Дискуссия о стратегии развития высшей школы, кажется, снова приостановилась. После диссонансной оценки государственный вузов, по которой треть учреждений высшей школы признана неэффективными (см. «Поговорили и разошлись» в «Эксперте-Сибирь»№ 49 за 2012 год), новостей стратегического порядка больше не поступало. А скандал с липовыми диссертациями и неэффективностью ВАК следует списать на все ту же «неэффективность вузов».
Дискуссии о высшем образовании, по сути, сводятся к решению вопроса о главной цели университетов. Что это такое — учреждения по оказанию образовательных услуг или факторы развития общества, поставщики неких социальных благ. На минувшем Красноярском экономическом форуме (см. «Государству это не нужно!» в «Эксперте-Сибирь» № 8 за 2013 год) решению этого вопроса был посвящен целый круглый стол. Мнения на нем разделились предельно ясно. На позициях «вуз как услуга»: замминистра образования и науки России Александр Повалько («вузы — это услуга, довольно дорогое это удовольствие — если вуз рассматривать социальным благом (…). Я не верю, что вуз может стать драйвером развития региона»), губернатор Приморского края, экс-ректор ДВФУ Владимир Миклушевский, а также другие нынешние и бывшие чиновники. Ректоры вузов (за исключением тех, кто успел побывать чиновником), понятно, стояли на позициях «вуз как социальное благо». Естественно, разница в подходах влечет за собой и разницу в управлении университетами.
Но поставить вопрос можно и иначе: можно ли рассматривать вуз как социальное благо, но при этом одновременно управлять им как корпорацией, крупным инвестиционным проектом. За последние годы «Эксперт-Сибирь» встречался с ректорами почти всех ведущих вузов региона, однако «третьего пути» найдено не было — большинство глав университетов рассуждают в координатах «деньги из бюджета — результат».
Но тем и примечательнее опыт Байкальского государственного университета экономики и права (БГУЭП, Иркутск). Один из многочисленных «нархозов», бывших в каждом сколько-либо крупном городе страны, за последние 25 лет он стал значимой единицей иркутского высшего образования. В начале 1990-х «нархоз» имел семь корпусов и семь тысяч студентов, сегодня — 69 корпусов в пяти городах Восточной Сибири и 30 тысяч студентов. Темпы роста, невиданные для российского гуманитарного вуза, если учесть, что это не федеральный университет и никаких «бумажных» присоединений к БГУЭП никогда не было.
Причина — стратегия развития университета, сформулированная его ректором Михаилом Винокуровым. Винокуров — легенда иркутской высшей школы, председатель совета ректоров региона. Он возглавил «нархоз» еще в 1987 году, став одним из первых ректоров в стране, избранных на альтернативной основе собранием коллектива. Окончив планово-экономический факультет того же института, он с самого начала под вузом подразумевал большой инвестпроект и мыслил категориями «прибыль–инвестиции–развитие». В преддверии очередных потрясений для вузов, связанных со вступлением в силу закона «Об образовании в РФ», борьбой с «неэффективными вузами» и «липовыми кандидатами», Винокуров дал интервью «Эксперту-Сибирь».
Университет как инвестпроект
— Когда вы начали работать ректором, у вашего университета было семь корпусов и семь тысяч студентов. Сейчас в вузе 30 тысяч студентов и 69 корпусов. Такой рост был изначальной целью, или так получилось в ходе развития вуза?
— Конечно, 25 лет назад я не ставил перед собой цель так увеличить университет. Была просто задача сделать хороший вуз. А когда мы начали это претворять в жизнь, в стране произошла смена власти и вузам дали финансовую свободу. Большинство ректоров клянут это время, потому что всем снизили бюджетное финансирование, но я только приветствую те начинания. У кого тогда была голова, те стали развиваться за счет собственного потенциала. Может быть, сыграло роль то, что во главе вуза у нас стояли экономисты, были бы «биологи» — все пошло бы по-другому. Самая большая вузовская демократия у нас была при позднем Горбачеве и при раннем Ельцине. Нам тогда дали условия такие же, как у западных университетов. Помню, как Ельцин собрал всех ректоров в Туле и зачитал свой указ номер один. Сегодня мало кто помнит, но это был указ о высшем образовании. Он нам честно сказал: «Ребята, в стране денег нет, но я даю вам возможность зарабатывать самостоятельно».
— И на чем вы стали зарабатывать?
— Начали с самого элементарного — с продажи наших услуг. Стали дополнительно набирать контингент платных студентов и учить их. Правда, тогда же были приняты жесткие законы, по которым «платников» должно было быть не более 25 процентов от общего набора. Но я сразу отказался от этого принципа, и мы набирали столько, сколько могли. Дальше Сибири ведь не сошлют. Это же нелогично, когда говорят «свобода», а сами ее ограничивают. Это российская непоследовательность по большому счету умертвила почти все радикальные реформы, в том числе и в высшем образовании.
В итоге у нас доля бюджетного финансирования в общем объеме была не более десяти процентов, а остальные 90 процентов — наши собственные средства. И прелесть была в том, что если мы сами зарабатываем, то сами и выбираем направления затрат. Можно было отправить все на зарплату, а можно — инвестировать, чтобы потом заработать больше. Это классический принцип бизнеса. Мы стали инвестировать заработанные средства в собственный университет. Тогда, в девяностые годы, свободных средств почти не было. Предприятия умирали одно за другим. Вот напротив нас здание — оно раньше принадлежало Сбербанку. Представьте, а тогда в Сбербанке не было денег. Мы у них купили здание, так как у нас были живые деньги. Стали строить новые корпуса. Причем мне ни перед каким дядей из министерства стоять с протянутой рукой не надо было, не надо было стройку согласовывать по пять-семь лет, как сейчас, потому что строили за свои деньги. Строили быстро, ибо финансировали сами. Много корпусов мы купили у банкротов, реконструировали их, вводили в оборот. Так приобрели развалины спорткомплекса, дома отдыха и так далее. Вот эта свобода позволила резко подняться инициативным вузам и вызвала некоторое раздражение вузов, приближенных к распределительной системе в Москве. Рынок сделал всех равными в зарабатывании и резко подорвал вузы, привыкшие к привилегиям.
В общем, мы стали создавать вокруг себя площадку. Организовали колледж, который нам был нужен по профилю, потом еще купили два государственных колледжа, оплатив все их долги. Вот художественный кинотеатр напротив — тоже был банкротом, а теперь там социальный кинотеатр, показывают хорошие фильмы, ветераны собираются. И там же наша самодеятельность, студенческий театр и прочее.
— Как же обстояло дело с модным ныне способом «заработка на научных исследованиях», к которому призывают все вузы?
— Сейчас, конечно, модно говорить про инновации, но мы же гуманитарии, у нас на науке особенно не заработать. Поэтому наш второй источник заработка — повышение квалификации. Дело в том, что большинство бизнесменов по базовому образованию были не экономистами, и всем им было нужно соответствующее образование. Поэтому мы организовали так называемые центры переподготовки. Суть в том, что под крылом университета стали открывать учебно-консультационные центры (УКЦ). Каждый факультет, каждая кафедра этим занималась. Условие было простое — вуз с них берет только налог семь процентов, потому что они все-таки работают в университете. Да и потом — вузу самому это выгодно, ведь все равно они позиционируют себя как «курсы при нархозе».
В итоге получилось, что средние зарплаты сотрудников в этих УКЦ сегодня — под 100 тысяч рублей. И это большинство наших преподавателей, это их заработок помимо ставки в университете. В каждом центре работают по 10–15 человек. Кроме денег, это полезно для них самих — ведь они работают с практиками, в итоге их не надо отправлять на повышение квалификации. Там происходит интенсивный обмен знаниями.
Вообще, говоря об инновационности в гуманитарных вузах, подчеркну, что главный наш научный продукт — книга. Причем, как правило, эта работа не оплачивается государством. Так сказать, продукт, созданный личным трудом. Но это же колоссальные затраты рабочей силы, интеллекта. Наше российское общество еще не научилось оценивать этот труд в материальных единицах. Как-то принято, что патент — это да, вот он зарегистрирован и так далее. Он столько-то стоит. Но книга — такой же продукт, не менее актуальный. Я хочу заняться этой проблемой и выработать методику оценки труда гуманитариев в материальном исчислении. Ведь тогда можно объективно сравнивать разные вузы, разные исследования, причем учитывая фактор «затраты–отдача».
— Для гуманитарных вузов самый популярный способ заработка — открывать филиалы. У вас их четыре. Они создавались с какой целью?
— Вам может показаться парадоксальным, но мы с филиалов не берем ни копейки. Они работают на наш бренд, и это для нас главное. Например, вот в Чите у нас в филиале пять тысяч студентов и 11 учебных корпусов. Администрация региона поняла, что мы ведем нормальную политику, и недавно передали нам казармы атаманского казачьего полка. Мы уже два из четырех корпусов восстановили — там потолки четыре с половиной метра, прекрасные аудитории! Заработаем еще 150 миллионов — и восстановим еще два корпуса. В итоге у нас уже одиннадцать корпусов в центре Читы, и наш филиал по всем рейтингам выше местного госуниверситета. А филиал в Усть-Илимске, после того, как там обанкротились все вузы, в том числе и филиал Сибирского федерального университета, остался единственным высшим учебным заведением в городе. Это тоже последствия нашей политики — там вся материальная база своя, мы ее выкупили у развалившегося «Илимлеса». А это не только учебные здания, но и спорткомплекс и так далее.
Перед филиалами я ставлю только одно условие — они обязаны инвестировать в свое развитие. Не будут инвестировать — мы изымем у них деньги и сами будем это делать.
— Вы перед ними ставите какие-то нормы инвестирования?
— Нет. Я просто смотрю их смету и вижу, куда они тратят деньги.
— А в головном вузе какая доля бюджета идет на развитие?
— В хорошее время — половина на заработную плату. Но последние три года ситуация изменилась — около четверти, потому что государство не повышает зарплату, ставки низкие, и мы вынуждены думать об этом. Уже нет возможности тратиться на новые корпуса. Кроме того, мы достигли некоего предела — в Иркутске нам нужно еще пару корпусов, и можно передохнуть, устроить социальную паузу. Сейчас у нас на одного студента приходится семь квадратных метров площади, а надо — восемь-девять. Переувлекаться площадями тоже нет смысла, их же надо эксплуатировать, поддерживать при нынешних ставках ЖКХ. Сейчас активно проводим социальные программы (строительство жилья, помощь молодым, повышение доли стимулирования труда и так далее).
Столик и флажок
— Как вы оцениваете нынешний рынок абитуриентов, за который вам, как ни крути, приходится бороться?
— Могу сказать, что он не такой уж большой. Да и конкурентная среда очень жесткая. Кстати говоря, высшее образование — одна из немногих отраслей в России, где действительно есть реальная конкуренция. Потому что вузов — много, только у нас в Иркутске их сорок! И все знают, что по демпинговым ценам можно получить диплом в частном вузе, при этом министерство образования «наваливается» на свои, государственные, говоря об их неэффективности.
Я разговаривал с одним депутатом, спрашивал, почему так. Оказывается, позиция их проста: частные вузы выдают те же государственные дипломы, пополняют красивую статистику по высшему образованию, и при этом не требуют бюджетных денег. Но это же ущербная философия! Вот сейчас взрываются космические корабли — это следствие низкого уровня квалификации кадров, специалистов-то нормальных не осталось, инженеры бракованные. Но бракованные экономисты и юристы еще опаснее — они могут загубить предприятие или человеческую судьбу.
— Как вы в связи с этим относитесь к последнему мониторингу вузов, который провело Министерство образования и науки?
— Можно его бесконечно ругать, но факт в том, что это хоть какая-то система оценки. Оценивали вузы по 45 показателям, потом выхватили оттуда пять. Можно было вычислить другие пять — они были бы не лучше. Но по любым показателям, поверьте, мы придем к такому же итогу — около трети вузов неэффективны. Да и показатели оценки, надо сказать, не такие абсурдные. Вот, допустим, критикуют показатель по иностранным студентам. Но представьте себя на месте ректора. Количество абитуриентов сокращается, рынок падает, и перед вами стоит проблема: сокращать вуз, сворачивать работу, или привлечь иностранцев. Что бы вы сделали?
— Как ректор, конечно, привлек бы иностранцев.
— Вот и государству нужно повести себя также. Это ведь хорошее средство решения проблемы так называемых лишних вузов. Для этого даже денег особенно не нужно — нужно просто дать нам возможность нормально учить иностранцев. Вот у американцев третья-четвертая статья экспорта — это образовательные услуги. К тому же они многих умных людей у себя оставляют. И третье — политический момент. Сегодня 42 президента за рубежом — выпускники американских вузов. Чью сторону они держат? Известно чью, ведь они думают так, как их учили в Америке, они там молодость провели. В Иркутске тоже такое, кстати, было. Почти вся нынешняя элита Монголии, скажем, прошла через наш университет, и все они до сих пор к нам тянутся.
Четыре года назад мы посчитали, что численность абитуриентов в России будет резко падать. А развиваться-то нужно! Оценили мировой образовательный рынок и пришли к выводу, что наша цель — Китай. Он и ближе, и покупательская способность у них высокая.
— Сколько за эти четыре года в итоге удалось привлечь студентов?
— В головном вузе у нас их 500 человек, пять процентов. Мы поставили задачу довести до тысячи человек. Помимо прочего, иностранец ведь платит в два раза больше, чем наш. То есть мы за эти деньги можем помочь и нашим студентам, и инвестировать в развитие университета. Хочу сказать про цену — с китайцев мы берем сейчас три-четыре тысячи долларов. На мировом рынке образования нормальная цена — 15–20 тысяч долларов. То есть у нас классическая стратегия демпинга, нам надо завоевать рынок, поэтому с ценой пока не перегибаем. Нужно, чтобы к нам привыкли, узнали, заговорили о нас...
— Сарафанное радио в вопросах привлечения студентов из Китая — хороший помощник?
— Отчасти да. Но одно только сарафанное радио — этого мало. В прошлом году мы приехали в Китай на образовательную выставку, что-то вроде нашего ВДНХ, только в десять раз больше. Представьте — в одном месте собрались 500 тысяч абитуриентов, и каждый выбирает себе университет. Там все ведущие европейские и американские вузы, у американцев вообще целый корпус представителей был. Причем везде присутствует посол, и там идет, по сути, вербовка: крутятся фильмы об университете, показывают образ жизни в Америке. А мы пришли к стенду России: столик, флажок и никого. И вот стоим мы втроем — я и два проректора. Вот вам и выход на мировой рынок. Ведь по-хорошему у российского министра образования один заместитель должен весь год работать в Китае — там реальный рынок. Но пока только разговоры идут.
— Тем не менее статистика по приему иностранных студентов у нас растет. Значит, не все так безнадежно?
— Просто вузы стали работать индивидуально. Но условий — никаких. Знали бы вы, сколько у иностранного студента проблем с оформлением визы. А потом он хочет домой съездить — это еще ворох проблем. А у них в Китае один ребенок в семье, родители хотели бы приехать к нему. Мы родителей селим в общежитиях, но целое дело — оформить визы. А полиция! Раньше было обычным делом, когда они залетали по ночам в общежитие и всех проверяли. Они ведь привыкли с гастарбайтерами так орудовать. Вот это и есть реальная практика. В итоге получается, что американцы ждут у себя самых умных, а мы — гастарбайтеров. Жилье. Наши общежития — это казармы. Надо срочно строить теплые, современные студенческие городки. Да много чего надо!
Каждому губернатору по вузу
— Вернемся к мониторингу вузов. Иркутская область стала здесь своеобразным антилидером — в регионе нашли сразу четыре неэффективных вуза, в том числе академию образования и лингвистический университет. Скажите как председатель совета ректоров региона — что будет с ними?
— Насколько мне известно, губернатор принял решение создать на их базе объединенный университет.
— А он имеет на это полномочия?
— Да. Об этом мало говорится, но новый закон об образовании дает право губернаторам создавать за счет региональных бюджетов федеральные и иные университеты. Когда я прочитал эту норму, сразу подумал, что сейчас все побегут в Москву просить софинансирования. И точно! Уже много заявок лежит в Минобре от регионов на создание федеральных университетов. Мне даже смешно от этого стало. Известно же, что прорывных вузов много не надо, хватит десятка. А остальные должны быть просто нормальными, надо дать им свободу, и пусть они сражаются на рынке. А если каждый регион создаст по федеральному университету — чем они будут отличаться?
Вот у меня отец был председателем колхоза в 50-е годы. И тогда была политика объединения «неперспективных деревень». Это были по существу хутора, которые сейчас берут за образец как фермерское хозяйство. И вот колхоз моего отца становился все крупнее и крупнее, ибо к нему присоединяли маленькие. Но деревни-то гибли, оставалось только центральное село. Вы сейчас поедете за город — там пустыня. Тоже может случиться и с вузами.
— О проблеме интеграции вузов в федеральные университеты действительно было сказано много. Есть ли, на ваш взгляд, у них другие заранее порочные свойства?
— Базовая проблема в том, что государство пичкает деньгами статусные вузы, которыми часто управляют заранее неспособные люди, не эффективные менеджеры, а те, кто «ближе к телу». Поэтому у нас в России ни одного бренда нет, кроме автомата Калашникова. Также и федеральные университеты — большинство их них возглавляют бывшие чиновники, а значит, у них и чиновничий подход, который выливается в классический принцип — доить бюджет. Надо поощрять тех, кто вырос сам, кто способен развиваться.
Другая проблема — уровень финансирования. Посмотрите на тот же Китай: там вузам при их дефиците земли дают по 200–300 га на строительство кампусов. И там все варятся в одном котле — преподаватели и студенты. У нас столько земли никому так и не дали — даже федеральным университетам. Да и уровень бюджетных инвестиций, хотя и преподносится как щедрый, по мировым меркам — копейки. Уровень финансирования прорывного вуза в США — два-четыре миллиарда долларов, это, к примеру, весь бюджет Иркутской области. А федеральным университетам дали по несколько миллиардов рублей и хотим, чтобы они были конкурентоспособными на мировом рынке.
Замечу, что это не только проблема региональных вузов. Хотя московские вузы весьма напыщенны, но, поверьте мне, если бы нашим абитуриентам давали реальную возможность поехать учиться в Европу — они бы поехали туда мимо Москвы.
Ректор — это никто
— Вы говорили, что в 90-е годы у вас была свобода, а потом ее постепенно отобрали. В чем вас ограничивают?
— Самое главное — все, что сейчас зарабатывает университет, ему не принадлежит. Вот мы построили корпус на свои деньги — по закону он стал федеральной собственностью. То есть завтра эти корпуса могут приватизировать, а нас оттуда просто выселить. Большинство с этим мирятся и просто начинают складывать деньги себе в карман. Знаете, многие ректоры — очень богатые люди, которые спокойно живут за рубежом. Мотивации инвестировать нет. Нынешний закон не разрешает вузовской собственности, все, что зарабатывается и направляется на новое строительство или покупку оборудования, автоматически становится собственностью государства. Мало того, вуз, когда инвестирует, еще и платит дополнительно налог в 20 процентов (как любая коммерческая структура). Абсурд! Три года назад мы построили на свои средства корпус, заплатив за него 150 миллионов, плюс налогов государству внесли за него же 30 миллионов. Налоги по новому бюджетному кодексу введены для вузов такие же, как коммерсантам, хотя вузы государственные и пополняют государственную казну.
Второе. Раньше, в 90-е, вуз мог обслуживаться в банке, брать кредиты. Но в 1998 году нас завернули в казначейство, хранить деньги в коммерческих банках бюджетным организациям запрещено. В итоге подпись ректора стала второй, начальник казначейства решает, куда тратить деньги. Поэтому американский ректор — он глава корпорации, а российский — никто, даже если это ректор МГУ. О какой конкуренции вузов на мировом рынке мы говорим, если я даже карандаш себе не могу купить без подписи чиновника. Конкурировать могут только равные.
Запретив вузам обслуживаться в банках, государство тем самым запретило всякую свободную финансовую деятельность российских вузов под предлогом борьбы с коррупцией (возможные откаты банков за депозиты). Но это ведь проблема государства — борьба с коррупцией. А зачем закрывать нормальный рыночный механизм финансирования?
Если бы сейчас у меня была возможность взять кредит в банке, мы бы за полтора года построили новый корпус, и за 4 года за счет привлечения иностранцев его бы окупили. Но такой возможности нет, значит, сначала нужно накопить, а потом строить. А это сильно сдерживает развитие.
Наконец, зарубежные вузы интегрированы в мировую науку, там можно привлечь иностранных профессоров и так далее. У нас очень сложное оформление обменов зарубежными специалистами.
— Это вы про физика Данилова?
— Вот именно. Но у нас-то секретов нет. Контролирующие органы сейчас стали работать, как в Советском Союзе. И потом — зарубежный профессор получает 80–100 тысяч долларов в год. Мы ему столько же должны платить. А где такие деньги взять? У нас ставки в десять раз меньше, хотя по уровню квалификации наши профессора нисколько не ниже. Это искусственно созданный миф, что мы так отстали от них — любим себя клеймить.
Министерство правды
— Вы известны как автор многих интересных идей, о которых не принято говорить вслух: передел региональных границ, реформирование РАН, ликвидация ВАК. Если говорить о РАН, то таким наукам, как экономика, давно прочат «прописку» в вузах. Какой, по-вашему, должна быть роль академии наук?
— Это очень сложный вопрос. Что сейчас происходит: правительство обвиняет в чем-то РАН, те отбиваются. Я считаю, что правительство отчасти право. Я с РАН столкнулся в 90-е годы. Когда у них сильно упали зарплаты, мы взяли из академии человек десять докторов наук — математиков, программистов. Они у нас продержались недолго, а через год все разбежались, хотя зарплата в университете была в три раза больше.
— У вас, наверное, работать надо было?
— Вот именно! А там могут заниматься, чем хотят. Я уже позже встретился с директором института, академиком. Он мне дал научный план, в котором было 12 тем. Две темы более-менее серьезные, а остальные — вольное творчество. Просто какой-то ученый захотел этим заниматься, выбил деньги и отчитывается за себя любимого. Я думаю, что в РАН фундаментальных тем на самом деле около половины или одной трети. Поэтому реформа должна быть обязательно.
— Вы имеете в виду преобразование академии в нечто вроде сообщества ученых?
— Я считаю, что прежде всего академию надо освободить от функции финансового регулятора. Деньги должны быть в отдельном министерстве науки. Академики давно забыли о своей научной роли и занимаются в основном тем, что распределяют деньги. Я сижу в президиуме Иркутского президиума СО РАН и знаю, что там главный вопрос — о деньгах. Расформировывать академию не нужно — как ни крути, такой институт позволяет концентрировать оборудование и ученых на стратегические цели. В РАН надо оставить действительно фундаментальную тематику — скажем, сотню институтов из нынешних трехсот. Это теоретическая физика, математика, космонавтика. А остальное отдать в университеты. Пусть занимаются прикладной наукой. Академию надо сделать методологическим центром. Мозговым центром науки.
— На академию распространяется ваша мысль о недостатке эффективных менеджеров?
— Да, сейчас во главе науки стоят чистые администраторы, иногда бывшие партийные деятели. Борис Ельцин трижды увеличивал академию, чтобы разбавить ее своими людьми. В 80-х годах в СССР было около 300 академиков, сегодня в России их вдвое больше. Но мы же понимаем, что не может быть столько реальных академиков — ученых, которые совершили переворот в науке, первопроходцев. Во главе институтов нужно ставить людей не по административным соображениям, а по научным достижениям. Причем не по коллективным трудам, а по собственным работам. У нас этим грешат многие светила науки, ставя свою фамилию под коллективными монографиями.
Михаил Винокуров родился в 1949 году в Иркутской области. В 1966 году поступил в иркутский «нархоз», а в 1987-м стал его ректором. С тех пор избирался ректором уже пять раз. Является автором более 200 научных работ, включая 22 монографии. В 2011 году стал публицистом, опубликовав книгу «Гражданская трибуна: с чего начать модернизацию России». В октябре 2012 года награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени, обладает также двумя наградами Монголии — орденом Полярной звезды (1999 год) и орденом Трудового Красного Знамени (2010 год).
Периодически выступает в иркутских СМИ с идеями, обычно не выносящимися на публику. Например, еще до истории с поддельными диссертациями предлагал постепенно отказаться от «диктата ВАК». Высказывал мысль о лишении РАН ее нынешнего привилегированного положения «министерства науки», сделав академию «методологическим центром». Много и часто критикует систему управления в стране: «Мыслящих людей просто затирают. Доехали до того, что должности уже покупают», «у нас ведь очень странное государство, в котором все вершит Минфин, сколько бы я ни работал, я буду работать на Минфин, как раб на галерах», «почему-то считается, что отношения с маленьким Израилем чуть ли не важнее, чем отношения с Китаем», «в России до 85 процентов всех финансовых потоков концентрируются в столице».
Взамен предлагал воссоздать Госплан, сделать акцент на масштабном индивидуальном деревянном домостроении, привлечь в Россию 20–50 млн иностранцев для освоения Дальнего Востока и Сибири («у нас мало населения, и нет ничего зазорного в том, что мы ввезем в Сибирь, да и в Россию в целом 30–50 млн иностранцев и разрешим им у нас работать»). Кроме того, предлагал изменить административное деление страны, создав 18–20 крупных губерний, а в новые губернские центры (в Сибири это Иркутск, Красноярск, Новосибирск и Омск) перенести министерства из Москвы. Наконец, как экономист предложил продать Курильские острова Японии за 250 млрд долларов, переведя тупиковую политическую ситуацию в разряд выгодной сделки (как с Аляской) и отправить средства на развитие Сибири и Дальнего Востока.