Окраины и центры

— Мы практически не замечаем окраин, а ведь там есть транспорт, магазины, детские сады, даже театры, — говорит москвовед Сергей Никитин. — Как адаптируются к жизни окраины, как формируется эстетика где-нибудь в Тушине, в Тропареве, в конноспортивном комплексе «Битца»? За пределами Третьего транспортного кольца живут 80% москвичей, так что рефлексировать только на тему центра неправильно.

На прошедшей в Москве Второй биеннале архитектуры Никитин курировал проект «Лаборатория социокультурной урбанистики». В рамках этого проекта, в частности, студенты первого курса Российского университета дружбы народов, живущие в центре города, с камерами в руках отправились на окраины, чтобы снять там мини-фильмы о своих впечатлениях от московских спальных районов.

В последние годы усилия по практическому освоению городских окраин дополнились попытками эстетического осмысления того, что еще недавно было по определению некрасивым: безликой советской застройки, серых панельных домов. Выяснилось, что большинство жителей спальных районов в Москве воспринимают их как вполне гармоничную среду обитания. Такой взгляд на вещи вполне соответствует новейшим архитектурным тенденциям: сегодня принято рассматривать панельное наследие советской эпохи чуть ли не как арт-объекты, противостоящие пошловатым новоделам.

То есть одна из проблем современных российских окраин — репутационная.

Впрочем, эта проблема не единственная. В российских мегаполисах, в частности в Мос­кве, практически нет центробежного движения. По словам архитектора Александра Рябского, 60% москвичей, работающих в центре, живут даже не в самом городе, а в дальних окраинных районах или городах-спутниках вроде Подольска или Мытищ. Иными словами, в одну-две точки стремятся потоки из десяти-двенадцати районов, где и сконцентрирована вся жизнь.

Качество жизни в этих «очагах активности» радикально отличается от условий на окраинах. Поэтому, даже если перенести офисы и крупные предприятия на периферию города или дать людям возможность работать дома в режиме удаленного доступа, не факт, что многим покажется заманчивой возможность сэкономить время ценой ограничения ареала своего обитания пределами спального района.

Развитие городских окраин — это одна сторона медали; другая — решение проблемы перегруженности центра. «Разгружать» его можно разными способами; один из них — создание в центре туристической зоны, которую окружают многочисленные деловые районы с офисами, небоскребами и эстакадами, как это было сделано, например, во Франкфурте-на-Майне.

Окраинам есть что предложить центру: там есть где припарковаться, больше площади для офисов и торговли, дешевле аренда земли и помещений, ниже налоги. Поэтому во всем мире статус окраин начинает постепенно повышаться.

— Но сравниться с центрами городов по уровню разнообразия и свободе выбора разных возможностей окраинам пока не дано, — считает профессор Московского архитектурного института и специалист по градостроительству Вячеслав Глазычев. — Тенденция же такова: в последние двенадцать-тринадцать лет центр на Западе становится все более демократичным и гостеприимным для обладателей любого кошелька, в особенности студенческого. В Париже рядом с пятизвездочным отелем «Риц» можно найти вполне пристойную семейную гостиницу с одной звездой, а рядом с известным кафе «Ротонда» — скромное бистро. Мы же отстаем. У нас нагнетание инвестиций в центре искусственное: там только элитные бутики, тогда как вся доступная торговля уходит ко МКАД.

Хотя российские окраины начинают обрастать услугами и инфраструктурой — от фитнес-центров и медицинских клиник до экзотических ресторанов, — до статуса «новых центров» им пока далеко. А наиболее обустроенные из них превращаются в закрытые центры, своего рода инфраструктурные гетто, например знаменитая Рублевка.

— Если открыть все закрытые поселки и провести там экскурсии, можно обнаружить хорошую среду обитания, — смеется архитектурный критик Григорий Ревзин.

Однако во многих российских городах проблемой становится даже не центростремительное их развитие, а отсутствие центра как такового.

— Такие города пытаются создать центр искусственно и с его помощью собрать разрозненные слободы при бывших советских заводах, — говорит Глазычев. — Где-то получается лучше, как в Ижевске, где-то чуть хуже, как в Челябинске или в Пензе. Где-то пока не получается вовсе, как в Перми или в Самаре. Есть города, где широкая дуга, созданная университетами, дает шанс сформировать более тесную связь центра и города в целом. Так обстоят дела в Томске, сумевшем сохранить сотни восхитительных деревянных домов почти на всей своей территории.

Спальные районы

На Второй московской архитектурной биеннале показывали арт-проект — воображаемый снимок Москвы со спутника в 2030 году. На нем плотность застройки и инфраструктуры в Бирюлеве та же, что и в самом центре города. Но это все из области мечтаний: до тех пор, пока существуют открытый и закрытый тип окраин и сопутствующее им социальное неравенство, Бирюлево не станет передовым районом.

В Москве так называемые новобогатые поселки все же интегрируются в городскую среду, и их инфраструктура становится доступной окрестным спальным районам. Правда, пока это происходит только по престижным направлениям и связано с приходом крупного бизнеса. В Крылатском размещается российское представительство компании Microsoft, в Куркине — офисы многих других компаний. На ситуации, безусловно, скажется и строительство иннограда Сколково в Одинцовском районе.

Но для того чтобы эти очаги стали частью общего развития городских окраин, нужно осваивать и перестраивать сами спальные районы.

— Без разборки «лишних» этажей, реконструкции фасадов и освоения дворов не обойтись, — уверен Глазычев. — Карнавальной раскраской зданий тут делу не поможешь.

Удачный пример освоения дворов в модернизируемых спальных районах — проект микрорайона Юрлово в московском Отрадном. Это редкий случай, когда компания, строящая экономичное жилье, прибегает к услугам хороших архитекторов. Результат — новые дворы: зеленые валы, холмы, сложные сети гравиевых дорожек и тротуары-бульвары с цветами в кадках, на которые уже не поставишь машину.

Естественно, такая реконструкция терри­тории невозможна без сноса большей части существующих зданий. По словам Григория Ревзина, в Москве нет ни одного симпатичного панельного микрорайона, построенного между 1960-ми и 1990-ми годами:

—  Даже застройка вокруг бывших усадебных парков Царицыно или Кузьминки выглядит убого. Там нужно строить заново или много достраивать, иначе ничего хорошего не создашь.

Но в новом московском генплане подобных проектов нет, как нет и общественной дискуссии на этот счет. Так что пока окраины в эстетическом смысле осваивают только молодые художники, рисующие нелегальные граффити на стенах домов; с их точки зрения, безлюдность и заброшенность — несомненное преимущество спальных районов.

Могут ли спальные районы в принципе перестать быть маргинальными? Архитектор Сергей Чобан совместно с элитным девелопером Борисом Кузинцом предлагает построить в Митине мини-город из публичных пространств, жилья и офисов. А Вячеслав Глазычев считает, что красивых спальных районов не может быть в принципе: они бывают лишь добротные, ухоженные. Правда, в Европе есть «эстетские» окраины, например, новый район в Потсдаме, строительством которого занимались Роб Крие и целая бригада архитекторов.

— Но по сравнению с Москвой на Западе такие районы игрушечные по размерам, — говорит Глазычев. — Дело даже не в красоте архитектуры, а в масштабности. Если жилые дома не выше пяти этажей, а еще лучше — одного-двух, если они включают гаражи, освобождая проезды от припаркованных машин, если жилые кварталы компактны, разделены частыми проездами и малыми парками, то в поле зрения попадают детали. Выбором таких деталей, будь то стрижка куста, или почтовый ящик, или рисунок на двери, люди и выражают собственное «я».

Сносить или трансформировать?

Модернизация района — это не обязательно снос старых домов и строительство на их месте новых. За последние 15 лет в связи с активной модернизацией послевоенных типовых районов в городах Германии, Австрии, Румынии и Голландии выработалась целая концепция трансформации зданий, когда существующая постройка преображается как снаружи, так и внутри.

Это не украшение фасада и замена батарей, к которым у нас зачастую сводится капитальный ремонт домов. Внутренность здания и фасады переделываются, при этом для фасадов чаще всего используются навесные конструкции; частично сносятся или, наоборот, надстраиваются этажи и террасы. Что нельзя переделать — разбирают, а бетонные стены потом используют для строительства загородных коттеджей.

Один из приемов трансформации домов типовой застройки — освобождение цокольных этажей. Их расширяют, делают светлыми и прозрачными; это придает дому совершенно другой вид, а площадь подъезда становится больше. Старый фасад при этом нередко сочетают с новыми балконами, оконными рамами и галереями-переходами.

Есть удачные примеры — как в случае с рабочим общежитием в Шпремберге, — когда реновация здания меняет восприятие пространства вокруг: в данном случае речь идет о рыночной площади. Достигнуто это благодаря навесному выпуклому фасаду. Правда, такая глубокая реновация домов 60-х и 70-х годов в Европе возможна благодаря сравнительно высокому качеству материалов, из которых они построены.

Трансформация жилых домов типовой застройки, как ни странно, область применения новейших технологий. В одной из лабораторий Германии фасад выполнили в форме компьютерного чипа, а на крыше установили солнечные батареи, которые обогревают все здание.

И отнюдь не память о прошлом заставляет немецкое правительство сегодня вкладываться в реконструкцию гэдээровских домов, построенных еще при участии СССР. По словам Валерии Кашириной, руководителя проекта «Модернизация панельных зданий. Опыт Германии», такая политика помогает избежать создания новых гетто и социальной напряженности между районами. Кроме того, капитализация реконструированного района повышается, а значит, туда приходит мелкий и средний бизнес.

У нас к хрущевкам и советским многоэтажкам по традиции относятся плохо, так что протестов против программы их сноса не было. Поэтому для масштабной модернизации таких зданий в России не было оснований, хотя что лучше — хрущевки или новейшая «лужковская архитектура», — не так уж очевидно.

Куратор выставки «Модернизм +/–. Российская экспозиция» Владимир Фролов считает, что новая архитектура, в отличие от хрущевок, не решила жилищный вопрос и не создала более гуманную городскую среду. Если у панельных пятиэтажек была предусмотрена система дворов и вокруг них было всегда много зелени, то за последнее десятилетие рост парка автомобилей и агрессивная непродуманная застройка буквально свели на нет идею публичного пространства между жилыми домами. Пространство стало гораздо более индивидуалистическим, что в целом ведет к разобщенности — между отдельными районами, между центром и окраинами, между мегаполисом и городами-спутниками.

Модернизация и трансформация существующих зданий как раз и призваны остановить эту энтропию. Кроме того, это попросту выгоднее, чем строить заново.

— При модернизации можно сократить рас­ходы примерно на треть, — считает Фролов. — Но, конечно, вопрос еще и в том, что собираются строить на месте пятиэтажки. Если это будет громадное жилое здание, то доход от продаж окупит и инвестиции в строительство, и снос, и утилизацию старых панелей. А вот если денег на строительство большого сооружения нет или же в этой зоне есть ограничения по высотности, путь модернизации уже явно более выгодный.

Преображение промзоны

Промышленные здания — старые заводы и фаб­рики — и в России, и в мире гораздо более благодатное поле для трансформации и модернизации, чем жилой фонд. У них обычно гибкая планировка, которую легко приспособить под новые задачи, а также изначально высокие потолки, что дает возможность построить комфортные офисы и просторные торговые помещения.

— Коммерческая недвижимость должна выглядеть современно и привлекательно, — считает Владимир Фролов. — Поэтому здесь возможны разные архитектурные решения для фасадов.

Лидер в области преображения промышленных зданий и промзон — московско-берлин­ский архитектор Сергей Чобан и его бюро Speech. Его опыт показывает, что переделка заводов неизбежно приводит к оживлению целых районов — не только в Германии, где Чобан осуществил много успешных проектов санации зданий, но и в России. Например, «Мегаторг», созданный во Владимире на базе местного тракторного завода, стал лучшим торговым центром в городе не только по качеству архитектуры, но и по уровню расположенных там магазинов и кафе, то есть по качеству жизни. А всего-то заново облицевали фасады разно­цветными волнообразными листами, а интерьеры оформили галереями с двухцветными проемами и колоннами.

У бюро Чобана есть и петербургские проекты, например бизнес-центр «Бенуа» на территории бывшего завода на Каменном острове. Неподалеку была дача Александра Бенуа, поэтому новый стеклянный фасад украшают эскизы костюмов к дягилевским балетным сезонам, а ритмом окон сооружение напоминает любимые Бенуа итальянские палаццо.

В августе этого года на биеннале в Венеции Сергей Чобан будет представлять проекты по спасению бывших фабричных зданий Вышнего Волочка: речь пойдет не об оживлении отдельного района, а о формировании «равномерного города», в котором нет конфликта и противоречий между центром и периферией. Если из этого что-нибудь получится, можно будет говорить о создании целой сети модернизированных городов, то есть в конечном счете о возникновении «равномерной страны», в которой Москва не противостоит регионам, а связана с ними общими целями и ценностями.

Даже если перенести офисы на периферию города или дать людям возможность работать дома в режиме удаленного доступа, не факт, что многие захотят сэкономить время ценой ограничения ареала своего обитания пределами спального района

Трансформация жилых домов типовой застройки — область применения новейших технологий. В одной из лабораторий Германии фасад выполнили в форме компьютерного чипа, а на крыше установили солнечные батареи, которые обогревают все здание

Фото: Проект 21 (2); Architektektengemeinsschaft Zimmermann (2); HP Architekten (2); ЕЛЕНА ИЛЬИНА; PHOTOXPRESS