В последние годы в стране то и дело возникают конфликты в области культуры. Причем инициируют эти конфликты и участвуют в них люди самых разных взглядов и предпочтений — и консерваторы, и либералы, и православные, и атеисты. С чем связано это постоянное культурное напряжение? Можно ли по традиции винить в этом государство, которое ограничивает свободу творческого высказывания? Впрочем, такое предположение тут же отбрасывается: учитывая, что в стране комфортно себя чувствуют все культурные направления, в том числе либеральные, прозападные, власть явно дистанцировалась от творческих процессов.
А возможно, мы оказались свидетелями наступления новой эпохи, когда посттоталитарный подход к культуре, основанный на общей для всех ценностной вертикали, сменяется подходом горизонтальным, где ни у кого нет доминирования, а есть множество локальных сообществ и субкультур, взаимодействующих между собой и выстраивающих свои собственные внутренние вертикали. Конечно, этот переход оказался болезненным, однако возникающие сегодня конфликты сигнализируют о ломке роста, а не об умирании. И государство может выступить в качестве терапевта, нивелируя крайности.
Джинсы, крестные ходы и художники-провокаторы
Чтобы понять истоки современного культурного напряжения, стоит сделать шаг назад и посмотреть, с чем была связана начавшаяся культурная и социальная ломка. До 1991 года структура информации в стране, как известно, имела пирамидальный вид и должна была служить выполнению четко очерченной идеологической задачи. Вся культурная инфраструктура, образовательная модель, средства массовой информации, организация досуга были направлены к единому центру, выстроены сообразно жестко заданной вертикали ценностей и приоритетов, охраняемой неусыпной цензурой. «В результате, — пишет культуролог и философ Борис Гройс, — возникла некая коллективная душа — психическая территория, сувереном которой являлось государство. Под властью коммунистической партии любая частная психология была подчинена официальной идеологии и подвергнута огосударствлению». По сути, в советском обществе у культуры были один язык и «текст», который создавался на киностудиях, в театрах, редакциях и на телевидении, был равно понятен как академику, так и дворнику.
Когда же великий социалистический проект умер, рухнули и «умственные плотины»: новая Конституция новой страны с цензурой и идеологией порвала без колебаний. Роль великого и всезнающего интерпретатора осталась демонстративно вакантной. Культурная вертикаль рассыпалась и, как оказалось, реставрации не подлежала. И начался бурный творческий рост. Вслед за обрушением занавеса российское культурное пространство быстро заполнилось образцами западного интеллектуализма и мифологии — постмодернистского или массового толка.
Выстроились первые километровые очереди в «Макдоналдс» на Пушкинской. Магазины заполнились джинсами, мини-юбками и цветастыми лосинами. Новые радиостанции плотно насытили все звуковые частоты страны голосами русской поп-эстрады, вытеснившей