Есть ли перспектива у машиностроительных производств, заточенных в годы СССР под военные нужды, выжить и стабильно работать в современных рыночных условиях? Статистика выглядит удручающе. В среднем отрасль за двадцать последних лет потеряла 80–90% объемов производства и многие ключевые рынки сбыта, констатирует Росстат. Только оборонка еще показывает экспортные успехи, продавая остатки советского технологического наследия. Это видно и невооруженным глазом — заводы, которые в период СССР занимали целые городские кварталы, сегодня отданы на откуп сотням небольших компаний — в основном торговым и сервисным. В результате, по данным Сибирского таможенного управления, почти половина (44,6%) импорта в СФО пришлась на категорию «машины, оборудование и транспортные средства» — то, что раньше добывающие и перерабатывающие предприятия покупали у местных производителей, теперь приобретается за рубежом. Причем вовсе не обязательно в Китае — потребности сибирских горно-обогатительных и прочих комбинатов обслуживают страны Европы, Азии и Америки.
Однако на фоне несомненного количественного падения машиностроения в Сибири есть и примеры успешно работающих предприятий. Это часто узкоспециализированные производства, обслуживающие специфические и не популярные в информационном пространстве сферы экономики. Вместе с тем общеизвестным фактом является тезис о том, что любая сколь-либо эффективная модернизация экономики должна начинаться с того, что в советский период называли «предприятиями группы «А» — то есть машиностроения и связанных с ним производств. Наша задача — сделать жизнь этих предприятий частью привычной повестки дня. Именно поэтому журнал «Эксперт-Сибирь» запускает информационный проект «Модернизация советского промышленного наследия», который задуман как серия публикаций о бывших советских предприятиях, которые не умерли, а успешно работают и в условиях современной рыночной экономики. Из оставшихся со времен СССР производств мы исключаем заводы, которые остались либо государственными (в форме унитарного предприятия или акционерного общества с госучастием), либо стали частью государственных холдингов и корпораций (например, «Ростехнологий») — на фоне увеличивающегося военного заказа они прекрасно чувствуют себя и без рыночной экономики.
В результате, по нашим оценкам, в Сибири остается лишь несколько десятков эффективных частных машиностроительных предприятий. Одно из них — новосибирский завод «Труд». Беседой с генеральным директором «Труда» Юнусом Ислямовым мы и открываем наш проект. Кстати, с количественной точки зрения «Труд» — не самое заметное производство на фоне промышленных гигантов оборонного комплекса. Но с качественной — этот завод для Новосибирска — явление уникальное. Во-первых, он одно из немногих предприятий, реально выпускающих продукцию машиностроения, а также практически единственный выживший российский завод в своей отрасли — производстве горно-обогатительного оборудования (из почти трех десятков работавших в советский период). Во-вторых, предприятие генерирует спрос на технологические инновации, для чего заводское конструкторское бюро (СКБ ГОМ) преобразуется в НИИ — по сути, идет восстановление советской системы отраслевых институтов. Риторика Ислямова (который возглавляет «Труд» с 1993 года) тоже словно взята из тех времен и периодически напоминает выдержки их речей советских «крепких хозяйственников». «Я тут недавно встречался с рабочими, и они заметили, что у нас на заводе прямо-таки островок социализма», — замечает между делом Ислямов. И можно было бы упрекнуть завод «Труд» в том, что он застрял в прошлом, если бы не одно «но» — этот стиль производства, названный «социализмом» лишь условно, действительно работает.
«Я могу долго б этом говорить»
Завод «Труд» был основан в 1904 году — тогда владельцам «товарищества на вере» Виктору Глотову, Ивану Гордееву и Владиславу Коваленкову в Томском губернском управлении было выдано разрешение на открытие в Новониколаевске «парового механического завода». Таким образом, «Труд» считается старшейшим промышленным предприятием города на Оби. Ему не суждено было стать ни промышленным гигантом, ни тем более градообразующим заводом — в несколько увеличенном формате промышленных мастерских он просуществовал весь советский период (примечательно, что собственник завода Виктор Глотов продолжал управлять производством и после Октябрьской революции). К началу 1990-х завод подошел как все другие подобные предприятия — с «красным директором» во главе и уверенностью, что все трудности — временные. И именно его небольшие размеры и связанная с этим известная мобильность стали одним из факторов успеха.
— Тогда резко упал спрос на нашу продукцию, порвались все производственные цепочки, — рассказывает Юнус Ислямов. — Объемы производства по основному профилю упали до 5–7 процентов, и понятно, что на это жить было невозможно. Завод делал никому не нужные детали, которые отправляли на склад. Логика бывшего директора была простой — придет апрель, начало промывочного сезона (в силу климатических условий ГОКи в Сибири работают в теплый сезон. — Ред.), и всю нашу продукцию разберут. Но это было утопией, никто ничего у нас, естественно, не покупал. В этот непростой период меня пригласили стать директором завода.
— И каковы были ваши первые антикризисные действия?
— Завод я знал хорошо. Пришел сюда в 1974 году после вуза мастером цеха на один из самых сложных участков. К развалу СССР я работал главным инженером, но вынужден был уйти с завода из-за несогласия с курсом бывшего директора. Два с лишним года работал на себя — торговал цветными металлами. Так что вернулся, пройдя определенную школу бизнеса. Я тогда думал — поработаю полгода, и найдется новый директор. Но потом осознал, что интереснее заниматься не просто чистой коммерцией, а реализовать свои амбиции в производстве. Например, сделать из маленького «уставшего» предприятия, каким тогда был завод «Труд», современное научно-производственное объединение.
И вот я вернулся и прежде всего сказал: «Давайте перестанем критиковать государство, нам никто ничего больше не должен». Было понятно, что сначала нужно вернуть людей — ведь уже многие разбежались. То есть нужно было сформировать четкие принципы взаимоотношений с рабочими: вовремя платить зарплату, налоги, делать отчисления в пенсионный фонд, не забывать о ветеранах и молодежи. Я гарантировал рабочим, что буду вовремя платить им зарплату и в случае задержки выплат уйду с поста директора. Кроме того, я пообещал получать свою зарплату последним. Так оно и было. В результате я полгода буквально сидел на шее у жены. И не только я — несколько человек поддержали эту позицию. Она, конечно, не популярная, но справедливая. Если ты собственник — подумай, что у людей, помимо зарплаты, нет других источников дохода. Кстати, тогда это воспринималось людьми весьма позитивно. Рабочим нравилось, что я ездил на убитой «Волге», которую иногда на веревке притаскивали к заводу, что я жил в хрущевке. Сейчас я езжу на джипе и некоторым это не по вкусу.
— В стране насчитывалось около трех десятков подобных заводов, а сегодня остался только «Труд». Чем завод отличался от других предприятий?
— Завод всегда был, в принципе, успешным предприятием, при этом не обласканный крупными вложениями со стороны государства. Например, к началу 1990-х на заводе не было ни одной единицы современного оборудования — все отдавали разного рода «флагманам» промышленности. Удивительно, но факт — нашим конкурентным преимуществом в период развала советской промышленности стало то, что завод «Труд» был маленьким старым предприятием. Мы были экономичней других заводов, которые строились в советские времена гигантских размеров, не взирая на затраты на отопление и содержание зданий. Наш завод оказался мобильнее, легче смог перестроиться. В советский период и трактора ремонтировали, и детали для доильных аппаратов и кирпичных заводов изготавливали. Этот опыт пригодился. В период кризиса мы брались за любую работу, но при этом не забывали о своем основном профиле, искали заказы, сохранили конструкторское подразделение, которое сейчас преобразуем в НИИ, и надеемся, что это будет ведущий институт данного направления в России.
— Каковы итоги 2011 года для вашего завода?
— На фоне резкого падения производства в стране в период кризиса мы нарастили свой потенциал. По итогам 2010 года прирост производства составил 49 процентов, хотя ранее действительно было сопоставимое падение. А по итогам 2011 года рост составил 42 процента. По группе предприятий (в структуру завода входят около 10 юридических лиц. — Ред.) — около 40 процентов. Например, «Конвектика» (занимается производством печей. — Ред.) убыточна. Но это обоснованно — мы создавали ее с нуля, покупали без всяких «кривых» схем новое оборудование, у нас не было такого бренда, как у «Термофора» (производитель печей «Термофор» создавался как дочерняя структура завода «Труд», затем контроль над предприятием был потерян. — Ред.). По «Конвектике» мы планируем выйти на точку безубыточности в этом году. Сегодня на складе хранится около 6–7 тысяч печей, а в месяц мы производим около двух тысяч. В «Термофоре» производство доходило до 15 тысяч печей в месяц, сегодня они производят около пяти тысяч — так что рынок для роста есть.
«В Европе мы не нужны»
Второй фактор успеха — понимание того, что в рыночной экономике выживает только тот, кто производит качественную и востребованную продукцию. Очевидность этой мысли вовсе не означает ее распространенность. Поэтому и многие сибирские заводы, бесконечно надеясь на всесильное государство, стали сегодня всего лишь офисными центрами.
— Насколько продукция, которую сегодня производит завод, востребована на зарубежных рынках?
— История взаимоотношений с зарубежными партнерами у нас вообще интересная. Когда я вновь пришел на завод, то узнал, что мы практически ничего не производим на экспорт. Причину мне объяснили просто: недавно что-то отгрузили в Монголию, а они не рассчитались. А в степях Монголии понятно, не найти уже ни покупателей, ни техники. Но это же очевидно была неправильная постановка вопроса, и я поставил задачу активно развивать экспорт. В итоге к 2007 году мы довели долю экспорта до 48 процентов продаж. Сегодня наш основной потребитель — Казахстан, есть заказы в Украине. Из дальнего зарубежья — в основном Юго-Восточная Азия. В отдельные месяцы экспорт достигает порядка 40 процентов от общего объема производства. Конечно, можно сказать, что Казахстан — это такой путь для предприятий-неудачников. Но если быть объективными, нужно признать, что в Европе точно нет спроса на наше оборудование, все ГОКи здесь. В европейской части развито стекольное производство, обогащение стекольных песков, и мы делаем такое оборудование. Есть у нас и немного импорта — например, в Германии мы покупаем мотор-редукторы.
— А как сегодня себя ведет внутренний рынок?
— Скажем так, он ведет себя гораздо более понятно, и это радует. Раньше мы брали за свою работу буквально бартером, например, «Алдан-золото» рассчитывалась с нами ювелирными изделиями, у компании просто не было свободных денег. Сейчас они тоже являются нашими заказчиками, но все расчеты стали вполне цивилизованными.
«Там в окнах торчали фуфайки»
В течение последних нескольких лет завод «Труд» совершил еще одну сделку, которую можно назвать уникальной. Предприятие приобрело цеха разорившегося завода «Сибтекстильмаш», расположенные в промышленной зоне на улице Станционной в Ленинском районе Новосибирска. После реконструкции площадей основное производство было перенесено с исторической площадки на улице Большевистской, недалеко от центра города, в отремонтированные цеха в индустриальном Левобережье. Эти операции были проведены в разгар экономического кризиса, да и сложно припомнить, чтобы промышленное предприятие родом из СССР переносило и расширяло свои площади. Переезд на новую площадку позволил заводу «Труд» расширить спектр выпускаемого оборудования и, по сути, обеспечил перспективу развития.
— Как возникла идея выкупить цеха «Сибтекстильмаша»?
— Тот проект был, очевидно, выгодным, просто никто этого не разглядел. Мне поступило предложение, причем, наверное, я был далеко не в первой пятерке, может быть, даже в последней. К этому времени на предприятии была следующая картина. «Сибтекстильмаш» разделили на государственное унитарное предприятие (ГУП), за которым оставили все лучшие активы — корпуса, лимиты, технологии. А остальное отдали частникам — и там все ожило, при всех недостатках. Само предприятие принимало заказы, станки крутились, там был огромный запас металла. Но в цехах было холодно, рабочие натурально грели руки у костров. Позже лучшее оборудование начали скупать и вести свой бизнес. А директор даже по цехам не ходил — он занимался в основном тем, что продавал станки.
В итоге нам достались цеха, которые 10 лет нормально не отапливались, их нужно было заново разогревать, восстанавливать коммуникации. Плюс это были корпуса в южном исполнении, в буквальном смысле аквариумы, где дыры в окнах затыкали фуфайками и минеральной ватой. И вот когда мне предложили купить эту площадку, а приехал туда и увидел, что там есть оборудование, о котором мы и мечтать не могли — например, швейцарские станки «Дикси», немецкие «Беренгер», а также высокие просторные корпуса, которые были нужны нашему заводу. Большие агрегаты, например, оборудование для обогатительных фабрик золотодобывающей и цветной промышленности в наших старых цехах не помещались физически. Также там есть санитарная зона, которой на старой площадке не было. Другими словами, это открыло перед нами новые возможности для развития. Мы, по сути, становимся заводом тяжелого машиностроения. Когда мы начинали этот проект, нам пальцем крутили у виска, а теперь, когда все получилось, удивляются и восхищаются.
«Модернизация невозможна без машиностроения»
— Как вы относитесь к принципам сегодняшней модернизации промышленности?
— Модернизация — вообще понятие комплексное. Это же не только смена технологий, но и перемены в обществе. Я считаю, что модернизация промышленности невозможна без приоритетной модернизации отрасли машиностроения. Ведь это, по сути, производство средств производства. Основная заслуга советского периода — индустриализация страны, другой вопрос — какой ценой это было достигнуто. Да, у нас был перекос в отдельных отраслях, но сегодня ситуация еще хуже — мы сели на сырьевую иглу, и вся экономика держится на этом.
— Статистика неумолимо говорит о том, что в России основные фонды сильно изношены. Вы чувствуете это по заводу «Труд»?
— Это так — активная часть основных фондов у нас абсолютно изношена. Мы, да и вся отрасль, существенно отстаем от мировых производителей по техническому уровню оснащения (пока не продукции). Вот я говорил про радость от станков «Дикси». Но если посмотреть критично, то это уже вчерашний день, они ведь 1990 года производства. А новый такой станок стоит полтора миллиона долларов, заводу «Труд» таких станков нужно три.
Поэтому мы не сможем обойтись без поддержки государства. Она есть сегодня — вот в прошлом году мы получили 17 миллионов рублей. Но нужно заметить, что это не безвозмездная помощь. Прагматизм поддержки государства в том, что в течение двух лет эти деньги ему возвращаются в виде налогов, поскольку мы обязуемся обеспечить прирост налогооблагаемой базы. Для государства это хорошее вложение денег. Но объемы поддержки должны быть больше. Нам нужно сегодня полтора-два миллиарда рублей для обновления оборудования. При этом государство должно на период обновления «выключать» все налоги по отношению к предприятию — это мировая практика. Сейчас все наоборот. Вот мы купили недавно лазерный комплекс с высокой точностью и уникальной производительностью. Он стоит почти 20 миллионов рублей. При переходе границы мы сразу же заплатили за него налог в размере 18 процентов. Плюс надо застраховать, а также оплатить налог с имущества — это еще 2 процента стоимости. А ведь мы еще даже работать на нем не начали. Критерии господдержки должны быть простыми: экспортный потенциал, отсутствие в производстве примитивной продукции, отсутствие долгов по зарплате, по налогам, инвестиционная привлекательность предприятия. Последнее означает регулярную выплату дивидендов. Это баланс интересов, ведь инвестору неважно, что ты вкладываешь деньги в развитие, ему нужен возврат средств и прибыль.
«Возможно, это и тупиковый проект»
Наконец, важно отметить еще одну базовую отличительную особенность завода «Труд» — его способность не только генерировать собственные инновации, но и привлекать технологии извне. Правда, это мало связано с «раскрученными» сегодня проектами типа технопарков и особых экономических зон — технологии для машиностроения собираются буквально во всех заинтересованных организациях.
— При таких масштабных по сегодняшним меркам проектах испытываете ли вы дефицит качественных кадров?
— Мы сразу понимали, что мало просто переместить производство в современные корпуса, нужны еще и квалифицированные специалисты. За последние два десятилетия инженерные кадры буквально «вымыло» с рынка труда. Сегодня мы начинаем исправлять ситуацию, но дается нам это очень тяжело. Например, я десять лет искал главного технолога — и только недавно нашел. Их просто нет! Сегодня нам нужно порядка 150–200 квалифицированных специалистов. Это конструкторы, технологи, станочники высшего разряда, руководители производства. Вот уже и в Иркутске заказываем специалистов — там, в техническом университете (ИркГТУ. — Ред.), есть кафедра горного обогащения. Но тут возникает вопрос — а где жить молодым специалистам? Поэтому приходится нести дополнительную социальную нагрузку. Вот, например, мы за последнее время построили 70 квартир для остродефицитных специалистов.
Еще одна проблема. На нашем заводе в структуре себестоимости фонд оплаты труда занимает 30 процентов. И государство его использует как дойную корову, постоянно облагает новыми налогами. Вот последнее предложение — введение прогрессивной шкалы подоходного налога. Но это же наивно. Олигархи не получают зарплату, следовательно это бремя снова ляжет на производства, где используется труд высококвалифицированных специалистов. В итоге мы снова получим обратный эффект. И дополнительных доходов не будет, и преференции получат примитивные производства.
— Вы говорили, что оборудование на заводе сильно изношено и устарело. А как обстоят дела с технологиями — насколько они современны?
— Здесь снова нужно говорить о системных проблемах. Мы сегодня озабочены решениями, которые дают быстрый эффект. Но между наукой и производством сегодня есть разрыв, поскольку не стало отраслевых институтов. У министерства в советское время был свой НИИ. И меня вместе с другими главными инженерами вызывали туда и рассказывали о новых технологиях. Мы на заводе сохранили Научно-технический центр горно-обогатительного машиностроения (НТЦ ГОМ). Хотя прежний директор говорил: если они умные, то сами выживут. Но ведь они все разработки ориентировали на завод.
Сейчас же пришло время на базе НТЦ создавать свой отраслевой НИИ для разработки технологий, обучения персонала и пусконаладки систем на комбинатах. Другими словами, мы хотим привязать научные идеи к конкретным инженерным конструкциям — для этого и создавались раньше отраслевые НИИ. Формально мы его уже зарегистрировали, и как оказалось, это очень востребованный спектр услуг.
— Этот НИИ станет основным поставщиком технологий для завода?
— По технологиям мы работаем со всеми, кто на это способен. Например, сейчас ведется проект с Институтом прикладной физики СО РАН. Ученые утверждают, что введение в расплав жидкого металла нанопорошков придаст ему уникальные свойства. А нам это позарез нужно, хотя, возможно, это и венчурный проект, тупиковый. Некоторые проблемы мы пытаемся решить через НГТУ, работаем с кафедрами и молодыми магистрантами. Вот на столе у меня лежат образцы, привезенные специалистами «НЭВЗ-Союз» — так называемая нанокерамика. У нас есть спиральный классификатор, а на конце его спирали винт диаметром 2,5 метра. Его конец мы укрепляем резиновыми прокладками, и применение там этой керамики — как вставить зубы в десны. Возможно, и это получится.
Есть и непрофильные интересы, мы ведь постоянно ищем что-то. Например, от небольшой инжиниринговой компании есть предложение по мусоропереработке, сжиганию мусора. Нужна площадка для опытного производства — и у нашего НИИ она скоро будет. Или вот сейчас мы пробуем делать фильтры импульсной встряски, которые предназначены для того, чтобы не выбрасывать в атмосферу отравленный воздух. Предполагается, что фильтр будет собирать до 90 процентов вредных компонентов, выбрасываемых после резки металла, и их потом нужно будет только утилизировать. Работаем над проектом рекуперации тепла — это когда теплый воздух, обычно выбрасываемый на улицу, можно использовать еще раз для отопления помещения. В общем, работаем.