Станислав Гольдфарб разрывает сложившийся шаблон краеведа как замкнутого на идее фикс отшельника в очках, заклеенных изолентой. Историк, доктор наук, профессор университета, состоявшийся предприниматель и издатель, автор полусотни книг, владелец уникальной коллекции открыток, посвященных озеру Байкал, и коллекционер подшивок сибирской прессы Гольдфарб на протяжении нескольких лет отстаивает идею, согласно которой цивилизационные процессы в Сибири проистекают не так, как в других регионах России.
— Вы — автор более полусотни публикаций, среди которых есть и монографии, и научно-популярные исследования. Почему ваше внимание привлекли именно реки?
— Первой родилась книга «Мир Байкала». Так уж получилось, что у меня, без ложной скромности, есть шикарный архив по озеру Байкал. В 1990-х, когда вся страна только училась заниматься предпринимательством, мы с несколькими выпускниками исторического факультета создали Ассоциацию молодых историков. Фактически это был кооператив, мы писали истории городов и районов, юбилейные книги для предприятий, читали лекции. Месяцами просиживали в архивах, но когда никому не платили зарплату, у нас уже были живые деньги. И как-то в Москве буквально за копейки я переснял все архивные дела, касающиеся озера Байкал.
Книга «Мир Байкала» — это плод двадцатилетней работы с этим архивом. И чем больше я проводил времени за документами, тем яснее понимал, что будущая работа выходит за рамки исторического повествования. Это озеро нельзя рассматривать исключительно как геологический объект или только как биосистему. Байкал создал для человека и вместе с человеком особый уклад хозяйственной деятельности, помог приспособиться к условиям жизни, совместно природа и человек сформировали систему ценностей.
Но оказывается, эта система ценностей, этот специфический взгляд на взаимоотношения человека и природы характерен не только для Прибайкалья, но и для Восточной Сибири в целом. Этот менталитет имеет четко очерченные географические границы. Если посмотреть на карту, то получится, что от Байкала в одну сторону течет река Ангара, в другую — Лена. В треугольнике между этими могучими гидрологическими объектами и зарождается то, что, возможно, когда-нибудь назовут Байкальской цивилизацией. Так родился замысел трехтомной работы «Человек. Вода. История». Первая часть «Мир Байкала» уже увидела свет, к печати готовится «Лена-река», и завершит трилогию том «Ангара-река».
— Ангару и озеро Байкал знают далеко за пределами Сибири, а река Лена как-то выпала из исторического контекста…
— Интересно, что Ангара, казалось бы, более доступна и ближе, чем Лена. Тем не менее первые русские землепроходцы заходили в Прибайкалье и Якутию именно по Лене. Почему? По Лене нужно было идти по течению реки, а по Ангаре — против течения. Ангара текла в сторону России, и это было невыгодно первопроходцам. Как ставились остроги? Чтобы не подставлять людей под стрелы, лес на стены и башни заготавливали в безопасном месте, плотами сплавляли по реке и потом в удобном месте за несколько месяцев собирали крепость.
Освоение России связанно с водой, с реками. Это и дорога, и пути продвижения, и доход, и промысел. Ключевский в свое время писал, что именно реки «начертали программу» развития России, близость главных речных бассейнов русской равнины «подготовляла народное единство и содействовала государственному объединению страны». В этом смысле Лена задала программу освоения Восточной Сибири и юга Якутии.
Вся Европа строилась на морском берегу, это позволяло развивать торговлю, рыболовство. В Сибири нет морских городов, и река брала здесь на себя функцию морского пути. Она была не просто дорогой и кормилицей, но и соединила все стихии: воду, лес и огонь.
Река имела важнейшее значение не только для пришлых русских колонизаторов, но и для местного населения. До сих пор тунгусы на Лене могут от руки нарисовать карту реки, без всякой аэрофотосъемки точно передав все повороты. У сибирских народов вода имела сакральное значение, был культ воды. В погребениях неолитической эпохи Прибайкалья археологи обнаружили каменные и костяные скульптурки двухголовой рыбы. Археологи предполагают, что каждая из таких рыб была «долей», отдаваемой Воде-Матери, они сопровождали в «мир мертвых» таежных рыболовов каменного века. Еще 50 лет назад в деревнях на побережье Байкала людей, искусанных бешеными животными, купали в Байкале на «семи зарях», рано по утрам семь дней сряду, невзирая на время года.
В центральной России сводили леса, чтобы освободить место под пашню. В Восточной Сибири урожаи низкие, не сравнить с российским Черноземьем, хлеб хорошо родился только в междуречье Ангары и Илима, где находилась знаменитая Илимская пашня. Главным же богатством Сибири был лес: пушной промысел, охота, поэтому в Прибайкалье власти прямо запрещали, чтобы «в байкаловских острогах они пашен не заводили и лесов под пашни не сбили и не жгли, и от того бы де зверь не выводился».
— Вы хотите сказать, что реки раньше определяли не только бытие, но и сознание?
— В XIX веке российский социолог и историк Лев Мечников в своей работе «Цивилизация и великие исторические реки» связал развитие человечества с освоением водных ресурсов. Интересно, что он отказал Амуру, Енисею и Ангаре в статусе «великих исторических рек», потому что, по его мнению, они дают образец географической среды, «слишком благоприятствующей человеку и вследствие этого непригодной для развития и прогресса цивилизации». Мечников был убежден, что благоприятные и удобные условия позволяют обитателям данной географической среды веками задерживаться на низших ступенях развития и лишают стимула переходить к высшим формам общественной солидарности.
Но как можно отказать Сибири в том, что она породила цивилизацию хунну, на ее просторах происходило становление империи Чингисхана? Здесь с Мечниковым можно поспорить. Недавно городское поселение позднеирменской культуры найдено под Новосибирском. Словом, вклад Сибири в мировую культуру не то чтобы скромен, а скорее малоизучен.
В отличие от равнинных цивилизаций речных долин, речная цивилизация Сибири не зависела от земледельческих циклов, и путь к океану для нее был заперт суровыми условиями полярного севера. Недоступны были ей и степи и пустыни как функциональный эквивалент моря. «Внутренним морем» для Восточной Сибири был Байкал. По моему убеждению, то, что сегодня происходит с Ангарой, с Леной, с Байкалом, нарушает базовые правила, по которым развивалась вся территория. Еще в середине XIX века в Сибири не было товарной лесной промышленности, зато были кедровый промысел, охота. А лес… Леса рубили столько, сколько необходимо для строительства и обогрева.
Еще до революции были проекты построить бумажную фабрику на Ангаре, но иркутский генерал-губернатор проекту отказал, мотивируя это именно кристальной чистотой воды. Зато когда строили Байкальский целлюлозный комбинат в 1960-х годах, ведомственная наука утверждала, что ничего страшного не происходит.
— Еще один голос, поданный в защиту Байкала от БЦБК?
— Я реалист, и не верю, что БЦБК закроют. Государство не готово цивилизованно решить вопрос о трудоустройстве населения Байкальска, а значит, это будет очень долгая история. И положа руку на сердце, я считаю, что БЦБК — это жупел. Его загрязнения «ложатся» на локальный пятачок территории Байкала. А ведь есть еще предприятия в бассейне реки Селенги, которые загрязняют озеро не менее активно, и в силу гидрологических особенностей устья Селенги их загрязнения распространяются куда как на большую территорию. Но кому интересно говорить о каких-то неведомых цементных заводах или Селенгинском ЦБК? А БЦБК — мишень проверенная, своего рода антибренд Байкала.
Меня больше беспокоит то, что советский принцип «нам нет преград ни в море, ни на суше» никуда не ушел, он до сих пор вместе с нами. Беспощадно строится Богучанская ГЭС, наращиваются мощности целлюлозной промышленности, а тем временем леса отступают, и за сосной лесозаготовителям приходится забираться все дальше и дальше. Интересно, что в Иркутской области, например, все вредные производства строили посланцы из других мест. В основном заключенные и комсомольцы. В Шелехове, что на реке Олхе, алюминиевый завод строили, например, орловские и воронежские комсомольцы. Орловским комсомольцам было все равно, что они строят, у них никаких природоохранных терзаний не было.
— Даст ли вода Сибири какие-то преимущества в будущем?
— Этот тезис очень близок к нефтегазовому тренду. Но в отличие от нефти, воды на Земле достаточно. Есть океанская вода, есть залежи подземные. Даже в Африке, там же не воды нет, там нет технологических возможностей для ее получения. Да, мы обладаем уникальными по размерам запасами пресной воды, но расходы на ее транспортировку и сохранение органолептических качеств сопоставимы с расходами на получение и очистку воды на месте. Да и кому мы будем ее поставлять? В Китае есть собственные водные ресурсы. В Монголию? Но в Монголии большинство населения проживает в степи, у них сложилась очень специфическая структура водопотребления, и вода им не очень нужна.
Не думаю, что байкальская вода будет играть геополитическую роль. Разве что реанимируют проект поворота северных рек в Среднюю Азию, чтобы контролировать страны ОДКБ? Но это чисто политическая спекуляция, на воде не строится политическое равновесие. Нам нужно отказываться от спекулятивных подходов, мы уже почти утратили черты речной цивилизации. Сибири нужно искать собственный путь, заново конструировать собственное позиционирование в России, в мире.