Генеральный директор Эрмитажа и председатель Экспертного совета премии «Эксперт года – 2016» Михаил Пиотровский накануне мероприятия рассказал «Эксперту С-З» о языке современного искусства, петербургском «занудстве», расширении Эрмитажа и необходимости музеев зарабатывать
Культурный вклад в экономику
– Какую роль музеи играют в развитии города?
– Важнейшую. Музеи относятся к креативной индустрии. А эта индустрия во много раз доходнее, чем любая другая. Когда делается выставка, она экономически просчитывается. В Эрмитаже, где выставки вписываются в пространство музея и для них нет отдельной платы за вход, этого не происходит. Но такая оценка делается, например, в Третьяковской галерее. И вокруг этих выставок и музеев начинает жить народ. У музеев очень важная градообразующая функция. Люди приезжают в Петербург ради Эрмитажа, ради других музеев, и это уже определенная часть экономики. Люди приезжают, чтобы увидеть тех, кто живет в этой атмосфере. Петербург замечателен тем, что здесь не просто несколько шедевров в музеях стоит, а весь город привлекателен по своему духу. И те, кто в нем живет, оказываются своеобразными экспонатами. Это – как туристы приезжают в Париж, чтобы именно в городе побыть, насладиться его атмосферой, а не в Нотр-Дам. Музеи как раз и должны создавать эту атмосферу. Поэтому мы все время боремся за Дворцовую площадь и другие прилегающие территории, чтобы здесь шла жизнь, которая определялась бы духом музея.
– Как вы относитесь к частным музеям, которые часто воспринимают как нечто вторичное по отношению к государственным музеям?
– Частные музеи – это замечательная вещь. Искусство существует для того, чтобы потом попасть в музей, а в какой – государственный или частный – неважно. Создаются прекрасные частные музеи – Третьяковская галерея, например, была частной. Мы также часто выставляем и частные коллекции, и частные картины в Эрмитаже.
Кто в ответе за культуру?
– Под Санкт-Петербургом находится много дворцов, усадеб и других исторических зданий, которые можно превратить в музеи. Но вместо этого они стоят и разрушаются. Есть ли возможность решить эту проблему?
– Единого рецепта тут нет. В первую очередь нужны энтузиасты, которые готовы вложить в это деньги. Им и государство тогда на уступки пойдет. Ну и, конечно, надо, чтобы общественность их поддерживала.
– Что вы думаете о ситуациях, когда бизнесу передают для реставрации и последующего использования исторические здания?
– Это, конечно, можно делать. Но хорошо, что в Петербурге есть традиция такого «занудства», когда общество за всем этим пристально следит. С одной стороны, конечно, трагично, что Конюшенное ведомство стоит и рушится. С другой – правильно, что не утвердили те проекты его реконструкции, которые были разработаны, потому что они бы его угробили. Это все очень сложно – для сохранения подобных исторических памятников всегда нужны деньги. Но при этом все решения здесь должны быть взвешены. Не должно быть так, как в случае с Европейским университетом, который сам нашел деньги на реставрацию, а у него теперь отбирают здание, которое собирались реставрировать.
Бизнесу можно давать реставрировать исторические памятники, но нужны четкие условия, и чтобы общественность за их соблюдением следила. Радует то, что в Петербурге сильное градозащитное движение. Петербург – город, где люди, проявляя свое недовольство, на улицы не выходят. Они выходят лишь по одному поводу – в защиту памятников.
– А должны ли музеи в принципе уметь зарабатывать и стремиться к этому? Или должны оставаться исключительно некоммерческими организациями?
– Музеи должны уметь зарабатывать, они могут зарабатывать, но не должны стремиться к этому. Это ужасная тенденция, когда Министерство культуры считает, что «раз музеи могут зарабатывать, то пусть сами это и делают». Музеи нельзя заставлять зарабатывать, потому что тогда они могут начать зарабатывать на многом. Но есть вещи, не которых это делать нельзя. Музей должен стремиться к тому, чтобы максимальное количество посетителей могло посетить его бесплатно или за символическую стоимость, особенно те, кому трудно найти на это деньги. Именно на этом должна быть основана билетная политика. Если музеи заставлять зарабатывать – все эти вещи исчезнут. Кроме того, музеи потеряют другую ценность – хороший вкус. А он нужен не только для того, чтобы все выглядело хорошо. Хорошим вкусом музей воспитывает людей, объясняя, что есть вещи, которые приносят деньги, потому что они красивы, но при этом существуют они совсем не для этого.
Чтобы заработать, музей должен создавать дополнительные услуги, за которые платят те, у кого есть свободные деньги. Но нельзя ставить заработок во главу угла. Музеи могут зарабатывать, но при условии их базового финансирования. Культуру должно содержать государство – это принципиально. Есть три способа содержать культуру – билеты, которые продает, к примеру, музей (примерно 30% в общем бюджете музея), государственный бюджет и бизнес. Все три должны работать и уравновешивать друг друга. Нельзя делать так, как сейчас делает наше государство. Оно видит, например, что у музея деньги есть, и принимает решение меньше выделять ему средств из бюджета. Как только это происходит, моментально реагирует бизнес и тоже снижает свои инвестиции. И денег, которые приносят люди с билетами и всем остальным, уже перестает хватать. Государство обязано содержать культуру. Потому что это – не только креативная индустрия, но и негенетическая память общества. Для этого и существует Министерство культуры.
– А как вы относитесь к строительству новых зданий в историческом центре города?
– Центр лучше вообще не трогать. Для Петербурга в этом смысле есть одно спасение – строительство второго Петербурга. Потому что никакие точечные постройки апартаментов среди исторических зданий ничего не решат. Город будет задыхаться. Сделать второй Петербург – это давний проект. Там должен находиться так называемый сити, там должна быть сконцентрирована общественная деятельность и там можно будет строить все, что у годно.
Вселенная Эрмитажа
– Есть ли у вас планы еще расширить Эрмитаж, построив «вторую сцену», по аналогии с Мариинским театром?
– У нас есть проект «Большой Эрмитаж», по которому мы и развиваемся. Наш принцип развития – концентрические круги. В центре находится сам Эрмитаж. Кроме того, в центре города мы пытаемся также получить здание Штаба гвардейского корпуса для создания Музея гвардии. И у нас есть еще здание биржи, где будет Музей геральдики и государственной символики. Следующий круг – в Старой Деревне. Там расположено эрмитажное открытое хранилище. Это, кстати, наше ноу-хау, вклад в музейную моду. Построено уже два здания, заканчивается строительство третьего. Планируется и четвертое – Большая эрмитажная библиотека. Следующий круг – выставки Эрмитажа и эрмитажные центры за пределами Петербурга. Это – центры в Амстердаме, Казани, Выборге, Венеции. Кроме того, строится центр в Москве, готовятся помещения в Екатеринбурге, Омске, Владивостоке, Калуге, Барселоне. Такова наша вселенная. Дальше уже только облака – наши веб-сайты и все остальное.
– Какое культурное событие в прошлом году стало для вас самым главным?
– У меня все связано с Эрмитажем. Поэтому главные события 2016-го – это открытие постоянной экспозиции нумизматики и комнат Министерства финансов в Главном штабе. Теперь посетители смогут больше узнать о финансовых реформах Российской империи, увидеть редкий константиновский рубль.
Провоцировать на хорошее
– Уже несколько месяцев в Эрмитаже проходит выставка Яна Фабра, вызвавшая неоднозначную реакцию общества. Означает ли это, что Эрмитаж не возражает против провокационных проектов?
– В искусстве всегда есть элемент провокации. Но его надо тщательно рассчитывать. Провокация – это когда ты заставляешь кого-то сделать то, что он делать не собирался, что-то плохое или хорошее. Так вот, провоцируя, вы должны быть уверены, что акцентируете внимание человека именно на хорошем, сподвигаете его на правильные поступки.
Эрмитаж постоянно работает с современным искусством. К нему, в принципе, есть два подхода. Один гласит, что современное искусство – это нечто особенное, необыкновенное, другой язык, который никто, кроме посвященных, не понимает. Но мы – сторонники второго и пытаемся разъяснить окружающим, что на самом деле никакой особой разницы между современным и классическим искусством нет. Язык первобытной культуры значительно больше отличается от классики, чем современное искусство. Кроме того, вспомните, ведь раньше люди просто не могли смотреть ни на Матисса, ни на Пикассо, а теперь спокойно проходят мимо их работ. Музей должен возбуждать у людей что-то, кроме удовольствия, обращать внимание на какие-то особые вещи, напоминать о чем-то глубоком.
– Как вы воспринимаете ситуацию, когда общественные активисты пытаются влиять на содержание экспозиций, которые им не нравятся? Как музей должен вести себя в подобных ситуациях?
– С одной стороны, люди должны реагировать, они имеют право реагировать. Они должны высказываться, и, например, вокруг выставки того же Фабра у нас постоянно идут дискуссии. Поскольку это художник, который не нравится даже многим специалистам. Обсуждения – это хорошо. Но есть и другая сторона медали. Целые пачки жалоб, которые мы получили, не имели никакого отношения к выставке. Во-первых, они были написаны «под копирку» людьми, которые не смотрели работ Фабра. Во-вторых, написаны как бы в защиту животных. Но человек, любящий животных, не будет писать таким языком. На самом деле, все эти письма оказались очередной попыткой использования современных технологий навязывания общественного мнения и никакого отношения к Эрмитажу не имели.
Конечно, искусство бывает и плохое, и хорошее. И много таких вещей, которые можно и нужно обсуждать, к примеру – пределы кощунства. Когда мы делали выставку Яна Фабра, нам казалось, что все обсуждено. Но, как оказалось, не до конца. Кроме того, оказалось, что уровень злобы в нашей стране сильно возрос. Вот пример – лет десять назад мы делали выставку, посвященную Карлу Маннергейму. Вокруг нее было много споров, но, в принципе, все прошло нормально. Теперь же, когда в городе разместили мемориальную доску Маннергейма, последовал общественный взрыв. Люди все время ищут какие-то поводы для злобы. Искусство, конечно, может все это смягчать. Но до какой степени это необходимо делать, чтобы в желании, чтобы все жили мирно и чтобы все было красиво, не зайти слишком далеко. Я уверен, что, с одной стороны, искусство должно успокаивать души, а с другой – будоражить.
– Вы сказали, что есть плохое и хорошее искусство. А по каким критериям это можно определить?
– Это определяется в дискуссиях, определяется мнениями экспертного сообщества. Но эти позиции могут меняться со временем.
Время перемен
– Как сегодня меняются музеи и их принципы взаимодействия с посетителями? Становятся ли эффективными виртуальные методы коммуникации?
– Тут главное – не перебрать. Во-первых, в любви к посетителю. Его нужно любить. Но в первую очередь музей все же существует для того, что он хранит. То есть посетителю в музее должно быть комфортно, но свет в залах, к примеру, должен быть такой, который хорош для картин. Посетителю надо создавать уютную атмосферу, но не надо слишком расшаркиваться перед ним.
Что касается виртуальной коммуникации, то на самом деле посетителю это не очень нужно. Она полезна там, где необходимы разъяснения. Посетителю же прежде всего нужны настоящие, подлинные вещи. Что касается нас, то человек приходит к нам не смотреть Пикассо, в первую очередь он приходит в Эрмитаж. В этом мы убедились, когда открыли восточное крыло Главного штаба. Там вроде выставлены и Матисс, и Пикассо, половина самого ценного из наших коллекций находится там. Но люди все равно идут сюда. Им нужен Эрмитаж, Зимний дворец. И это хорошо, потому что таких брендов на свете мало. А чтобы создать и поддерживать свой образ, музей обязательно должен быть и немого провокатором, и строителем.
– В последнее время в крупных городах наблюдался всплеск интереса к выставкам живописцев. Например, небывалый ажиотаж у россиян вызвали выставка Серова в Москве и Айвазовского в Санкт-Петербурге. С чем это связано?
– На это есть несколько причин. В Эрмитаж, например, всегда стоит очередь. А вот у Музея им. Пушкина все построено именно на выставках. Они делают выставки, чтобы к ним встала очередь. И аудитория привыкла стоять в очереди в этот музей. Плюс – людей тянет к хорошему, красивому. Прошел период, когда думали только о деньгах – теперь все равно нет денег. Также немного есть на это мода. Ну, и выставки Серова и Айвазовского были хорошо поданы в смысле маркетинга.
– А как в целом можно оценить уровень культурной активности жителей Петербурга? Складывается впечатление, что они редко выбираются из замкнутого круга «работа – дом» и у них не остается времени на культурно-просветительские «походы».
– Это не так. Летом, конечно, горожане в Эрмитаж не ходят, но зимой не менее 50% посетителей – петербуржцы. И выставки в рамках постоянных экспозиций мы делаем именно для них. Летом и без выставок посетители придут.
– Довольно часто встречается мнение о духовной и образовательной деградации молодежи. Вы с этим согласны?
– Абсолютно нет. У нас есть духовная деградация вообще. Причем преимущественно не у молодого поколения, а у среднего – которое на Фабра кидается. Это – деградация и обозление нашего поколения, которое в свое время было занято перестройкой, политикой и потеряло где-то чувство вкуса и меры. А нынешняя молодежь, наоборот, очень интересная, и никаких признаков деградация у нее я не вижу. У нас, например, активно работает молодежный центр. Много молодежи в залах музея.
Многие работают в музее.
– Эрмитаж планирует участвовать в реставрации города Пальмиры в Сирии. В чем заключается ваше участие в проекте?
– Скажем так, мы участвуем в международной кампании по его возрождению. Очень правильно, что до того как там снова началась война, были сделаны первые обследования, описания памятников и их состояния, и была сделана 3D-модель того, что сохранилось на тот момент. Ведь многое, что удалось тогда зафиксировать, было разрушено новыми боевыми действиями.