«Вообще в эту студию чиновников мы не приглашаем. Но Игорь Лобарев — не­обычный чиновник», — с такого вступления начиналось одно из интервью нового главы Государственной жилищной инспекции (ГЖИ) Новосибирской области по местному телевидению. И это еще очень мягко сказано. Биография Лобарева такова, что его назначение руководителем одного из ключевых региональных ведомств (ГЖИ одна из немногих подчиняется напрямую губернатору) в апреле этого года стало почти сенсацией. Долгое время он работал в Академии наук, потом сотрудничал с «дочками» Центра вирусологии «Вектор», которые в 1990 годы начали на основе своих разработок открывать производства биопрепаратов. Уже в 2000-х он создал собственную компанию в области нефтехимии с оборотом 200 млн руб­лей в год.

Но самое главное — все это время он нарабатывал себе реноме ярого оппозиционера. Возглавлял региональные отделения нескольких демократических партий, во время отмены льготного проезда для пенсионеров в общественном транспорте устраивал пикеты около областной администрации. Во время застройки центральных скверов Новосибирска он становился на пути тяжелой техники, его забирали в милицию, сажали за решетку. С 2008 года создал и возглавил некоммерческое «объединение ТСЖ, ЖСК, ЖК и домовладельцев», через которое боролся с чиновниками, ответственными за жилищно-коммунальное хозяйство. В том числе, и с ГЖИ, которое, по иронии судьбы, сам и возглавил. В интервью «Эксперту-Сибирь» Игорь Лобарев рассказал, почему губернатор дал ему почти чрезвычайные полномочия по реформированию ЖКХ, как он за два года изменит все и почему он не считает ГЖИ карательным органом.

«Я понял, что они не отстанут»

— У вас интересная биография, вы занимались наукой в области математики, физики, биологии и химии, преподавали в педуниверситете. Почему вдруг вы начали заниматься проблемами ЖКХ и создали общественную организацию в этой отрасли?

— Это была моя неосновная занятость, зарплату я там не получал. Просто стало очевидно, что в ЖКХ есть проблемы, и мы по просьбе жителей Дзержинского, Ленинского и Железнодорожного районов Новосибирска создали такую организацию. Я возглавлял ее, продолжая заниматься наукой и бизнесом.

— То есть, уже тогда вы заслужили славу борца за справедливость?

— Не знаю, может быть.

— Когда вас назначили на должность начальника ГЖИ, вы говорили о некой фирме с оборотом 200 млн руб­лей, в которой вы работали. Что это за компания?

— Она называется «Лантан», производит сырье для катализаторов нефтезаводов. Предвосхищая ваши вопросы, скажу, что я там был наемным генеральным директором, то есть никаких долей в этом предприятии не имел, никаких дивидендов не получал и не получаю. Хотя создал компанию, по сути, именно я, два года убеждая одних друзей, у которых есть деньги, вложиться в проект других друзей, которые владеют уникальными разработками. После инвестиций оборот компании вырос с 15 до 200 миллионов руб­лей, и сейчас она делает поставки на Омский НПЗ, нефтезаводы и катализаторные заводы Татарстана.

— Губернатор предложил вам возглавить ГЖИ в декабре прошлого года. Как это было?

— Вообще первый раз предложение поступило еще раньше — в октябре. Его мне сделал вице-губернатор Виктор Козодой. Я его специально переспросил, чья это была инициатива, и он ответил, что впервые услышал ее от губернатора. Но я тогда ответил, что мне неинтересно быть во главе органа, который контролирует и наказывает других. Но потом стало понятно, что они не отстанут, в хорошем смысле, и я стал готовить свою компанию к передаче новому директору. А в декабре губернатор пригласил меня к себе лично, и я дал ему согласие.

— Здесь неизбежно должен возникнуть вопрос о том, почему вам было сделано такое предложение? Да еще и таким образом, что ваше решение готовы были ждать почти полгода!

— Я не знаю, как такая мысль пришла губернатору, я не интересовался. Но в декабре я сказал ему, что согласен на эту должность с условием возможности поменять все в сфере ЖКХ. Губернатор мне ответил: «Хорошо, берись, я не возражаю». А других условий у меня и не было, просто я привык в жизни делать что-то новое, менять ситуацию. Себе на все изменения в ЖКХ региона я отмерил два года — за этот срок должны произойти реальные сдвиги.

— У скептиков на этот счет есть другая версия, по которой вас как активного оппозиционера правительство региона просто «купило», чтобы вы, грубо говоря, успокоились.

— Во-первых, я и сейчас высказываю свою позицию, если не согласен с какими-то вещами. Правда, появились некоторые ограничения: как чиновник, я не могу публично критиковать решения вышестоящих инстанций. Но непублично на встречах с аппаратом чиновников и лично губернатором я говорю все, что думаю, поверьте. По ходу работы я увидел много вещей, из-за которых пришлось немного конфликтовать с региональными министрами, но вообще мы находим общий язык. Примечательно, что и коллектив ГЖИ, и аппарат областного правительства в основном встретили меня доброжелательно.

Во-вторых, на прежней работе я получал гораздо больше денег. Каких-то льгот здесь у меня нет, и эта работа гораздо сложнее и беспокойнее, чем предыдущая. Но здесь интереснее.

«Жильем занимаются все»

— В вашем назначении есть и другая странность. По какой причине вам дали, по сути, чрезвычайные полномочия на то, чтобы все менять?

— Я думаю, что те или иные полномочия даны всем, только не все ими пользуются. Например, приходит ко мне бабушка, у которой в доме идет война собственников, а ей из-за этого отключают электроэнергию. У меня никаких полномочий, чтобы ей помочь, нет, но я могу позвонить заместителю министра социального развития и попросить решить эту проблему. Другой аспект: я уверен, что у нас крайне нерационально используется интеллектуальный потенциал общественности.

А в целом полномочия ГЖИ не так велики, как кажутся. Да, контролировать управляющие компании и ТСЖ мы можем, но в основном только по содержанию общего имущества в многоквартирном доме — это подвалы, подъезды, чердаки и прочее. И у нас нет права воздействовать на них какими-то серьезными методами. Словом, проблема в том, что контролем в ЖКХ занимаются многие организации, у всех есть какие-то полномочия. Это и прокуратура, и муниципалитеты (мэрии, администрации районов), и органы МВД, Следственный комитет, Роспотребнадзор, министерство строительства и ЖКХ, и так далее. Сейчас на уровне муниципалитетов стали создавать свои жилищные инспекции.

 Но столько ответственных у отрасли есть только де-юре, на самом деле все жалобы перенаправляются в ГЖИ. Вот недавний пример: в доме идет война управляющих компаний (УК) за право обслуживать жителей. И одна из УК вредит имуществу: открывает краны на чердаке, переворачивает мусорные контейнеры. По идее, это уголовные статьи, но полиция на это просто не реагирует, и управляющие компании идут к нам для того, чтобы мы посоветовали, как быть в таких случаях.

Вообще в законодательстве достаточно «дыр». Поэтому сейчас наш правовой отдел разрабатывает документы с предложениями об изменении регионального и федерального законодательств.

— На изменение федеральных законов как раз и уйдут два–три года, которые вы отмерили себе на реформы.

— Не соглашусь, практика показывает иное. Когда я только начал работать, у меня было вдохновение, но потом я увидел, что все дела через министерства идут очень медленно. Наступил некоторый пессимизм, но затем, проанализировав ситуацию, я нашел другие рычаги для достижения поставленных целей.

— Какие это — «другие»?

— Например, еще до официального назначения на должность была создана рабочая группа, которая начала прорабатывать вопрос о создании специального интернет-ресурса, для простоты контроля в сфере ЖКХ со стороны собственников квартир. Мне коллеги говорили, что денег на это нет. Я отвечал, что разберемся, важно разработать грамотный проект. И когда проект был почти готов, выяснилось, что в Департаменте по информатизации в плане стоит некая программа по контролю за жилым фондом стоимостью 10 миллионов руб­лей. И мы взялись готовить техзадание, по максимуму заложив туда все свои проекты — в результате к концу года у нас будет работающий общественный ресурс. Этот пример показывает то, что плотное сотрудничество и взаимодействие органов власти позволяет решать вопросы быстрее.

— Как вы для себя определяете идеальную ситуацию, которая должна наступить в региональном ЖКХ через два года ваших преобразований?

— Во-первых, нужно создать рынок услуг, чтобы у жителей появилась возможность быстро менять управляющую компанию, выбирать компании по ремонту и так далее. Ведь их с самого начала неправильно назвали — они никакие не управляющие, а сервисные, оказывающие услуги людям. Значит, не они должны управлять людьми, а наоборот.

И второе — я хочу создать социальную систему для жителей. Есть сотня мелких вопросов, например, сломанная ступенька или перегоревшая лампочка, которые создают неудобство многим, но на эту мелкую проблему людям лень тратить время и силы. Поэтому такие проблемы могут не решаться годами. А если объединить 10–15 человек, которых мучает та же проблема, то это будет сила. Но сегодня нет простого механизма, чтобы объединить этих людей. Вот этот механизм и будет создан. Это позволит людям действительно наводить порядок и поставить под контроль не только свое имущество, но и превратиться в реальную созидательную силу, с которой будут вынуждены считаться и УК, и власти.

— Вы считаете, что жители с их известной апатией будут пользоваться таким «гражданским обществом»?

— Конечно, это же несложно. Поэтому я и пришел на эту должность. В каком-то смысле, это эксперимент.

— Личный?

— Личный эксперимент, да.

«Я на своей земле»

— Тогда, как экспериментатор, вы должны знать, что любая система, когда ее меняют, оказывает противодействие.

— Конечно, и с этим я уже столкнулся. Рынок управления многоквартирными домами поделен, и, естественно, старые игроки не заинтересованы в его переделе. Естественно, мы чувствуем сопротивление со стороны крупных компаний. Но хуже тогда, когда власть вместо того, чтобы стимулировать рыночные отношения, сохраняет в угоду крупным компаниям существующее положение вещей. Вообще говоря, это против интересов людей — собственников домов. А это уже коррупция, если понимать в широком смысле слова.

Другой пример. В некоторых конкурсах, примыкающих к сфере ЖКХ, идет, так сказать, разбазаривание финансовых ресурсов. Такое очень просто реализовать, когда полномочия переплетаются и не совсем понятны. Сейчас я буду консультироваться у соответствующих министерств, департаментов, у губернатора — что делать в таких случаях.

— Но есть и система, которая сложилась в управляющих компаниях. УК— бизнес «серый», некоторые ТСЖ — еще «серее». У них явно общие интересы с целым рядом чиновников из мэрии, с депутатами всех уровней. Как быть с этим?

— Конечно, определенным бизнес-структурам выгодна та ситуация, которая сейчас сложилась. Но людей, как я думаю, не все устраивает, поэтому у нас тысячи жалоб в инспекции. Но есть ведь и другие управляющие компании, которые только выходят на рынок и хотят работать честно и хорошо. Сейчас у них нет такой возможности, потому что весь рынок поделен, и мэрия Новосибирска способствует тому, чтобы рынок был заблокирован именно в таком состоянии, когда его поделили несколько крупных структур.

— Вы не боитесь менять эту систему?

— А чего мне бояться? Я на своей земле. Когда я устраивал акции протеста, меня избивали, увозили в лес, запугивали и требовали, чтобы я прекратил эту деятельность. Что они, убьют меня? Так от этого стремление людей к порядку не уменьшится. Кроме того, у меня, в некотором смысле, есть личный интерес. Моя дочь проехала по Европе, а когда вернулась, заявила, что собирается уехать туда насовсем. Потому что там трамваи ходят по расписанию, на газонах трава, никто не будет парковать машины на детских площадках и ни один дурак не предложит, например, в центральном парке Берлина строить гостиницы или другие здания. И тогда я ей сказал: подожди, дай мне время, я попробую здесь что-нибудь изменить. Ведь плохо, когда дети начинают уезжать из страны.

«Мы не карательный орган»

— Разрешите теперь встать на сторону управляющих компаний. Недавно вы справедливо заметили, что по нашему законодательству всегда можно оштрафовать любую управляющую компанию. Нарушения можно найти у всех, пусть оно будет даже самое незначительное. У вас в ГЖИ 82 человека — это страшная сила. Вам не кажется, что эта служба — что-то вроде современных опричников в ЖКХ?

— Я вам больше скажу: по тем полномочиям, которые сейчас передаются нам в связи с новым законом о капитальном ремонте, нам нужен в два раза больший штат, чем теперь, — около 160 человек.

— То есть, сила будет еще страшнее.

— Успокою вас: увеличивать штат нам никто не позволит, так что мы пытаемся контролировать ситуацию существующими силами. И есть полномочия, которые мы просто обязаны выполнять, это закреп­лено федеральным и региональным законодательством. И я не могу сказать, что сейчас мы выполняем эти полномочия слишком жестко. Есть, например, плохой показатель работы нашей службы — повторные и дублирующие жалобы, их доля достигла у нас 40 процентов. То есть, почти по половине вопросов обращаются снова те же самые люди. Только за этот год одна женщина жаловалась нам по конкретному дому восемь раз. Но это не обязательно означает, что мы что-то не доработали. Просто, например, когда у человека возникает проблема, он пишет всем подряд — и нам, и президенту, и губернатору, и в прокуратуру. Все эти письма потом все равно переправляют в жилищную инспекцию. Кроме того, с одного дома может прийти несколько жалоб по одной проблеме. Почти половина из всех жалоб — необоснованные, мы не находим там нарушений. Это не потому, что у заявителя не было оснований жаловаться на УК, а потому, что когда мы назначаем проверку, то заранее, по закону, обязаны предупредить УК. И к нашей проверке УК успевает устранить все «прегрешения». Это тоже не очень хорошо, потому что УК должна реагировать на жалобы собственников, не дожидаясь проверок чиновников.

Иными словами, мы не хотим априори всех карать, хотя количество жалоб в ГЖИ за последние месяцы увеличилось в 2,5 раза, а если сравнивать с октябрем прошлого года, то почти в шесть раз.

— Правильно, потому что наши граждане очень любят жаловаться.

— А еще потому, что они даже не обращаются в свои управляющие компании, а сразу идут к нам или пишут письма президенту. С одной стороны, это хорошо — значит, нам доверяют, но с другой — вообще говоря, нужно научиться вначале решать свои проблемы с УК самостоятельно. Этому действительно нужно учиться. Но это остается лишь моей просьбой к жителям, по закону мы должны реагировать на все жалобы.

— Судя по интервью некоторых директоров УК и председателей ТСЖ, у ваших инспекторов — что-то вроде презумпции виновности. То есть, они априори считают, что в управляющих компаниях сидят преступники, которые воруют народные деньги. Вы их так не настраиваете?

— По всей видимости, если такое и случается, это означает, что инспектора подпадают под воздействие СМИ, в которых мало примеров хорошей работы УК. Если и случаются такие случаи, то это нарушение закона. Инспектора осуществляют независимый и непредвзятый контроль. Они всегда выезжают на объекты по отдельному приказу, управляющую компанию об этом заранее предупреждают. Если УК нарушила закон, не предоставила качественную услугу, то ее штрафуют, в чем здесь предвзятость? Все должны соблюдать закон — кажется, это очевидно. За его нарушение компанию штрафуют и дают предписание на устранение дефектов. Если ничего не исправили — еще один штраф. Кто им мешает сразу реагировать на жалобы собственников?

— Да, но почему сначала штраф? Почему бы не дать возможность управляющей компании исправить недоработки? Ведь о сгоревшей лампочке или протекающем кране они могут просто и не знать, если жители, как вы говорите, к ним даже не обращаются, а сразу идут жаловаться всем подряд.

— Потому что некачественна услуга — это нарушение закона. Если УК взялась за управление домом, то они обязаны вовремя вкручивать лампочки, мыть полы и следить за кранами. И вообще работать так, чтобы жалоб не было.

— То есть, вы настаиваете, что ГЖИ — не карательный орган?

— Мы не карательный, а надзорный орган.

«Нужно менять правила игры»

— Позвольте пару личных вопросов. Вы долго были общественником, боролись с властью. Изменились ли ваши взгляды на происходящее после того, как вы стали частью этой самой власти?

— Нет, я и сейчас считаю, что многое зависит от политической воли. Если власть нацелена на решение проблем, то они будут решены. Если люди готовы работать, то они будут это делать, несмотря ни на что. Для этого нужно менять правила игры.

Простой пример. Я вел курс менедж­мента для заочников в педагогическом университете (НГПУ. — Ред.), была тема про создание системы мотивации. У меня училась участковый врач, которая рассказала, как ее чуть не лишили дополнительного отпуска за то, что заболеваемость на участке ниже плановой. Логика такая: если заболеваемость маленькая, то она мало работает. Я ее спрашиваю, а что если бы ей платили во много раз больше, будь заболеваемость на участке нулевой? Она ответила, что тогда ходила бы по квартирам и учила людей быть здоровыми. Вот вам другие правила игры.

Если говорить о власти, то здесь нужны такие правила, по которым было бы стыдно воровать. И, наоборот, чтобы работа во всех органах и в бизнесе воспринималась как достойный труд, а не отмывание денег.

— В 2011 году, всего два года назад, вы говорили, что «только массовые митинги и акции протеста — единственный действенный механизм влияния на тех, кто занимает властные кабинеты». Все так?

— Правильно, я и сейчас так считаю. Для того чтобы процесс шел правильно, необходима обратная связь. Пока же другие механизмы обратной связи не работают.

— А как же диалог? Вы же вот общественный совет при ГЖИ создали.

— Если Законодательное собрание и региональное правительство не будет предпринимать в сфере ЖКХ действий, улучшающих ситуацию, значит, люди будут выходить на митинги и собрания. Поток жалоб, который мы имеем сегодня, говорит о том, что в этом плане улучшений пока нет.

— Власть можно изменить изнутри?

— Без помощи и содействия общественности — нет.