В Сибири на слуху сразу несколько «особо загрязненных районов» — Байкальск со своим ЦБК, Норильский промышленный район и почти весь Кузбасс. Эти территории действительно являются самыми загрязненными в России (см. «Идеология чистого города» в «Эксперте-Сибирь» № 27 за 2011 год), а Норильск и вовсе входит в десятку самых грязных мест мира (даже в знаменитом Чернобыле экология, как утверждается, лучше). Это напрямую сказывается на жизни людей: в «грязных» городах смертность от болезней органов дыхания и новообразований заметно выше, чем в среднем по Сибири (см. таблицу).
Над тем, чтобы нивелировать воздействие промпредприятий (которые в массовом порядке, понятно, никто закрывать из-за высокой человеческой смертности не собирается), сегодня работают во многих институтах. Однако в 2004 году специально под такие исследования в Кемерове был создан Институт экологии человека СО РАН. В институте экологию рассматривают не просто как загрязнение окружающей среды, но и как взаимосвязь вредных веществ непосредственно с живыми организмами. Есть три отдела: молекулярной экологии человека, экологии растительных ресурсов (Кузбасский ботанический сад) и гуманитарных исследований. Одним из серьезных проектов ученых института являются разработки по рекультивации разрушенных земель — проблема, приобретающая для Кузбасса едва ли не стратегическое значение. Другое фундаментальное направление исследований института — профилактика онкозаболеваний. Ученые намерены изобрести вакцину, которая может предотвратить развитие рака с помощью защитной реакции иммунитета. О том — влияет загрязнение среды на заболеваемость человека или это миф, как можно предупреждать негативные последствия, связанные с работой на вредных производствах, и кто этим должен заниматься, мы побеседовали с директором Института экологии человека СО РАН Андреем Глушковым.
— Андрей Николаевич, ваш институт не зря называется Институт экологии человека. Главная проблема Кузбасса — заболевания людей, связанные с плохой экологией. Что сегодня может предложить наука?
— Действительно, в экологии человека самой главной проблемой являются онкологические заболевания, которые возникают, что касается Кузбасса, под воздействием продуктов сжигания угля и других видов топлива. Мы изучаем те процессы, которые приводят к онкозаболеваниям. Тот этап, когда рака еще нет, а сдвиги в организме человека уже есть. Всем известно, что иммунитет страдает под воздействием химических канцерогенов. Но оказывается, это не совсем так, а может быть, и совсем не так. Выяснилось, что есть механизмы, защищающие от канцерогенов точно так же, как от бактерий, вирусов, но при этом есть и такой иммунный механизм, который не защищает, а способствует развитию рака под воздействием канцерогенов. Одновременно у каждого человека есть и «плохой», и «хороший» иммунитет — «хорошая» иммунная реакция, и «плохая». Задача — сделать так, чтобы «хорошая» превалировала и была защитной.
Пока мы не знаем, за счет чего у одного защита происходит, а у другого, наоборот, иммунитет стимулирует возникновение рака… Опытные образцы вакцин против химических канцерогенов у нас уже есть. Иммунитет есть чем стимулировать. Но надо разобраться, как именно нужно стимулировать защитные иммунные реакции, но не патологические. Это то, что касается активной иммунизации. А возможна еще и пассивная иммунизация, когда готовые иммунные молекулы вводятся в организм, чтобы они связывали канцерогены и препятствовали развитию рака. В этом направлении у нас тоже есть наработки, мы два года работали по федеральной целевой программе. Получили уникальные генетические конструкции. На их основе синтезированы белки, которые связывают канцерогены. Сегодня мы испытываем эти белки на предмет, какие канцерогены они связывают лучше, какие — хуже.
— Вы уже испытывали вакцину на людях?
— С людьми есть сложность. Если бы у них у всех был защитный иммунитет, тогда бы вообще никаких проблем не было. Вот против дифтерии всегда хороший иммунитет. Но иммунитет может быть и «плохой». При ревматизме, к примеру, «плохой» иммунитет, иммунный ответ направлен на собственные молекулы организма, поэтому суставы и поражаются. Аллергия — это тоже сильный иммунитет, но тоже «плохой». А при канцерогенезе — два звена — одни иммунные молекулы защищают от канцерогенов, а другие способствуют проникновению канцерогенов в клетки. И нужно сделать такую вакцину, которая бы стимулировала не «плохой» иммунитет, а только защитный. Соответственно нам нужно стимулировать образование антител, которые защищают организм от генетических нарушений. Поэтому те препараты, которые у нас есть, мы пока не имеем права применять. Кстати, любое новое лекарство до человека доходит долго. Нужно пройти множество инстанций и доказать его безвредность.
— За чей счет реализуются такие проекты в вашем случае?
— Любая научная работа начинается с этапа НИР (научно-исследовательская работа). Потом идет НИОКР (научно-исследовательская и опытно-конструкторская), а потом ОКР (опытно-конструкторская). Так, на НИР государство может давать деньги на два-три года, если даже и отрицательный результат получится, государство прощает. А когда переходишь к НИОКР, нужно чтобы кроме государства еще вкладывался и бизнес с долей от 20 до 50 процентов. А какой бизнес будет вкладываться в это дело? Какой, как вы думаете?
— Фармацевтические компании?
— Фармацевтические компании прекрасно знают, что даже самый перспективный препарат, который только может быть, пока дойдет до рынка, пройдет как минимум десять лет. И это будет стоить больших денег! Никакой фармкомпании это дело не потянуть. Они будут лучше аспирином торговать.
— Но может, государство все-таки должно вкладываться в долгосрочные проекты?
— А государство, как я уже сказал, вкладывается по определенным правилам. Оно сначала дает на НИР, а потом говорит: давай сам ищи деньги. А бизнес? Бизнес живет по закону — сегодня вложил рубль, завтра отдай два. Завтра, а не через 10 лет. Такие долговременные проекты не проходят. В этом вопросе все-таки интерес должен быть, как мне кажется, у канцерогеноопасных производств. Они же должны быть заинтересованы в том, чтобы у них меньше работников заболевало онкологическими заболеваниями? Но этого же нет. А здесь вот в чем секрет. Пока рабочий работает, он не заболевает, среди рабочих больных нет. Но когда он отрабатывает свой вредный стаж, он переходит либо на другое менее вредное предприятие, либо вообще уходит на пенсию. А потом через три-пять лет только заболевает. Это характерное явление. В этом секрет болезни. Но заболевший уже не является работником этого канцерогенного предприятия. Частный бизнес за него уже не отвечает. Его должно уже лечить государство. Сегодня таких больных очень много. Да, наблюдается такой парадокс, когда работает — не болеет, а заболевает уже потом.
— А почему так?
— А потому что рак это не грипп. Гриппом заболеть легко. Зашел в автобус, один человек чихнул, и из автобуса уже вышло 40 больных. А чтобы рак появился, нужно длительное воздействие канцерогенов. Такая вот хитрая болезнь. Организм ей долго сопротивляется.
— В Кузбассе много таких больных?
— Да везде, где уголь горит, они везде появляются. И это проблема международная. Поскольку горит не только уголь. Кроме этого канцерогенами являются автомобильные выхлопы, дым от сигарет. Везде, где горит органическое топливо, выделяются канцерогены.
— Какие в Сибири районы являются самыми канцерогенными?
— Мы плотно занимаемся Кузбассом. Исследуем отдельно каждый город и каждый район. И выяснили интересную вещь. Во-первых ситуация меняется постоянно. Где-то растет заболеваемость, где-то падает. Берешь, к примеру, заболеваемость в среднем за 10 лет. Разница в два-три раза внутри одного и того же района. Поэтому смысла не вижу сравнивать Кузбасс, Новосибирскую, Томскую области. Потому что даже в Кузбассе огромная разница в заболеваемости между городами и отдельными районами, в 5 раз бывает разница. Причем по одним каким-то ракам разница меньше, по другим больше. Поэтому сказать, что в Кузбассе хуже, чем в Новосибирске, это в принципе не правильно. Может, сейчас это хуже, но зато динамика лучше.
Но мы точно доказали, что заболеваемость связана с уровнем загрязнения окружающей среды. Выведены математические формулы, и можно сказать, что если ежегодные выбросы угледобывающих предприятий такие-то, то заболеваемость раком легкого будет такая. Другой вопрос, через какое время она будет? В 90-е годы был спад производства и был соответственно спад загрязнений окружающей среды. И как следствие, мы видим снижение заболеваемости. Теперь у нас, наоборот, идет рост производства. Выбросы растут. Значит, через какое-то время возрастет и количество онкологических больных. Через какое время? Пока мы не знаем. Через какое время падает, мы знаем. Падают производства — лет через 10–12 снижается заболеваемость. Через сколько лет будет рост заболеваемости при росте производства, мы пока не выяснили. Но то, что он будет и какой он будет, мы точно знаем. Надо такие исследования проводить в каждом городе, на каждом предприятии.
— Сегодня применяются какие-то вакцины, препараты? Возможно, подобные тем, которые вы создаете?
— Нет. Есть просто иммуностимулирующие препараты для лечения больных, которые выпускаются фармфирмами и допущены в систему здравоохранения. Но эти препараты — не для профилактики рака, они только зарубежного производства и, как правило, дорого стоят, и никто не знает, как они влияют на химический канцерогенез у человека.
— Но а если бы вы уже создали вакцину, которая бы стимулировала положительный иммунитет, где бы вы смогли ее выпускать?
— Об этом я даже не задумываюсь. Потому что до этого еще несколько лет, а за это время биотехнологическая промышленность изменится. Это быстро меняющаяся область в науке. Планировать так задолго, где ее выпускать, не имеет смысла. Главное сделать опытные образцы, когда будут опытные образцы, тогда уже можно будет вести конкретные разговоры. Бизнес подключится тогда, когда у тебя будет препарат, и они будут готовы тогда сделать серийное производство. А пока препарата нет, нет и разговора. Сам бизнес не знает, что с ним будет через 10 лет. На данном этапе эти разработки пока не требуют много денег, а проект сам по себе перспективный. Но скоро, на опытно-конструкторском этапе потребуются уже серьезные вложения. В том числе и для преодоления препон — Минздрава, фармкомитетов…
— Кто-нибудь высказывает заинтересованность в вашей разработке?
— Мы все результаты наших исследований публикуем, докладываем на различных конференциях. Интереса нет. Ведь что касается онкологии, интерес проявляется только к лечению, а не к профилактике. Когда человек заболел, он готов и квартиру, и родину продать, чтобы вылечиться. А когда он здоров, он даже не хочет думать об этом. Человек просто защищается от этой мысли. Представьте, вам говорят, ты приди к нам в лабораторию, и мы определим — заболеешь ты раком или нет. Вы пойдете в такую лабораторию?
— Из научного интереса приду.
— Из научного интереса, из каких-то предпосылок — да. И то с надеждой, что все обойдется. Это же нормальная реакция человека — не знать свои болезни, тем более тогда, когда их еще нет. А будут или не будут… Да, скорее не будут. И это правильная психологическая установка. Интереса к этой профилактике ни у частного лица, ни у какой организации, кроме как государства, по идее, нет. И это нормально. Зачем человеку думать — заболеет он раком или не заболеет. Ему лучше думать о том, поедет он в Турцию в этом году или нет. Другое дело, что проблема-то есть.
Таблица Количество заболеваний в год на тысячу населения (2010 год)