— Ахмет, почему террористы на Северном Кавказе в последнее время вновь активизировались? Убийство шейха Саида Афанди в Дагестане, теракты в отношении силовиков в Ингушетии, взрывы в Чечне… Что происходит в регионе?
— Я не согласен, что активизация произошла в последнее время. Такая ситуация на Северном Кавказе уже давно. Напряженность была всегда, однако не было таких массированных атак, таких серьезных убийств и терактов. На мой взгляд, обострение свидетельствует о том, что есть серьезная борьба между «партией войны» и «партией мира» среди тех, кого называют салафитами или ваххабитами на Северном Кавказе.
В Дагестане есть серьезная исламская оппозиция, исламисты. Их называют салафитами, ваххабитами. Среди них появилась группа, которая готова к диалогу и пошла на диалог с традиционными мусульманами — в Дагестане это Духовное управление мусульман. О готовности к диалогу они заявляли еще в прошлом году, а в апреле 2012-го были достигнуты очень серьезные договоренности относительно движения к примирению. Со стороны салафитов эти договоренности были оформлены относительно недавно созданной организацией — «Ассоциацией ученых Ахлю-Сунна уаль-Джама’а». Эти люди решили, что пора налаживать диалог, что конфронтация непродуктивна.
Среди салафитов есть люди разных взглядов — есть те, кто не настроен на диалог и хотел бы продолжения дальнейшей конфронтации. Непримиримые стремятся подогревать конфликт. Они очень резко активизировались после апреля 2012 года, когда были достигнуты договоренности.
Отмечу, без одобрения Саида Афанди эти договоренности были бы невозможны. Он был среди тех, кто одобрил и благословил такое развитие событий. Если бы он занял позицию «мы с ваххабитами — враги», то договоренностей не было бы.
— Убийство Саида Афанди — знаковое резонансное преступление. Что оно означает для Дагестана?
— Оно означает, что непримиримые салафиты не признают никаких договоренностей и будут дальше воевать. Им не удалось сорвать примирение терактами, проведенными Дагестане после апреля-2012, теперь они решили уничтожить руководителя тех людей, которые контролируют Духовное управление мусульман Дагестана.
— А кто финансирует дагестанских салафитов?
— В 1990-е годы было зарубежное финансирование. Сейчас этот канал иссяк. Теперь они занимаются элементарным рэкетом, называя это «сбором закята» (обязательный годовой налог в пользу бедных — «Эксперт Online»). Они пишут обращения к местным бизнесменам и требуют с них деньги. Кроме того, финансирование поступает по традиционным для региона родственным сетям, сетям знакомств — все это тоже действует.
— Почему с непримиримыми не удается справиться? Разве они пользуются большой поддержкой в дагестанском обществе?
— Если бы они пользовались большой поддержкой, они не действовали бы так. Но полицейскими методами с ними справиться не получается.
Дагестан, как и весь Северный Кавказ — в состоянии системного кризиса: повальная коррупция везде, закон не работает, государство фактически бессильно перед всем этим, не работают социальные программы, и все это нарастает, как снежный ком. Сколько бы туда ни накачать войск, результат будет только хуже.
— Но Рамзану Кадырову как-то удается держать республику в кулаке. Теракты происходят и там, но масштаб их не столь велик, правильно?
— Да, он выполнил задачу — фактически воюющую республику сделал фактически мирной. Но справиться с подпольем даже ему не удалось. Подполье действует.
Но дагестанское общество гораздо сложнее чеченского. В Дагестане личность такого плана, как Рамзан Кадыров, невозможна. Потому что Дагестан — этнически пестрое сообщество, там невозможно действовать методами, которым действует Кадыров в Чечне. В Дагестане, соседствующем с Чечней, совершенно другая общественно-политическая обстановка. В Дагестане есть гражданское общество, есть группы, которые отстаивают свои интересы, хотя эти группы и не оформились в партии, есть относительно свободная пресса, которой нет в Чечне.
— Был бы такой властитель, как Рамзан Кадыров, не было бы свободной прессы, гражданского общества, но и преступность снизилась бы, не так ли?
— Но в Чечне продолжаются теракты… А какая польза от таких методов? Вот если бы ему удалось совсем искоренить терроризм…
— Системный кризис поразил весь Северный Кавказ, Вы сказали. Каким годом датируете и с чем связываете появление системного кризиса?
— Он начался еще в Советские годы. Эта потрясающая коррупция — не новое явление.
— Но коррупция есть и в Москве…
— В Москве все-таки не везде надо платить деньги за доступ к элементарным вещам: за доступ к медицине, к высшему образованию и т.д. Масштабы коррупции совершенно другие. В Москве она более высокого ранга и деньги более существенные. В Дагестане коррупция всепроникающая.
— Как коррупция связана с конфликтом салафитов и традиционных мусульман?
— Ряды салафитов пополняются теми людьми, которые не нашли себя в жизни. Например, у человека нет доступа к высшему образованию, потому что нет денег. Молодые люди смотрят на эти безобразия и начинают рефлексировать. Приходят к выводу, что немедленное введение шариата способно все исправить. Те, кто за введение шариата — в лесах. Молодежь идет в леса.
Конечно, коррупция — не единственная причина терактов. Конечно, есть масса самых разных интересов. Есть интересы криминала, который расцвел на кризисе. Следствие по делу об убийстве Саида Афанди говорит, что основная версия — его религиозная деятельность. Возможно, в ходе расследования обнаружатся и другие основания. Возможно, тот, кто отправил эту нечастную русскую девочку взрываться, преследовал и другие интересы.
— В Северный Кавказ закачиваются большие деньги. Взять хотя бы горнолыжные курорты, строительство которых, как говорят, направлено на создание новых рабочих мест.
— Надо вначале обуздать коррупцию, а потом закачивать деньги.
На мой взгляд, эти мегапроекты — не спасение. Если хотим улучшать ситуацию, необходимо начинать с микропроектов. Этот горнолыжный курорт для обычного дагестанского фермера — что-то очень далекое… Сколько людей займет курорт? Тысячу человек — максимум. В Дагестане живет 3 млн человек.
Не надо открывать новые рабочие места, надо создавать условия, чтобы эти рабочие места создавались. Это СССР открывал там предприятия, рентабельные-неренатабельные — не было необходимости думать. Главное — занять людей. Это путь очень дорогой.
Северокавказский федеральный округ — аграрный. И даже Ставропольский край, который видится локомотивом, тоже в основном аграрный. Чтобы люди лучше жили, необходимо, чтобы им на земле было хорошо. Фермеру необходимы прозрачные правила игры с землей, возможность получать кредиты с низкой ставкой, возможность открывать мелкие перерабатывающие предприятия. Необходимо начинать с микроуровня.
— А почему этого не делается? Никто, кроме вас, не понимает?
— Не могу понять, почему занялись макропроектами, но нет изменений для людей.
— Ясно. С терроризмом полицейскими методами не справишься. Попытка закачки денег не приносит результата в преодолении системного кризиса. И каковы ваши прогнозы развития ситуации в регионе после серии громких преступлений?
— В Дагестане полицейских убивают практически ежедневно. Когда воюют против силовиков — это можно понять. Это — война против государства. Но тут добавилось противостояние внутри самих мусульман. Это еще существенней ухудшит ситуацию.
Убийство Саида Афанди — очень серьезное. Я настроен, к сожалению, очень пессимистично. Боюсь, что это событие приведет к ухудшению ситуации.
— В какой мере?
— Сама суфитская организация Саида Афанди очень высокоорганизованная. Надеюсь, они проведут свое расследование. И не будут инициировать новый виток напряженности. Хотелось бы верить, что они будут проявлять терпение. Но люди есть люди. Убийство шейха — потеря очень большая.
— Какой возможен ответ?
— Возможен разрыв договоренностей. Это уже плохо, это уже шаг назад. Возможно и открытое противостояние. Это ужасно. Надеюсь, что до войны дело не дойдет. Но противостояние в какой-либо форме возможно.