Чехов любил рассказывать, будто, приезжая в Петербург на премьеру очередной своей пьесы, Александр Николаевич после представления многообразно отмечал успех с актёрами и избранными театралами, а наутро, по дороге на вокзал, непременно заезжал на службу к младшему брату Михаилу Николаевичу, министру государственных имуществ — «навестить по родству». Ну, проводят его в кабинет, садится он напротив брата-министра и начинает повествовать, как сначала праздновали у Палкина, потом на островах, а Горбунов то, а Варламов сё… Министр вскоре теряет терпение и обрывает: «Ничего я, Саша, не вижу в этом хорошего». С тем и расстаются. И ведь на самом-то деле — что тут хорошего? Солидный человек, отец семейства, прображничал, прошлялся всю ночь, да потом ещё и докладывать об этом притащился! Но и братьям Чеховым, хохотавшим над этой байкой, и нам видится тут именно что хорошее, хорошее и милое сердцу. Просто потому, что мы Александра Николаевича Островского — любим.
Он создал русский театр; тут под ударением оба слова — и русский, и театр. Драматургия русская, как ни важны для неё пять с лишним десятков пьес Островского, создана не им, она довольно резво началась полувеком раньше. Но Островский очень быстро перестал быть только драматургом. Он всё более профессионально, последние двадцать лет жизни отчасти и по должности, занимался самыми разными сторонами театрального дела — и режиссурой, и театральной экономикой, и театральной школой. Проводимая им реформа театра была остро революционна тогда и выглядела бы совсем бунтарской теперь. АН исходил из того, что «публика ходит в театр смотреть хорошее исполнение хороших пьес». Кому-то эта мысль может показаться тривиальной, но тогда она до разрыва отношений отвращала великого Щепкина, имевшего весомые основания полагать, что в театр публика ходит смотреть на него, — а сегодня, когда множество модных спектаклей обходятся вообще без пьесы в исходном смысле слова, такую рацею мало кто и выслушать захочет. АН создал само русское понимание театральной постановки. И не только Малый, но и Художественный со всеми своими разноликими отпрысками без Островского просто не могли бы существовать, это же он создал — театр.
При начале карьеры его звали Колумбом Замоскворечья. Не рассмотрели сразу или просто не решились выговорить гораздо большего: не купеческую только жизнь открыл он и вывел на подмостки, а всю Россию. Фурор, вызванный «Банкротом», лишь в самой малой степени объяснялся этнографической новизной Самсон Силыча или Лазарь Елизарыча — на театр пришёл живой язык и живые люди в живых столкновениях. Да и недолго АН ограничивался купеческим миром. С чьей-то лёгкой руки стало модно говорить, что даже сильнейшие русские писатели путались и плошали, берясь описывать жизнь «не своих» сословий. Может, бывало и так, но у Островского — дворянина во втором поколении, проведшего детство в купеческой, а юные годы в чиновничьей среде — равно живы и органичны не только самые разные купцы, но и помещики, и солдаты, и чиновники (опять-т