Эта история началась ровно десять лет назад. В теперь уже далеком 2002 году к тогда генеральному директору еще существовавшего Сибакадембанка Андрею Бекареву обратился академик РАН Геннадий Кулипанов и предложил выступить инвестором производства препарата нового поколения для борьбы с тромбами — Тромбовазима. К этому времени у проекта уже был один инвестор — тогда еще генеральный директор ОАО «Альбумин» Андрей Артамонов. Вначале Бекарев, как он сам признавался «Эксперту-Сибирь» пять лет назад (см. «Пилюля экономического роста» в «Эксперте-Сибирь» № 28 за 2007 год), отнесся к проекту скептически. Но к настоящему моменту не осталось ни «Альбумина», ни Сибакадембанка, а вот проект «Тромбовазим» живет и развивается — и сегодня Андрей Бекарев как глава специально созданной под производство этого препарата компании «Саентифик фьючер менеджмент» (СФМ) ассоциируется в общественном сознании именно с фармбизнесом.
Препарат уже выпускается в Новосибирске Сибирским центром фармакологии и биотехнологии (на территории опытного завода Института ядерной физики СО РАН), однако радикально расширить производство призван комплекс новых зданий, возводимый в биотехнопарке наукограда Кольцово. Здесь уже все готово к запуску (кстати, СФМ является первым и пока единственным активным резидентом биотехнопарка, а Бекарев — председателем совета директоров его управляющей компании). На объекте будут работать около 50 человек, в том числе три-пять — непосредственно с ускорителями.
Львиную долю рабочего стола Бекарева занимает проект строительства производственных корпусов, готовые препараты и почему-то бюстик Дзержинского — наверное, в биотехнологиях без жесткости никак. В этой сфере новое высокотехнологичное предприятие, построенное на деньги частных инвесторов (инвестиции в проект составили несколько сотен миллионов рублей), для России пока скорее нонсенс, чем ежедневная (или хотя бы ежегодная) практика. А причины этого, к сожалению, находятся за рамками того, что можно печатать в СМИ, не обидев многих важных людей и не нанеся ущерба тому, кто говорит с журналистами откровенно.
«Он будет обладать интересными свойствами»
— Андрей Александрович, что сегодня происходит на вашей строительной площадке в биотехнопарке Кольцово?
— Там размещены два объекта первой очереди, которые уже построены, их можно наблюдать воочию. Первый корпус нам был жизненно необходим, в нем находятся ускорители. Сейчас мы пользуемся ускорителем, который расположен на территории ИЯФ — это аппаратура наша, просто находится на площадке института. Для современного производства нужны отдельные помещения, и мы их построили — это уникальные здания с высокой степенью промышленной безопасности.
— Чем вас не устраивал бункер в ИЯФ?
— Для понимания: в ИЯФе бункер — коробка, построенная из бетонных блоков. С огромной тяжелой железной дверью. С щелями, которые теоретически могут сквозить. Таковы технологии, которые использовались на момент строительства, проект не был предназначен для сторонних задач. Сразу поясню, это не значит, что находиться там небезопасно. Я не сотрудник ИЯФа и не лоббирую их интересы, но спокойно говорю, что это безопасно. Просто нужно соблюдать определенные правила. Так везде. Вы же не станете трогать руками включенный паяльник — так же и здесь. Но требования к подобным объектам изменились, и помещения там морально устарели.
У ИЯФа есть свой бизнес — они делают ускорители. Специалисты там работают экстракласса, но, по сути, — в условиях пусть и научной, но слесарной мастерской. Понятно, что так невозможно организовать эффективное предоставление услуг облучения, да и задачи у ИЯФ другие — научно-исследовательские. Специалисты ИЯФа помогли нам с подготовкой проекта бункера, в котором учтены полностью все нюансы и собственный опыт эксплуатации. У нас стены сделаны из монолитного бетона толщиной два с половиной метра. В ИЯФе в половину тоньше. Кроме того, конструктив нашего корпуса фактически лабиринт, а потому каждое отражение гасит мощность излучения на куб — то есть на корень третьей степени. Все рассчитано так, что на выходе из бункера излучение равно нулю. Для того чтобы провести опыты в бункерах ИЯФа, нужно проделать целую серию операций. Сначала отодвигается бронированная дверь, все проветривается. Потом нужно занести материал, дать дозу. Снова открыть дверь, зайти, проверить. Даже в формате эксперимента это очень сложно. В новом помещении в Кольцово этот процесс на порядок проще, здесь все можно будет поставить на поток.
— Зачем понадобилось устанавливать на производство два ускорителя?
— Есть определенные требования к фармакологическим производствам. Один ускоритель должен находиться в выделенной зоне. Для этого у бункера даже есть отдельный вход для персонала. Соответственно эта часть сертифицируется под «чистое» фармпроизводство. Второй ускоритель, во-первых, резервный, а во-вторых, он работает на дополнительный бизнес. Например, изменение свойств полимеров, создание новых материалов, стерилизация трав, из которых убирается обсеменение, грибы и бактерии. На этом ускорителе можно будет менять свойства древесины. Например, у нас есть технология — обычные опилки после облучения вы сможете спокойно принимать в пищу. Организм будет в состоянии их переваривать… Ну ладно, касательно вас я погорячился, но коровы точно смогут есть!
Или вот сейчас мы проводим эксперименты. Взяли очень мелкие осиновые опилки — это дерево имеет хорошие антипаразитарные свойства. Есть предположения, которые мы проверяем, что материалы, полученные в результате облучения тех же осиновых опилок, окажутся хорошим сорбентом, обладающим в том числе антипаразитарным эффектом. Можно менять свойства и других материалов. Так, при облучении стекло имеет другой цвет и оптические свойства, температура плавления пластмасс резко повышается.
Сейчас на площадке в Кольцово монтируется один ускоритель, а второй действует в ИЯФе. Как только первый заработает, мы начнем монтаж второго. Запуск первого ускорителя запланирован на июнь, второго — к концу лета.
— Клиенты для второго, «бизнесового» ускорителя уже есть?
— Конечно, в том числе и в Кольцово. Но пока я не хотел бы озвучивать эти проекты. Скажу лишь для примера: есть идеи, связанные с производством вакцин без химического метода инактивации вирусов (когда вирусы убиваются химическим агентом), а путем того же облучения. То есть в вакцине не будет химикатов, следовательно после ее введения у пациентов не будет побочных эффектов, да и производство существенно можно упростить.
— Насколько ввод в строй новых площадей позволит увеличить объемы производства?
— Главное, что заложено в это производство, — конвейерная система. Она позволит нам колоссально наращивать объемы. Нам нужно было создать на одной площадке производство полного цикла — таковы требования международных сертифицирующих организаций. Мы ничего не смогли сделать на Софийской — это площадка ИЯФа, там федеральная собственность, договориться о серьезных частных вложениях в развитие просто невозможно. Поэтому та территория себя исчерпала. Она останется под производство внутривенной формы Тромбовазима — там объем заложен такой, что мы закрываем треть потребности России в таком препарате. То есть, ну вы понимаете, закрываем теоретически, это ведь еще нужно умудриться продать.
Кроме того, мы получили уникальную для России площадку с современными условиями по стерильности и прочему, которая отвечает всем современным требованиям и сертифицирована по самым строгим международным стандартам — GMP.
— Ранее говорилось о том, что первый ускоритель будет запущен уже к началу лета. Что помешало?
— Это были очень оптимистичные планы, но мы и так продвигаемся рекордными темпами. Напомню — в июле прошлого года на этом месте был пустырь. Сейчас сдерживающим фактором является время монтажа и демонтажа ускорителей. Вы же понимаете, что это сложный инженерный объект, и его монтаж возможен только очень узкой группой специалистов ИЯФ. Согласно договору с ИЯФ закладывается на монтаж четыре месяца, мы надеемся уложиться в два. То есть, как я уже говорил, к концу лета мы планируем запустить уже второй ускоритель и начать оказывать услуги в полном объеме.
«Я думал — быстренько, за два года, все сделаем»
— Есть ли у вас в разработке другие препараты, кроме Тромбовазима?
— Производство, которое сейчас достраивается — модульное, предполагает расширение. Мы планируем сделать пять модулей, чтобы выпускать не менее пяти препаратов. Они сегодня существуют в разной степени готовности и наработки. Наиболее готовый — так называемый препарат G5. Достаточно интересный для регенерационной медицины, который можно применять по ряду патологий. На нем уже закончены доклинические испытания.
Проблема в структуре показаний, которые мы пишем в инструкции. Так, например, было с таблетированным Тромбовазимом. Если сегодня открыть коробочку, то там написано — предназначен для хронической венозной недостаточности. Сразу вопрос — а где инфаркты, инсульты? А ситуация очень проста. Заявляя все эти показания, мы бы на сегодня не подошли и к середине исследований, потому что по каждому показанию задается множество параметров, множество пациентов. Нам определяют клиники, указывают количество людей. Поэтому мы берем и регистрируем препарат по одному понятному и проверяемому показанию, доказываем его эффективность и безопасность, а дальше уже идет практика применения. Мы проводим исследования и постепенно добавляем новые показания в инструкции для применения. Кстати, так было в свое время даже с аспирином.
Уже сейчас на основе задокументированного применения более чем в 20 тысячах случаев таблетированная форма одобрена как безрецептурный препарат. Сейчас у нас закончены исследования по тромбозу глубинных вен — это подается на включение в инструкцию, ведутся параллельно еще исследования по инсультам, профилактике инфарктов. Мы знаем эти эффекты, но включить все эти показания в инструкцию сможем только после соблюдения огромного количества формальных действий.
— Сколько времени займет выпуск на рынок новых препаратов?
— Когда я включился в работу по проекту «Тромбовазим», думал — вот сейчас быстренько, за два года, все сделаем. Но прошло десять лет — это доклинические, клинические испытания, сертификация фабрики. Что угодно можно делать — быстрее не получится. По препарату G5 уже четыре года идут доклинические испытания. Сейчас мы подали документы, чтобы нам позволили провести клинические исследования по лечению токсического цирроза печени. Очень перспективное направление — эффективных препаратов для лечения печени практически не существует.
Кроме того, мы делаем БАДы. Несмотря на то что у БАДов не очень хороший имидж: известно, что практически все они на рынке в лучшем случае бесполезны. Но то, что мы делаем, явилось побочным результатом основных исследований. Наши препараты не являются «пустышками». Это доказано конкретными испытаниями и подтверждено документально. Правда, говорить об этом впрямую мы не можем. Нам могут сказать, что если есть лечебный эффект — то давайте, регистрируйте их как лекарство. Но мы не готовы выпускать «пустышки». Все, что мы выпускаем, — действенно.
— В программе «Фарма-2020» поставлена цель увеличить долю отечественных препаратов до 50 процентов. Это реально?
— Есть несколько аспектов. Мы все равно не сможем делать дженерики — их экономически выгоднее производить в Индии, Китае, Юго-Восточной Азии. Потому что делать здесь — в «три раза дороже». Кроме того, проблема с новыми технологиями — исследований практически нет.
— Как нет? А чем же занимаются институты СО РАН и СО РАМН, тот же «Вектор»?!
— Перспективных исследований в области фармацевтики практически нет. Научное сообщество переживает далеко не лучшие времена, осталась лишь былая слава и небольшое количество кадров старой школы. Очень много людей, не выдерживая условий, уезжают. И кстати, забирают с собой исследования — как на бумагах, так и в головах. Здесь ничего не остается.
— На основе чего в этом случае проходили ваши исследования для Тромбовазима?
— В основе Тромбовазима лежит огромное количество исследований, в том числе фундаментальных, которые были сделаны ранее. Но технология, отработанная нами в последнее время, — современна и уникальна. Если говорить простым языком, сейчас мы уверены, что можем брать уже известные, ранее исследованные вещества с уникальными биологическими эффектами, полученными в пробирке, но которые не могут применяться на практике из-за некоторых своих свойств. Например, непонятно, как ввести их в организм, или они высокотоксичны и вызывают иммунный ответ. Мы можем, используя нашу технологию (которая заключается в пришивке на полимерную основу необходимых нам веществ путем электронно-лучевого синтеза) добиться того, что практически во всех случаях созданная нами фармкомпозиция может использоваться уже как лекарство, сохраняя необходимые свойства. Поэтому можно утверждать, что мы способны, перелопатив множество исследований, которые закончились фиаско по выше указанным причинам, довести их до конечного продукта.
— А откуда пришли в ваш исследовательский блок специалисты?
— «Солянка» сборная и большая. Есть сотрудники, которые работали в СО РАН. Есть те, кто пришел из медицины, есть вообще из Казахстана, из Питера. В общем, собирали с миру по нитке. Но во всех случаях это высококлассные специалисты и патриоты своего дела.
«Там все безопасно»
— Насколько методы, которые применяются в ваших ускорителях, отвечают современным представлениям о ядерных технологиях?
— Нужно начать с того, что в использовании ядерных технологий грядут изменения. Во всем мире сворачиваются АЭС. Был Чернобыль, была Фукусима — этого хватило, чтобы понять не только то, что ядерная энергия не такая уж и безобидная, но и то, что она еще и не такая уж дешевая. Ведь стоимость восстановительных работ после аварии на Фукусиме превышала стоимость всей энергетической компании, которая ею владела, в разы.
— Но у нас же строительство АЭС не сворачивают…
— Быстро их не свернуть, но альтернативы точно будут искать. Япония сворачивает эти программы, Европа тоже — это некий тренд. Уже есть и будут распространяться новые технологии, материалы. Большинство проектов сегодня основаны на безопасных процессах и неделящихся материалах. Смысл прост — нет самоподдерживающейся реакции, нет радиоактивных веществ — мы просто выключаем процесс. Аварийную ситуацию с радиационным загрязнением при всем желании, мы не придумаем.
— В последние месяцы в Кольцово поднялась какая-то волна недовольства вашим проектом, поскольку он якобы небезопасен. Как планируете бороться с таким непониманием?
— Вообще, странно слышать это от жителей поселка, рядом с которым расположен «Вектор» с его хранилищем самых опасных в природе вирусов. Я думаю, здесь есть некая проблема с адекватностью. В Кольцово приезжали эксперты по радиационной безопасности для разъяснения ситуации. Кому доверять, как не им? Но вот я читал комментарии в Интернете, один товарищ пишет: «Какой-то пыльный ученый пришел, что-то наговорил, мы ему не верим». А кому тогда верить? То есть, видимо, те люди, которые «педалируют» этот процесс, не преследуют целей разобраться в ситуации, им нужно поскандалить. Вопрос выпадает из плоскости: есть проблема — нет проблемы. Есть сложности у отдельных людей, а на производстве, где все в строгих рамках безопасности, — никаких отходов, никаких радиоактивных материалов. Это в состоянии понять ученик средней школы, который начал изучение батарейки.
«Да, мы рискуем»
— После всего сказанного хочется задать банальный вопрос — нужна ли вам господдержка?
— В России зачастую господдержка насколько своеобразна, что в этих случаях принято говорить — с такими друзьями и врагов не надо. Большинство государственных тендеров, контрактов на разработки — они, мягко говоря, странные. Если вы начнете их конкретно разбирать, то окажется, что они обязательно написаны конкретно под кого-то. Поэтому все это выпадает из области науки и становится просто освоением бюджетных средств. Вот, например, тебе выдают грант, а ты должен по нему отчитаться через две недели — это же глупость по определению. Поэтому мы стараемся держаться подальше от государственных денег.
— Но ваша компания СФМ является резидентом биотехнопарка, а вы сами — председателем совета директоров его управляющей компании. Как это сочетается со стратегией держаться подальше от государства?
— В проекте биотехнопарка несколько другая логика. Сначала там были выделены участки, а денег по программе не было никаких. Была идея, которую мы предложили. Смысл ее в следующем: я нахожу деньги, которых в бюджете никогда не было и не будет, а местная администрация обязуется, что аналогичная сумма будет заложена на развитие инфраструктуры биотехнопарка. Многие с этим согласились, в том числе и Красников (Николай Красников, мэр наукограда Кольцово. — Ред.). Но сейчас-то я понимаю, что он мне тогда не очень-то и поверил. В результате 15 июля прошлого года в бюджет Кольцово было заплачено 499 миллионов рублей налогов — это полностью частные деньги. А теперь сравните — на данный момент на биотехнопарк выделено 255 миллионов рублей. Понятно, что формально это деньги бюджета, но они ведь в бюджет не с неба свалились. Ни для кого не секрет, что существует масса относительно законных способов не платить такие налоги. Но я верю, что эти деньги не разворуют и они пойдут на реальное дело. Так что с точки зрения совести я в рамках биотехнопарка использую свои деньги. При этом все траты только на инфраструктурные объекты. Выгода для нашей компании ровно такая же, как и для любого другого резидента, но в нашем случае рисков больше — все «шишки» собираем мы.
— Сегодня биотехнопарк, по сути, существует только в виде построенного вами же здания. Какое будет развитие на следующих площадках?
— Про них сегодня я в принципе не готов говорить, поскольку там нужны резиденты, а их пока нет. Но уже сейчас заметен интерес к проекту — переговоры с претендентами идут. Довольно забавно было наблюдать первую реакцию на биотехнопарк, точнее на деньги биотехнопарка. Когда начался этот проект, всех стали интересовать именно деньги — государственные, конечно. Появилось множество ходоков с проектами (прожектами). А я категорически против этого — биотехнопарк должен заниматься только инфраструктурой. Причина проста — невозможно объективно оценить проект, понять, эффективен он или нет. Принцип должен быть простой: на площадку биотехнопарка садится лишь тот, у кого есть и проект, и деньги. Ему существенно облегчается жизнь в плане входа на территорию, снимаются все административные барьеры, в том числе с подключением к сетям.
— Так с резидентами пока проблема?
— Термин «проблема» в принципе не из нашего лексикона, у нас идет работа. С первым кандидатом мы сейчас доделываем документы. Скоро они, видимо, начнут строиться. Никто не ограничен по входу на территорию. Единственное — экологические требования. Химическое производство на первой площадке не разместить — там слишком близко жилые дома. Там, скорее, подойдет производство готовых форм. Кроме того, мы рассматриваем как необходимое действие подготовку и резервирование площадки под крупного иностранного фармпроизводителя. Для того чтобы наладить отношения с такими компаниями, нужны не абстрактные обещания, а законодательно закрепленные гарантии, где был бы ответ на вопрос: какие преференции власть готова предоставить бизнесу и на каких условиях? Например, нужно реализовать идею о том, что земля должна передаваться практически бесплатно, и подключение к сетям тоже должно быть бесплатным. Но технически это сложно осуществить. Ведь это компания, в которую вложены бюджетные деньги, и любой депутат с нас спросит — а с чего вдруг вы это передаете бесплатно бизнесу? Если говорить про себя, про СФМ, то да, мы рискуем. Возможно, некоторые обещания и не будут выполнены. Но у нас была задача, и мы ее решили. Однако других на таких условиях приманить будет сложно. Пока все не будет задокументировано, это бесполезно.
— Помимо вас, в совете директоров управляющей компании биотехнопарка работают и чиновники. Они разделяют эту логику?
— Не очень. Изначально же вообще планировалось построить работу этой компании по принципу промышленно-логистического парка (ПЛП). Но логика формирования ПЛП была абсолютно другой — там мы эксплуатируем некоторые региональные особенности, хорошую логистику. За это можно брать деньги. Здесь, в Кольцово, брать деньги не за что — наоборот, нужно привлекать крупные компании, которые будут платить здесь налоги.
Известный пример новосибирского «Никомеда». На его привлечение были потрачены огромные силы, но когда ему начали выдвигать какие-то условия, они быстро собрались и переехали в Ярославль. Там губернатор лично возглавил соответствующую комиссию, лично курировал весь проект. И были созданы все условия для инвестора. Сейчас «Никомед» приобрела компания «Токеда» — понятно, что это совсем другие деньги и перспективы развития. Мое мнение — власть должна была тогда в лепешку разбиться, предлагать что угодно, чтобы такие бизнесы здесь появились. Потому что вот у нас теперь здесь что? Построенный завод. Я, например, в случае чего ускоритель в карман не положу — это все останется здесь.
— Если почитать тематические федеральные исследования, то складывается такое ощущение, что весь рынок лекарственных препаратов, вообще биотехнологий — сосредоточен вокруг Москвы, максимум — до Урала. С чем связаны такие перекосы?
— Вопрос не простой. Прежде всего здесь банально меньше людей. Кроме того, московские издания, которые генерируют такие исследования, традиционно считают, что есть Москва, а потом уже все остальное. Представление этих людей о России очень условное. Такое ощущение, что кто-то в Москве пробивает под себя законы и им все равно, как это будет применяться в регионах. Нужно как-то избавляться от такой концентрации системы управления — ведь в итоге получается, что они жизни не видят, они ее не понимают.
Наконец, это вообще специфика российского бизнеса в этой отрасли. Если бы мы с Тромбовазимом опирались только на здоровую конкуренцию — у нас, по понятным причинам, не было бы никаких проблем. Мы бы выбили с рынка импортные препараты и по цене, и по безопасности, и по эффективности. Но практика несколько иная, поэтому сейчас мы готовимся судиться, «показывать зубы». Да, будет драка, но по-другому не получается. Этим мы сильно отличаемся от других стран — у нас все очень ограничено.