Происходящие изменения климата многими воспринимаются как катастрофа. В каком-то смысле это так — они радикально поменяют жизнь многих и многих людей. Однако прагматичный подход подсказывает, что стенания не помогут. Засухи все равно станут происходить чаще, а воды не будет хватать для ведения сельского хозяйства привычным способом. Однако если у государства будет готовый план действий, стимулирующий, допустим, внедрение передовых агротехнологий, реальной, а не воображаемой, катастрофы, возможно, удастся избежать. «Эксперт Казахстан» обратился с вопросами об экологических изменениях к региональному координатору по Центральной Азии Программы ПРООН по управлению климатическими рисками Егору Воловику.
— Егор, что представляет собой программа ПРOОН по управлению климатическими рисками?
— Очень важно понимать, что программа включает региональный и национальные проекты, которые охватывают все пять стран Центральной Азии и, в частности, Казахстан. Наша программа занимается вопросами изменения климата с точки зрения управления рисками, имеющими климатическое происхождение. Люди часто говорят о том, что что-то произошедшее в этом году повлияло на изменение климата, но это не совсем так. Видите ли, под климатом понимаются усредненные величины, например, средняя температура за 10–15 лет. А вот то, что происходит ежедневно — экстремальные осадки, продолжительная засуха, волны тепла или холода — это подпадает под понятие «современная изменчивость климата».
Вопрос управления климатическими рисками включает в себя как вопросы классической адаптации к изменению климата, то есть устойчивость населения и экономик к тем негативным процессам, которые вызываются изменением климата, так и связанные с ними гидрометеорологические и гексогенные экстремальные явления или стихийные бедствия, например сели, паводки и прочее. Как я уже сказал, программа ПРООН по управлению климатическими рисками (УКР) состоит из шести проектов: первый — региональный, он же основной. Региональный офис находится у нас в Алматы. Остальные офисы пяти национальных проектов находятся в столицах стран региона. Соответственно, офис казахстанского проекта находится в Астане. Изменение климата — это такой вопрос, в котором задействованы ключевые министерства и ведомства стран. Например, вопросами адаптации занимается Министерство окружающей среды, вопросами управления стихийными бедствиями и ликвидацией последствий — Министерство по чрезвычайным ситуациям и так далее. В нашей программе каждый проект сфокусирован географически и тематически. В Казахстане у нас стоит вопрос эффективности использования воды в сельском хозяйстве на примере Алматинской области. В других странах, например в Кыргызстане, это управление высокогорными пастбищами в Суусамырской долине, в Таджикистане — агролесоводство, в Узбекистане — управление засухами, в Туркменистане тоже есть свои направления. Все они были тематически определены в процессе консультации с ключевыми нашими национальными партнерами — ведомствами, которые занимаются этими вопросами.
В частности, в Казахстане мы занимаемся вопросами эффективности использования воды в сельском хозяйстве. Как известно, несмотря на недостаток водных ресурсов в Центральной Азии для сельского хозяйства, практически до 90% воды теряется и не доходит до корня растений. Сегодня мы видим, что используются технологии полива, которые также не обеспечивают эффективность использования воды. Таким образом, вода — настолько ценный ресурс — теряется. И, как я уже сказал, до корня растения доходит совсем мало. Что же делать? Изменение климата, как я уже говорил, — это не явление, а достаточно длительный процесс. Повышается температура, и, как следствие, она вызывает изменение основных параметров климата. Например, если взять среднегодовое количество осадков, оно как таковое не меняется. Становится более засушливым лето, зимой, наоборот, происходит повышение уровня осадков. Очень важно, что происходит замена формы осадков, то есть вместо снега выпадает дождь, и понятно, что такие осадки не аккумулируются. Снег аккумулируется до весны и обеспечивает половодье, а осадки в виде дождя, соответственно, деградируют ледники. Это изменение температуры происходит в течение года и на отдельных территориях происходит существенное изменение режима осадков. Кроме этого, современная изменчивость климата повышает опасность стихийных бедствий.
— К вам прислушиваются отечественные чиновники?
— Наши проекты осуществляются на национальном уровне, одной из основных задач является достаточное информирование ведомств государственного управления. Мы проводим очень много тренингов, в частности, в Алматы в течение 2010–2011гг. был проведен целый ряд тренингов. Делалось это для того, чтобы в итоге информация о климатических рисках дошла до конечного пользователя. В рамках каждого из наших проектов происходит разработка конкретных рекомендаций и запуск «пилотов» отдельных мероприятий по защите населения. Они включают различные вопросы, прежде всего, связанные с теми тенденциями, которые мы наблюдаем. То есть более засушливый климат, повышение температуры, уменьшение содержания влаги. Если люди живут в зоне рискованного земледелия, то из-за изменения климата им придется заниматься чем-то другим, осваивать новые источники дохода, поскольку от этого зависит их семейный бюджет. Иначе произойдет неконтролируемая миграция, в том числе и трудовая. Возникает необходимость перехода от классических сельскохозяйственных культур к тем, которые более устойчивы к засухе. Очень важно переходить к современным агротехнологиям, когда происходит так называемая «нулевая вспашка», так как понятно, что в последнее время выделяется очень много СО2, который практически «убивает» почву. Давайте вспомним, изначально идея вспашки заключалась в том, чтобы поддавать в почву кислород, но учеными доказано уже, что такой вид возделывания вызывает почвенную эрозию. В результате глубокой вспашки поднимается в воздух пыль, выделяется очень много углекислого газа, и в конечном итоге становится хуже всем: и природе, и человеку. Именно поэтому сейчас переходят на «нулевую вспашку», когда семя не разбрасывается. Специальная техника инжектирует зерна в почву, что позволяет избегать прежде всего почвенной эрозии. Кроме этого, такой метод позволяет зерну лучше всходить.
— Расскажите нам о ситуации по ледникам, что вы уже успели сделать?
— В прошлом году была проведена большая часть работы, которая финансировалась правительством Финляндии через ENVSEC (безопасность и окружающая среда). ENVSEC — это партнерство нескольких агентств ООН и некоторых других организаций, таких как Региональный экологический центр Центральной Азии (РЭЦЦА), офис которого находится в Алматы. Мы проводили исследования, связанные с деградацией ледников в Центральной Азии, нами было проведено несколько больших обзоров, организована международная экспедиция в Таджикистане на Памир в прошлом году. Также в Душанбе мы провели международную научную конференцию по вопросам влияния изменения климата на состояние ледников и рисков, связанных с этим в горных районах. На следующий год планируем провести подобную конференцию в Бишкеке или в Алматы — решение по месту еще не принято.
— Во многих странах Центральной Азии за последние 50 лет количество ледников существенно сократилось, чуть ли не на 60%. Как вы можете это прокомментировать?
— Это большой вопрос, и не только с научной точки зрения. Центральная Азия — единственный регион в мире, где вегетационный период и наличие воды совпадают почти на 80 процентов. Это максимально эффективное обеспечение влагой растений. Но сейчас происходит изменение гидрографа стока, который сдвигается на более ранние сроки.
В чем прелесть ледников? Пусть их вклад в общий сток рек Центральной Азии не такой уж и большой, максимум 10% (где-то локально может доходить до 20%, если там есть маленькие речки). Но важность ледникового стока заключается в том, что он представляет своего рода конденсационный механизм: если год сухой и воды мало, то за счет интенсивного таяния ледники отдают больше воды, покрывая таким образом дефицит в воде. Если год холодный, то, так как у ледников минусовая температура, они намораживают лишнюю воду. Чем меньше масса ледников, тем конденсационный механизм слабее, тем он менее эффективный, и здесь возникают различные риски.
— Каковы основные проблемы в сельском хозяйстве, связанные с изменением климата? Какие меры предпринимаются для восстановления хозяйства из-за негативных последствий?
— Мы знаем, что в сельском хозяйстве одна неделя весь год кормит, то есть если в эту неделю прошли дожди, то все хорошо, а если нет — то урожая, соответственно, не будет. Риски, связанные с земледелием, существенно повышаются.
Мы также пытаемся заниматься такими направлениями, как плата за экосистемные услуги. В чем она заключается? Допустим, члены ассоциации пастбищепользователей выпасают скот на определенных местах, в основном вблизи рек, что приводит к повышенной седиментации за счет увеличения количества взмученных донных отложений. К примеру, твердый сток уносится водой вниз по течению, где находятся электростанции, турбины ГЭС забиваются. И есть механизмы, когда энергетики могут финансировать экосистемные услуги, такие как антиэрозионные мероприятия выше по течению, что позволяет им в дальнейшем сохранять свои деньги, вместо того чтобы уже потом реагировать на сложившуюся ситуацию. Сейчас мы пытаемся определить возможность реализации подобных работ в Кыргызстане.
Существует очень много примеров использования механизмов переноса рисков. Есть индексное страхование, когда очень несложно доказать сам момент страхового случая. В качестве примера возьмем волну тепла. Непонятно, когда она придет, сколько дней она может быть, как может протекать сам процесс — это целое научное исследование, которое должно проводиться заранее. Но в то же время это также может быть определенная температура, или индекс: когда, допустим, температура превысила 35 градусов, что считается прокси-индикатором засухи, то наступает страховой случай. Мы пытаемся посмотреть, как будет это все работать.
На сегодня ни одна страховая компания не берет на себя подобный риск, да и для национальных страховых компаний страховать подобные риски неинтересно. Вот здесь, соответственно, должна быть социальная ответственность государства. Как-то на одном из семинаров я приводил пример сопредельной с Российской Федерацией Северо-Казахстанской области. При одинаковых погодных условиях, например в условиях засухи, в России включаются механизмы защиты фермеров, объявляется зона чрезвычайной ситуации и люди получают какие-то компенсации. А находящиеся в тех же условиях казахстанские фермеры оказываются в проигрыше. И это при конкурентной борьбе внутри Таможенного союза России, Казахстана и Белоруссии. Понимание, конечно, есть, что такое страхование необходимо. Ведь это очень важно для того, чтобы обеспечить выживаемость и устойчивость фермерских хозяйств в современных условиях!
— Какие мероприятия вы проводили для улучшения ситуации?
— Прелесть нашей работы в том, что мы не занимаемся митигацией климата, или, другими словами, его последствиями. Мы не пытаемся разобраться в причинах и бороться с изменением климата. Мы принимаем сам факт изменяющегося климата, в том числе его современной изменчивости, и помогаем разработать и внедрять механизмы защиты наиболее уязвимых социальных групп за счет возросшей их способности противостоять негативному влиянию. Очевидно, климат меняется, и ситуация будет еще ухудшаться в будущем. Фермеры зачастую просят нас дать им прогнозы, дать методику того, что и как сеять. Главная цель работ по повышению потенциала фермеров состоит в том, что люди ищут точки соприкосновения. Нам нужен такой механизм, который бы обеспечил именно то, что необходимо Казахстану в данный момент. Климат меняется — и нам нужно быть готовыми. Ученые говорят: «Да, будут изменения в агрополитике, все это влияет на национальную безопасность, на продовольственную безопасность». Сейчас мы гордимся, что казахстанской пшеницы столько, что мы ее даже экспортируем. Казахстан является экспортером номер семь в мире. Но вопрос — нужно ли сейчас это Казахстану? Может быть, сейчас нужно больше ячменя сеять? К тому же урожайность зерновых в Казахстане значительно меньше южнороссийских показателей.
В этом году пошли запреты на вывоз зерна. Сейчас Узбекистан меньше покупает пшеницы у Казахстана, а больше — зерна, развивая свое мукомольное производство. Есть еще один вопрос, который мы не упоминали, но он тоже важен — сейчас восстанавливается экономика Афганистана и Ирана. В скором будущем Афганистан планирует забирать не 4 кубокилометра воды из трансграничной реки Амударьи в год, а 11 кубокилометров. Очевидно, что такой водозабор приведет к тому, что воды в Казахстане будет еще меньше.
— Каковы подходы к оценке рисков?
— В рамках нашей программы мы пытаемся разработать единую методику для оценки климатических рисков, в которую будут включены вопросы, базирующиеся как на сценариях будущего развития климата, так и на предыдущем опыте связанных с изменчивостью стихийных бедствий. Мы разрабатываем эту методику для региональной оценки, и после региональной планируем подготовить так называемые страновые профили климатических рисков. Кроме того, мы помогаем странам в создании стратегии по адаптации. Исключительно важно, чтобы вопросы климата были включены в существующее законодательство.
— У нас они не включены?
— Включены, но фрагментарно в мандаты различных министерств и ведомств. Как такового анализа никто не проводил. МЧС тоже занимается не только реагированием, у него есть превентивные мероприятия, базирующиеся на четком анализе ситуации. То же самое с адаптацией. Правительство должно учитывать вопрос, связанный со стихийными бедствиями. Так, например, прекрасно разработали программу адаптации, перешли на засухоустойчивые культуры, все создали, все работает, но прорвало ледниковое озеро в горах — и все смыло. Вот пример того, что все эти вопросы разобрали, но упустили такой большой фактор, как стихийные бедствия.
— Какая основная проблема того, что процесс адаптации происходит не так, как хотелось бы?
— В любом вопросе есть три столпа: это институциональный, финансово-экономический и правовой. Если брать институциональный — это основные мандаты ведомств, вопросы межведомственной координации, наличие платформ для обсуждения. Если брать правовой, то система, существующая в законодательстве, должна быть не фрагментирована по ведомствам, а должна четко контролировать эти вопросы.
Понятно, что люди не всегда стремятся помочь исследованиям. К примеру, в Кыргызстане собирались продвигать индекс земельного страхования, для чего нужно было знать точное количество голов скота, но фермеры не захотели сотрудничать. Они думали, что как только они назовут реальное количество скота, то власти введут дополнительный налог на поголовье. Краеугольным камнем в работе с рисками является правильная коммуникация. Очень важно не путать риск с угрозой — это два разных понятия.
— Как и кто может осуществлять управление этими рисками, если это не международная организация?
— Не надо быть международной организацией, чтобы управлять этими рисками. Надо просто чётко обозначить их и знать, как с ними обращаться. К примеру, в Великобритании в этом году вышла большая стратегическая оценка климатических рисков для Соединенного Королевства. Были проанализированы основные опасности и влияние этих опасностей на каждый из секторов экономики в разрезе их провинций. И мы тоже пытаемся сконцентрироваться на тех секторах, которые наиболее важны для Центральной Азии. В Казахстане в 2011 году был разработан «Атлас техногенных опасностей и рисков», но он только для служебного пользования. Мы сами этот атлас не видели.
— В какой перспективе эти документы будут подготавливаться?
— Это вопрос следующего года. В этом году мы разрабатываем методику, параллельно начинаем ее тестировать и уже в следующем году эти документы будут готовы.
— Через какой период нужно будет обновлять такие документы?
— По-разному. Если взять вопрос управления водными бассейнами, то обычно это 5–6 лет. Вообще стратегические программы должны пересматриваться каждые 5–10 лет, а оперативные планы должны готовиться каждый год в рамках стратегических планов.