба: «Нередко смерть — хороший карьерный шаг для писателя» — справедливы для драматургов еще в большей степени, чем для всех остальных работников литературного цеха. Наглядный пример тому — судьба Сары Кейн, обессмертившей свой текст «4.48. Психоз» тем, что она совершила самоубийство ровно в назначенное названием пьесы время.
Пиши
Слава храбрецам, которые осмеливаются писать пьесы, зная, что режиссер воспринимает их творение скорее как помеху на пути к постановке шекспировской пьесы! Слава режиссерам, которые все-таки берутся за постановку пьесы современного автора, уверовав, что тем самым осчастливят публику, выросшую с именем Чехова на устах! Иногда она действительно получает порцию счастья от спектакля, поставленного по пьесе современника, но тут же забывает об этом. Память — ограниченный ресурс. В ней едва помещаются три названия: «Чайка», «Вишневый сад», «Три сестры». Современные драматурги — это печальные пасынки словесности, навязывающие обществу сценический образ современности. Их никто не ждет, а они все равно приходят. Их не хотят не то что ставить — даже читать, а они все равно пишут. Редкий режиссер, подобно Анатолию Васильеву, прокричит: «Хватит переделывать классику! Дайте мне современные тексты!» Но и этого достаточно, чтобы воодушевившиеся драматурги бросились в стремительное течение реки под названием Театр, зная, что до другого берега доплывет один из тысячи. И кто доплывет, едва ли вспомнит о тех, кто навсегда остался за его спиной.
Не бойся
Конкурс «Кульминация», инициированный Фондом развития современного искусства и поддержанный Союзом театральных деятелей РФ, объединил одиннадцать уже существующих конкурсов драматургии. В лонг-лист «Кульминации» попали пьесы 32 смельчаков, которые не побоялись выйти на бой с Шекспиром, Чеховым и другими, менее именитыми классиками драматургии. Они уже победили в одном конкурсе и получили право перспективу читки пьес актерами Мастерской Дмитрия Брусникина. В жюри конкурса помимо театрального сообщества были призваны люди со стороны, в том числе не имеющие за спиной ничего, кроме зрительского опыта. Никаких сюрпризов по ходу голосования им преподнести театральному сообществу не удалось, тем более что оно было закрытым, а только по составу названий, отмеченных в листе для голосования, идентифицировать профессиональную принадлежность члена жюри не получится. Можно даже предположить, что, если бы в конкурсе «Кульминация» голосовали исключительно люди, в повседневной жизни далекие от театра, победителями стали бы те же.
Помни
И сами пьесы, и определение победителей показывают: у людей есть некое устойчивое представление о театре и о том, что должно происходить на сцене. Благодаря ему исторические пьесы остались за пределами десятки избранных пьес. В том числе несколько перегруженная историческими подробностями пьеса Валерия Велария «Амазонка и император», посвященная кавалерист-девице Надежде Дуровой, и «Крестовый поход детей» Андрея Иванова, в котором он переместился в Средние века и проявил впечатляющее знание эпохи. Наверное, время таких пьес либо безвозвратно ушло, либо еще не настало. Театр в лице жюри конкурса «Кульминация» категорически отверг архаику в чем бы то ни было. Историческому прошлому даже в том причудливом формате, в каком оно было представлено в пьесе Надежды Крежовских «Жертва» (каждое действие происходит в разные исторические периоды), места в сердцах жюри не нашлось. Это первое, что стоит запомнить драматургу, рассчитывающему на внимание режиссеров: как бы свободно он ни ориентировался в подробностях повседневной жизни той или иной эпохи, с точки зрения его карьеры это почти бесполезные знания.
Дыши
Еще одна легко улавливаемая волна — пьесы из жизни подростков. Театры юного зрителя никуда не делись. Они все так же позиционируют себя как театры для подростков. Им нужно что-то ставить. Новое знание о поколении несут пьесы «Prank» Виктора Алексеева и «Вдох-Выдох» Юлии Тупикиной. В первой рассказывается история, свидетелем которой мог стать любой из пользователей интернета: о подростке, который за деньги провоцирует случайных людей на неблаговидные поступки, снимает их на камеру и выкладывает видео в Сеть. Драматург Алексеев написал очень простую историю, с психологически достоверными персонажами и тщательно проработанной лексикой. В финале пьесы, где подросток сталкивается с тем, кто не принимает его правила игры и не читает ему нотацию, как делают все остальные, а убивает его, отчетливо читается мораль: «Так поступать плохо». Пьеса не набрала количества голосов, достаточного для попадания в десятку лучших. Автор пьесы «Вдох-выдох», написанной с оглядкой на «Чучело» Владимира Железникова, обошлась без трагического финала. Это вечная история о подростке, осознавшем свою чуждость окружающему миру и пытающемся всеми способами вырваться за его пределы. Юлии Тупикиной удалось найти интонацию, которая подкупила жюри, и ее пьеса прошла еще одно сито отбора.
Влюбляйся
Пьесы о высоких чувствах не так заметны на общем фоне, но они все же есть. Иван Андреев написал пьесу «Боюсь стать Колей», в которой показал, во что трансформируется присущее подросткам чувство отчуждения от окружающего мира и населяющих его людей. Это чувство с возрастом никуда не исчезает. Любовь к людям не просыпается естественным образом. Человек по-прежнему чужд всем, кто встречается на его пути, и особенно остро он осознает себя «посторонним» в вагоне поезда, где судьба сталкивает его с другими пассажирами. Переживаемый человеком в этот момент шок и стал для Ивана Андреева драматургическим материалом. В своем творческом воображении он нарисовал женщину, которая так умна, что способна без лишних ухаживаний отдаться в вагонном туалете такому же, как она, умному, хотя и женатому человеку и получить шанс оценить его выдающиеся сексуальные достоинства. А потом, спустя несколько лет, снова встретить его в том же поезде и уже не расставаться с ним никогда. Ну или до тех пор, пока не встретит другого не менее достойного во всех отношениях мужчину. Пусть и неправдоподобный, зато счастливый финал, в котором зрители нуждаются во все времена.
Говори
В пьесе Марии Огневой «Спойлеры» люди чужды друг другу настолько, что уже не в состоянии встретиться даже в вагоне поезда. Они заперлись в монастыре собственного духа, оборудованном всем необходимым для просмотра сериалов, и не видят причин его покидать. При этом осознают, что это их проблема, но реальность, и внутренняя, и внешняя, такова, что ничего поделать нельзя. Все, что им остается, — общаться с психотерапевтом, человеком, который понимает тебя (или делает вид, что понимает) за деньги, перечитывать бесчисленные советы о том, как сделать жизнь лучше, и продолжать быть тем, кто ты есть: «сильной независимой женщиной с сорока кошками». Пьеса выделяется среди прочих: она виртуозно написана. Это почти поэзия. Огнева не пытается сформулировать мораль, она преподносит жизнь такой, какой она проносится перед ее глазами. Даже если что-то дорисовывает с помощью воображения, это получается очень естественно. Текст «Спойлеров» относится к числу способных жить отдельной от сценической версии жизнью: его можно просто читать.
Слушай
Жанр вербатим, судя по пьесам, представленным на конкурс, и голосованию жюри, не оправдывает возложенных на него надежд. Наиболее технично сделанная в этом жанре пьеса Сабрины Карабаевой «У меня есть работа» так и не добралась до десятки. Вербатим в начале 2000-х вернул в театр естественность речи. Омывшись в водах этого жанра, он развернулся лицом к зрителям и даже стал избавляться от воображаемой четвертой стены, отделяющей актеров от зрительного зала. Но вовремя остановился. Стена уже не выглядит такой несокрушимой, но по-прежнему стоит на своем месте. Зритель ищет ответы на вопросы, которые ставит перед ним реальная жизнь, но ровно в той же степени он жаждет погрузиться в волшебный сон, не имеющий ничего общего с тем, что происходит за пределами театра. Ему по-прежнему нужна история, у которой есть начало и конец и внутри которой он может представить самого себя. Что бы там ни думали про себя актеры и режиссеры, в театре главный герой — это он. Или она. Чаще всего — она.