Мы смогли побеседовать с Виктором Гинзбургом, когда он приехал в Алматы на фестиваль «Звезды Шакена». Его экранизация романа Пелевина «Поколение П» победила в номинации «Дебют». Приз фильм разделил с «Риелтором» казахского режиссера Адильхана Ержанова.

Виктор — режиссер-рекламщик из Голливуда. Он окончил киноинститут в Нью-Йорке и уже долго живет в США. Как выяснилось из разговора, Виктор — ярый патриот Соединенных Штатов, что для нас, постсоветских людей, кажется «хорошо забытым старым». Ведь мы быстро учились модной на Западе самокритике и терпимости к критике со стороны. Хотя, вполне возможно, это издержки советского детства, которое хорошо помнит режиссер. Яро защищать родину от «идеологических нападок» мог только советский человек, которому за державу обидно. Хотя, по словам Виктора, в классе он был последним октябренком и его не хотели принимать в пионеры из-за хулиганского поведения.

Виктор взялся за экранизацию романа еще и потому, что хорошо знает работу рекламщика изнутри. Персонаж Вавилен Татарский близок режиссеру тем, что он тоже прошел путь криэйтора, с утра до ночи удовлетворяющего пожелания разных заказчиков. Он снимал для всех подряд: газировки, банковские карты, джинсы и шампуни. При этом пытался делать все это с душой. Именно этого настойчиво требует от главного героя фильма Ханин, которого играет Гордон. «Это трудно и не особенно приятно», — искренне считает Виктор. Он говорит, что отыгрался в фильме за всех криэйторов.

Магия слова

— Виктор, ваш фильм называется «Поколение П», а не «Generation П», как у Пелевина?

— Название — это принципиально. Generation П — пришедшее в русскую культуру английское словосочетание. В нем содержится определенная игра смыслов, основанная на культурной традиции.

— Вы имеете в виду роман Дугласа Коупленда «Generation Х»?

— Да, и всю предысторию, связанную со словом generation. Это тоже как своего рода бренд. Вообще Generation Pepsi — это же Майкл Джексон. В восьмидесятых годах была такая рекламная кампания марки «пепси-кола». Майкл Джексон — Pepsi Generation.

— У Пелевина в тексте речь идет об обезьяне на джипе.

— Это правда. Но я, к сожалению, не получил прав на использование этой рекламы в своем фильме.

— Как вы считаете, Майкл Джексон значительно дальше отошел от обезьяны?

— Мы, все человечество, от обезьян недалеко продвинулись. Майкл Джексон — один из нас. Надо еще работать и работать.

— Как быть с символом Пи? Пелевин любит обыгрывать математические символы…

— Он написал простую книгу-роман. Там было написано английскими буквами слово Generation и русское П. Не «Пи», а «П», Generation П. П подразумевало слово «п….ц».

— Как насчет магической символики, которая используется в романе?

— Согласен, буква «П» имеет прямое отношение к главному слову русского языка, которое спасает в любой критической ситуации. К нему тянется русский человек.

— Мат — тоже табуированные магические слова…

— Я не спорю, что слово «п…ц» — магическое. Я согласен с вашей теорией.

Иррациональные вещи

— Магия связана тесным образом с финансами? Вы ощущаете эту связь в работе пиарщика? Или это всего лишь спекуляция и желание заработать на ней? В действительности все примитивнее и проще?

— Есть волшебство, а есть …пиарщики, рекламщики и политики — это волшебники сегодняшнего дня. Это люди, которые профессионально пользуются магическими технологиями и имеют возможность контролировать сознание человека. Это и есть магия — контроль над вашим сознанием. Иллюзия, созданная в вашем уме, становится важнее, чем сама реальность. Вы ей отдаетесь, и она манипулирует вашей жизнью, вкусами и желаниями. Это одна из главных тем как романа, так и фильма. Взаимосвязь с магической древневавилонской культурой современного мира и ценностями, на которых он строится. Таких ценностей, как деньги, красота и смерть, то есть кровь. Эти ценности пробудились в российском коллективном бессознательном, когда старая советская матрица жизни рухнула. Возникло то, что Бодрийяр назвал пустыней реальности, когда нет никаких систем и ориентиров в жизни. Все исчезло — осталась пустыня реальности. Произошло это в революционные девяностые. И вот новая матрица консюмеризма (хотя она не такая и новая), о котором поколение Pepsi давно мечтало, утвердилась в России.

— Как же рационализм, научное, логическое мышление?

— Задача магии — вывести рациональный ум из игры.

— Вот сейчас наступил кризис, из которого мир выходит с трудом. Вы доверяете математико-экономическим методам и теориям?

— Есть пирамида, к которой прикреплен глаз, и она продолжает рулить воображаемой Вселенной, в которой мы живем. Ни юани, ни евро, ни рубли пока не способны бросить этой пирамиде с глазом реальный вызов. Есть система ценностей, которую человечество боготворит.

— Какую систему?

— Я уже говорил — красота, кровь и деньги.

— Выходит, что деньги — иррациональная вещь?

— Да, верно, иррациональная. Все экономические теории несостоятельны. Ни одна экономическая теория, как я понимаю, ничего внятного о завтрашнем дне прояснить не может. А вот пирамида с глазом держится.

— В финансовом плане пирамида имеет очень конкретный смысл…

— А пирамида и не скрывает, что она пирамида.

— То есть все обыденно и банально?

— Да, люди как-то этого не понимают. Хотя абсолютно же ясно нарисовано.

Современный классик

— Не трудно ли вам было экранизировать современный роман? Классика тоже трудна в экранизации, но тут все же сложилась традиция интерпретации отстоящей во времени истории. Поэтому она и называется классикой. Вы взялись за экранизацию современного произведения…

— Давайте признаем: взялся за экранизацию современного классика.

— Лично я бы его признала таковым. Но я сомневаюсь, насколько верно расставляю ценностные и смысловые акценты по поводу настоящего. Я могу ошибаться. Когда вы брались за интерпретацию современности, вы ощущали затруднение из-за отсутствия временной дистанции?

— Мне очень сильно помогло то, что у меня есть эта дистанция. Она есть и у Пелевина изначально. И это нас с ним сближает и помогает. Пелевину надо отдать должное в том, что он умудряется быть внутри, сильно глубоко внутри персонажей, их чаяний и их жизненного пути, при этом смотреть на все это как бы из космоса.

— Во время просмотра фильма временная дистанция кажется более длинной, чем смысловая. Речь идет об уже пройденном и осмысленном этапе, в котором все акценты расставлены?

— Это для вас сейчас, как для зрителя, она стала более осязаемой как историческая правда. Мне кажется, что изначально в романе, опубликованном в 1999 году, эта правда ощущалась уже тогда. Мне надо было просто найти кинематографический язык, которым об этом рассказать. Эта история — не исторический документ и не документальный фильм. Для меня это история сегодняшнего дня. И в ней столько актуального. Это то, к чему фильм пришел и с чего он начинается. Эти этапы. Важно понять сегодняшний день и посмотреть отсюда туда. В фильме я как раз домыслил все темы Пелевина и протянул их в сегодняшний день. Создаваемого в фильме виртуального президента в романе нет. Это продолжение, моя попытка сблизиться с сегодняшним зрителем. Показать, как вчерашний день связан с современностью. Поэтому основным зрителем нашего фильма в России стала молодежь. Студенты ходили смотреть его в кинотеатры целыми курсами.

Современный зритель

— Но нынешние студенты в то время были совсем маленькими или даже еще не родились...

— Это их кино.

— Оказалось их кино?

— Какая разница. Оно ближе им, чем их родителям. Их родители циничны и слишком устали. Им ничего не интересно. В кинотеатры они, по большому счету, и не ходят. Наш зритель в России — это молодое прогрессивное поколение.

— Я всегда думала, что на этот фильм пойдут те, кто в свое время прочитал роман. Как я понимаю, это первая экранизация?

— Да, экранизация первая. Но насчет зрителя вы ошибаетесь, как мой прокатчик и как все, которые думали, что на фильм пойдут читатели Пелевина.

— Пошли все те, кто вообще ходит в кино. Те, которые не читают аннотаций к фильмам, не понимают, что будут смотреть. Им все равно — они просто ходят в кино…

— Нет — те, кто ходит на русское кино, но не ходит на русский ужас.

— Сейчас зрители, скорее, ходят на голливудское кино.

— Вы зря так циничны в оценке зрительской аудитории. Я знаю ее лучше, чем вы. Я делаю фильмы. Это прогрессивная молодежь, уставшая от голливудского ширпотреба и попкорна. Это интеллектуальная молодежь, живущая в Интернете и в другом измерении. Им интересны новые мысли, и они вышли на Болотную площадь.

— Как ваше кино встретил американский зритель?

— Американцы его очень хорошо встретили. Лучше, чем европейцы, которые зациклены на своих представлениях о том, каким должен быть российский фильм. Они не хотят видеть Россию, вышедшую из темного века. Европейцы хотят, чтобы Россия была рабской страной под управлением Кремля. Хотя, конечно, я зря так всех причесал под одну гребенку. Много прогрессивного есть и в Европе, особенно в Англии. Но есть и Старая Европа, поэтому она и называется старой. В Америке более открытый взгляд, они видят себя как бы в кривом зеркале — видят собственные проблемы.

— А как же американское имперское сознание?

— Имперское сознание есть только у России и Франции. Съездите в Америку — и тогда мы будем говорить. У них своя страна. И они там живут.

— То, как живут американцы, к политике их государства не имеет отношения?

— Они избрали первого черного президента. Поэтому все это — стереотипы.

— Вы долго жили в США?

— Я прожил там всю жизнь.

Что рулит миром

— Романы Пелевина хорошо продаются. Насколько кассовым получился ваш кинопроект?

— Да, он получился удачным. Очень важно, что мы не в Европе, где существует государственная поддержка, а в условиях конкуренции. Я только рад дать своему зрителю кайф. При этом хочу поделиться с ним хорошими мыслями. Любое хорошее искусство должно давать ощущение кайфа. Оно не должно заставлять его отсидеть два жестких часа ради одного момента красоты. Если возвращаться к теме империи, то это понятие должно перейти из материальной сферы в духовную.

— Оно всегда и было таковым. Например, империя Александра Македонского просуществовала в политическом смысле недолго. Зато способствовала распространению образцов древнегреческой культуры на завоеванные азиатские страны и дала мощный толчок развитию мировой культуры. Эпоха эллинизма — это прежде всего культурная эпоха.

— Я с вами согласен. Главным в империи должна быть культура. Американская империя себя выражает не в том, что американцы захватили Ирак (кстати, они оттуда уже ушли), а в культурологической роли. Это идет от Британской империи. К концу XIX века она была самой большой в истории человечества. Когда они потеряли Америку, Канаду, Африку, Индию и империя рушилась на глазах бедных англичан, они в ужасе сидели на своем острове и не знали, чем же все это закончится. Казалось, это конец света. Но один лорд (я забыл его имя) в английском парламенте сказал, что все в порядке, что рушится материя, а империя в смысле культуры, языка и английских понятий будет жить вечно. Сейчас мы с вами живем в английской империи, где большая часть мира говорит на английском языке, где эталоном демократического общества является английский парламентаризм. Все равно — сколько у англичан земель. Это не играет роли, играет роль культура. Это то, чем должна заниматься Россия. И Пелевин должен стать частью российской имперской идеи. Пелевин вернул миру то, что исчезло. Россия дала миру философскую мысль, свой взгляд — Достоевского, Толстого, Чехова и т.д. Миру это интересно, он хочет жить этими мыслями и идеями. Пелевин меняет сознание читателей. Это и есть магия. Кстати, возвращаясь к разговору о магии. Вот какой должна быть имперская идея России: захват сознания и воображения. Горстка людей в Кремле занимается не тем, чем надо.

— Русской литературе это же удалось?

— Безусловно. И Пелевин — это ее современное продолжение. Это должно поддерживаться. Толстого тоже гноили, но его читал весь мир. А за ним надзирал император. Это продолжается и сегодня.

— В США цензуры нет?

— Они продолжают быть самой свободной страной на планете. Например, телеканал Fox news такой же по уровню, как СNN. Но он занимается тем, что мочит президента США круглые сутки. Представьте такое в России. Параноические конспиративные теории не рулят человечеством, т.е. не должны рулить.

Средство или цель

— Чем все-таки отличается российский зритель от американского?­

— Отличается так же, как и от индийского или английского зрителя. Конечно же, российский зритель — раненый зритель. Он устал. Поэтому надо быть психиатром и уметь войти в его историю аккуратно. Новое поколение — надежда российской империи. Новое поколение образованно, мыслит более глобально и получает большее количество информации. Молодые люди смотрят на наш фильм как на историю молодого человека в современном мире. Они не рассматривают его как историю своих родителей. Она им безразлична. Им интересно, как поступать и ориентироваться в мире, верить ли или не верить в то, что им говорят, каковы ценности, ради которых они пытаются чего-то добиться.

— Вы можете определить, что ценно для вас?

— Марихуана, хорошая и качественная. Сейчас в Калифорнии ее признали лечебной.

— Это обезболивающее средство и уже давно легитимно в Амстердаме...

— Ну да. Какие у меня ценности? Любые ценности должны быть духовными, не материальными. Это единственное, о чем можно говорить.

— Что значит для вас успех?

— Когда мама пришла на просмотр моего фильма в Нью-Йорке. Наша картина попала на очень престижный фестиваль в Линкольн-центр, New Directors/New Films, куда отбирается всего 15 фильмов в год. Еще у нас был показ в Музее современного искусства в Нью-Йорке. Там были лучшие критики мира. Туда пришла и моя мама со своими подругами и друзьями. Мне было очень приятно. Вот это был успех.