Фамилия Майер переводится с немецкого как «главный». Георгий Майер «главный» в Томском государственном университете с 1995 года, он тридцатый ректор вуза с 1878 года. Родился в деревне под Семипалатинском (нынешний город Семей Республики Казахстан) — советского центра ядерных испытаний. «Мне ясно запомнилось, как в первом или втором классе учительница во время урока вывела и посадила нас на лужайку перед школой, а затем был удар, в школе вылетели все стекла, — вспоминает ректор. — Ядерные испытания, конечно. Вот этим потом я и занимался в Сибирском физико-техническом институте (СФТИ, структура ТГУ. — Ред.). Никаких карьерных устремлений не было. Просто я первым в вузе начал выигрывать гранты в начале 1990-х и обеспечивал свой коллектив зарплатой. Вот меня и порекомендовали на должность проректора по науке, а потом тогдашний ректор ушел со своего поста по состоянию здоровья».
Третий век истории университета
Описывать кабинет спикера перед интервью без особого на то повода — признак плохого тона. Но здесь повод есть. В кабинете ректора словно предельно сконцентрирована вся история университета, который в мае празднует 135-летний юбилей (хотя идея основать в Сибири университет была высказана еще в 1804 году Александром I).
Напротив окон висят четыре портрета. Первый — Василий Флоринский, автор проекта Сибирского императорского университета в Томске, создатель целого ряда передовых университетов того времени в стране. Второй — первый ректор университета Николай Гезехус, ученик великого немецкого ученого Людвига Больцмана (основатель молекулярно-кинетической теории). Известен еще и тем, что играл партию первой скрипки в любительских квартетах композитора Александра Бородина и по приезде в Томск закупил для университета не только лабораторное оборудование, но и музыкальные инструменты.
Два других — ученые прошлого века. Это академик Николай Семенов, нобелевский лауреат, по сути — создатель теоретических основ для советского атомного проекта. Он работал в Томском университете в годы Гражданской войны. Четвертый — знаменитый академик Иван Павлов, первый российский нобелевский лауреат. Работал в университете чуть более трех месяцев (уехал из Томска из-за болезни), но успел заложить основы сильной кафедры физиологии.
Наконец, прямо напротив рабочего стола ректора висит портрет Дмитрия Менделеева. Портрету и багету — 105 лет, он написан второй женой ученого Анной (их дочь Любовь, как известно, впоследствии вышла замуж за поэта Александра Блока). Менделеев оказался здесь тоже неслучайно — он, хотя и никогда не был в Томске, входил в состав комиссии по созданию университета, лично вносил изменения в планы, закупал оборудование и направлял профессоров. Еще одно исторические хитросплетение: родной племянник Менделеева Федор Капустин, командированный им в Томск, приехал со своей женой — сестрой Александра Попова, изобретателя радио. Это, кстати, демонстрирует и уровень тех, кто поверил в Сибирский университет и поехал в далекий Томск: не махать лопатой на строительстве заводов, как будет позже, а вести исследовательскую работу.
Ректор говорит, что в кабинете не хватает еще одного портрета — Александра Сибирякова. Это потомок известной фамилии промышленников, который вложил в проект строительства университета 300 тысяч рублей золотом (при общей стоимости проекта в 300 тысяч). «Для меня это до сих пор загадка, человек ведь никогда тут даже не был, — говорит Майер. — Но этим примером мы пользуемся. Когда к нам приходят предприниматели, я им все рассказываю про Сибирякова. Правда, намеков они не понимают».
Атмосфера портретов в тяжелых багетах, подвешенных на стенах под четырехметровыми потолками, лакированная дубовая мебель, горы книг в угловом шкафу (для завершенности образа хочется, чтобы они были покрыты многовековой пылью) — все это создает атмосферу настоящего классического университета. Его суть в том, что традиции не консервируют, а развивают вуз. Еще одна деталь кабинета — уменьшенная копия спутника серии «Ямал». Оригинал «висит» на высоте 36 тысяч километров на стационарной орбите, это основа для спутникового Интернета ТГУ, который объединяет суперкомпьютеры ведущих российских университетов. Партнер — компания «Газпром–Космические системы».
Поэтому странно ловить себя на ощущении дисбаланса, когда ректор достает из портфеля «яблочный» планшет, чтобы показать результаты последних международных рейтингов вузов. Планшет возникает как будто из совсем другого мира. Он слишком прост для окружающей его атмосферы.
При этом Дмитрий Менделеев и спутник «Газпрома» на деле оказываются звеньями одной цепи, принципы которой и заложили в университет ее создатели. Кажется, что ректор Георгий Майер прекрасно понимает это, как понимает и свое место в истории университета. Срок его ректорских полномочий истекает в 2015 году, однако нынешнему ректору 20 ноября этого года исполняется 65 лет — крайний возраст для пребывания на этой должности, хотя в особых случаях контракт может быть продлен. Слухи о том, что ректор Георгий Майер покидает свой пост, в Томске витают с прошлого года. Хотя в самом университете говорят, что процедура выборов ректора, запущенная в начале мая (сами выборы пройдут до конца этого года) — не более чем формальность, и нынешний ректор останется на своем посту.
Как бы то ни было, Георгий Майер занимает свой пост уже без малого 20 лет (это один из самых больших сроков в истории вуза), и его мнение, так или иначе, — важный фактор в развитии старейшего вуза Сибири. Независимо от исхода грядущих выборов ректора. В преддверии 135-летия университета Георгий Майер дал интервью «Эксперту-Сибирь».
Дореволюционный инновационный вуз
— За годы своей работы университет успел побывать императорским, потом носил имя революционера Куйбышева, теперь стал национальным исследовательским. Сильно ли приходилось менять принципы работы вуза при таких переходах?
— Я неслучайно много говорил о тех портретах, которые висят на этих стенах. Они заложили в университет такие принципы, которыми руководствовались все европейские вузы того времени. Например, в первой речи по поводу открытия университета Василий Флоринский говорил, что профессорам необходимо совмещать академическую, учебную и научную функции. Это как раз то, что сегодня считается «американской» моделью вуза и преподносится, как новое для России. Флоринский по образованию был врачом, но говорил о важности связей с местной промышленностью и закупал для университета оборудование для физических лабораторий. Это к слову о нынешних разговорах про интеграцию образования и бизнеса.
То же самое было и в советское время. Я работал в СФТИ, и там в свое время было 1 200 сотрудников — больше, чем в любом академическом учреждении СССР. Из университетской структуры СФТИ вышло множество институтов РАН: оптики атмосферы, физики прочности и материаловедения и так далее.
— Вы говорите о схожих принципах организации томского и европейских университетов. Что это за принципы?
— Боле того, я берусь утверждать, что после своего основания Сибирский университет входил в сотню ведущих университетов мира, хотя никаких рейтингов топ-100 тогда, конечно, не было.
Главная особенность — это открытое образовательное пространство. Профессора университета в Томске летом в отпуск не ходили. Они должны были ехать в зарубежные научные лаборатории, публиковать статьи в зарубежных журналах. К тому же, так получилось, что к моменту образования университета были отменены сословные ограничения. Вот у меня есть книга с данными за 1900 год: из 330 поступивших — 79 чиновников, 17 купцов, 64 мещанина, 30 крестьян. Сюда ехали простые люди со всех концов страны, представители всех религий. И я беру на себя ответственность заявлять, что это был самый передовой российский университет того времени.
Второе — конечно, наука. Первый ректор университета Николай Гезехус был физиком, хотя университет открылся в составе одного медицинского факультета. И он создал не просто кафедру общей физики, а кафедру общей физики, физической географии и метеорологии. Сегодня по этой тематике работает целый научный институт РАН.
— Это прототип того, что сегодня называется «инновационной деятельностью вузов»?
— Это в целом совпадает с определением инновационной деятельности — мы считаемся сейчас одним из лидеров в этом направлении. Для меня это не только технические инновации. Для меня инновационная деятельность — это трансфер знаний в экологические, экономические и социальные блага для человека. Мы ведь слишком много уделяем внимания чисто технической стороне дела. Например, создать новое лекарство — это безусловная инновация. В ступке его уже не создашь — нужны лаборатории и суперкомпьютеры. Но предотвратить болезнь социальными средствами — это более крутая инновация. Поэтому, когда мы выиграли конкурс на статус национального исследовательского университета (НИУ), гуманитарное направление было тоже представлено. У нас в университете синтез наук — не больше, и не меньше.
— Почему нынешние профессора, мягко скажем, в основном не похожи на дореволюционных?
— Знаете, академик Николай Семенов в свое время открыл, что для ядерного взрыва нужна некая критическая масса. Вот и для хорошего вуза нужна критическая масса людей, готовых что-то делать. По данным Высшей школы экономики, в России только 20 процентов профессоров занимаются наукой. В ТГУ это число, конечно, выше — на уровне 40 процентов, но и этого недостаточно.
Надо понимать, что профессор в дореволюционной России — это очень высокий социальный статус. Они получали в 1913 году по 500–600 тысяч рублей по нынешним меркам. Квартиры профессоров сначала были в самом университете. А потом, когда места всем стало не хватать, профессорам по закону стали возмещать из казны содержание шестикомнатной квартиры в центре города с горничной и кухаркой. Это были другие люди, они переписывались с министрами и со всем миром.
Кроме того — та же мобильность. Тогда не было понятия «профессор такого-то университета». Профессор мог работать в Москве, потом по своему желанию поехать в Томск или Харьков. Так же сейчас в американских университетах — там запрещено брать на работу собственных выпускников, если они не проработали сначала где-то в другом месте. А у нас сейчас человек может отучиться в одном университете, а потом там же и отработать до пенсии, так ничего за свою жизнь и не увидев.
Рейтинги для губернаторов
— В какой-то период могло сложиться впечатление, что ТГУ несколько отстает от своих соседей — политехнического университета и ТУСУРа. Как в плане развития НИОКР, так и в целом — например, первый конкурс на статус НИУ выиграл все же ТПУ, а не вы. Было у вас такое же ощущение?
— Никогда не было. Могу сказать, что в философии есть два очень важных понятия: форма и содержание. У нас сейчас много внимания уделяется форме, и институты общества соревнуются в пиаре. А надо говорить о содержании. Наша основа — это фундаментальные исследования. Я всегда называю одну цифру, и мне никто не верит. Есть такое понятие: ведущая научная школа в соответствии с грантом президента. В нашем университете 34 ведущих научных школы — такого нет ни в одном вузе, кроме МГУ. Вы вот поставили вопрос так, что я должен как-то оправдываться…
— Вовсе нет, я как раз и спрашиваю о том, есть или нет объективные данные о лидерстве того или иного вуза.
— Проблема в том, что у нас нет единых критериев для оценки деятельности университетов. Один губернатор оценивает по одним критериям, другой — совсем по другим. Да, есть рейтинги. Три наиболее авторитетных — Шанхайский, QS и по версии газеты Times. Последние два, по сути, выросли из одного. Так в этих рейтингах именно мы из всех томских вузов входим в десятку по России — после столичных.
— И новосибирских…
— Это наши известные соперники. Проблема в том, что в Томске сейчас нет академиков, а рядом с НГУ работает Сибирское отделение Академии наук. Что тут говорить — иногда лучше помолчать.
Но хочу заметить, что в любом случае считаю Томск идеальным местом для работы и жизни. Мы в курсе всего, что происходит в мире, но у нас есть и университетская атмосфера, по-настоящему. Из Томска невозможно уехать. Многие пробуют, но потом я встречаю таких профессоров в Университетской роще. Говорит, в других местах среда не та. Мне в свое время тоже предлагали возглавить в Казахстане любой вуз, я же родом оттуда. Но было бы просто некрасиво бросать коллег.
Синергетика на практике
— Прошло уже более пяти лет с тех пор, как томские вузы хотели объединить в федеральный университет на волне соответствующих конкурсов. Что сейчас происходит в череде рождающихся и умирающих идей интеграции вузов в Томске?
— Когда начался конкурс на создание федеральных университетов, лично я выступил резко против. Я человек неконфликтный, но со многими пришлось подпортить отношения. Нельзя было просто взять и объединить все вузы в один. И не потому, что мне не хочется терять этот кабинет, просто я уверен, что не существует единой модели университета. Все разные и все конкурируют — и это только на пользу.
Поэтому мы пошли другим путем. ТГУ уже заключил соглашения о сотрудничестве с медицинским университетом (СибГМУ. — Ред.), ТПУ и ТУСУР. С медицинским университетом это выросло в интересный проект — совместную магистратуру в области применения суперкомпьютеров в нейрохирургии. К этой же программе сейчас присоединяется университет Маастрихта, Нидерланды, входит в тот самый топ-100. Это же и есть пик сотрудничества университетов, при котором все, к тому же, свободны.
— Будет ли на волне объединений педагогический университет присоединен к ТГУ? Тем более что он в свое время был выделен из вашего вуза.
— Этого я не знаю. Ситуация с педагогическими вузами — она вообще странная. Подготовка учителя очень специфична. Мало кто знает, например, что рядом со знаменитым Гарвардом, прямо через ограду, работает университет Лесли. Это педагогический вуз. Мы уже сейчас чувствуем промахи в системе общего образования. Многих абитуриентов надо вначале просто доучивать. Поэтому нам приходится самим идти навстречу школе, мы за это тоже отвечаем. Мало того, у нас есть и свой лицей, и даже два детских сада.
Феномен глиоксаля
— Вот уже несколько лет успех исследований ваших ученых ярко демонстрирует разработка глиоксаля. Фундаментальная разработка в итоге «доросла» до создания промышленного завода в Бийске. Это исключение из правил или порождение созданной в университете системы работы с инновациями?
— История с глиоксалем — это вообще пример того, как должна работать инновационная цепочка. В университете уже много лет была научная школа профессора Ларисы Куриной, которая давно занималась фундаментальными проблемами катализа. У глиоксаля очень простая формула — С2Н2О2, но у него, как оказалось, полторы тысячи применений: от ракетных двигателей до современного клея для мебели и присадок для автомобильного топлива. А производства в России нет.
В это время на химическом факультете Алексей Князев выясняет, что разработки наших ученых можно производить в промышленных масштабах. Появляется серия малых предприятий — например, там делали присадки для бензина. Затем выходит постановление Правительства РФ о кооперации крупного бизнеса и вузов. И мы с НПО «Алтай» из Бийска выигрываем этот грант. Так появляется завод по производству жидкого и кристаллического глиоксаля.
— Принято считать, что заставить профессоров заниматься бизнесом, организовывая малые предприятия, невозможно. У вас получилось?
— Давайте снова к философии. Нас учили, что критерием знания является практика — вот и весь ответ. Когда видно, что можно что-то внедрить, наступает черед малых предприятий — в ТГУ их около тридцати. У нас даже в ботаническом саду (Сибирский ботанический сад, подразделение ТГУ. — Ред.) есть предприятие, которое выпускает напитки на основе вытяжки из корня женьшеня.
Этим вовсе не обязательно занимаются профессора — в конце концов, один человек или коллектив не может участвовать во всей цепочке сразу, нужна специализация. Мы от людей требуем поэтому не бизнесом заниматься, а выполнять программу развития — например, писать статьи в цитируемые издания. Многие только после этого узнают, что такое индекс научной цитируемости.
С другой стороны, есть и такие, которые говорят: я занимаюсь фундаментальными исследованиями, давайте мне деньги и ничего не спрашивайте. Тогда это либо псевдонаука, либо лженаука.
Важен и фактор атмосферы университетского города. Тот же проект глиоксаля в самом начале родился из исследований молодых ученых, из малых предприятий.
— Есть ли сейчас в университете проекты, о которых вы можете сказать, что через несколько лет они «выстрелят» так же, как глиоксаль?
— Например, мы очень давно занимается проектом профессора Олега Толбанова по созданию малодозовых датчиков рентгеновского излучения. Это давнее фундаментальное исследование. Речь идет о датчиках, которые позволяют использовать для обнаружения заболеваний малодозовые ренгеновские излучения. То есть, создать систему ренгеновского исследования, которое безвредно для человека. Правда, к сожалению, наша медицина пока не нуждается в достижениях ученых. Богатые лечатся за границей, и им такие датчики не нужны. А для внедрения в обычные поликлиники нужно проходить массу согласований, люди сдают.
«Я им завидую»
— Вы один из руководителей научных школ ТГУ. Хватает времени заниматься наукой?
— Наука — это такая вещь, которой нужно заниматься все свое время. Если нет такой возможности — лучше не заниматься ею вообще. Могу сказать, что то количество книг, которое я прочитал до того как стал ректором, — вот примерно на том же уровне я и остался. Ректору просто бесполезно вести другой образ жизни, поэтому никакого развития нет.
На портрет Менделеева иногда посмотришь — он вроде как и укоряет меня даже. Вроде как: сидите тут, занимаетесь чепухой. Все мои коллеги работают в настоящей науке, и у меня иногда появляется зависть.
— Как вы считаете, сохранится ли университет в том виде, который закладывался при его основании? Не станет ли он меняться под современными обстоятельствами — Интернет, глобализация, массовое высшее образование и так далее?
— Я учился на физическом факультете, но там, как вы уже поняли, хорошо преподавали философию. Потому что туда ссылали опальных философов, и они там проповедовали свои истины. Так вот, повторю — сегодня слишком часто путают форму и содержание. Многое из того, что считается истиной, основано на перевертывании этих понятий. Например, тот же Интернет. Многие путают его со знанием, но Интернет — это не знание, а просто информация. Поэтому могу сказать, что в любом случае останутся вещи, которые сохранятся в неизменном виде — в том числе и классическое университетское образование.