Нынешний День города в Новосибирске обещал быть жарким во всех смыслах. Именно на воскресенье, 29 июня, в ледовом дворце спорта «Сибирь» был запланирован концерт американской звезды, приверженца стилей «индустриальный рок» и «хэви-металл» Брайана Хью Уорнера, более известного под псевдонимом Мэрилин Мэнсон. Однако в четверг, 19 июня, стало известно, что мэрия Новосибирска все же настояла на переносе концерта на 30 июня или любой другой день — ввиду того, что «правоохранительным органам будет очень сложно одновременно обеспечивать безопасность во время проведения Дня города и концерта музыканта». Иначе говоря, власти не могут поручиться за спокойную обстановку в ледовом дворце «Сибирь», когда там будет выступать Мэнсон. Причина кроется в эпатажном стиле выступления 45-летнего музыканта вкупе с провокационными текстами (названия альбомов говорят сами за себя: «Антихрист — суперзвезда», «Рождение злодея», «Выпей меня, съешь меня»), которые вызвали неприятие у ряда общественных деятелей. Они и призвали недавно избранного мэра-коммуниста Анатолия Локтя к запрету концерта.
Более чем за две недели до Дня города, 11 июня, на площади Ленина состоялся «антимэнсоновский» митинг, в котором по разным оценкам приняли участие от пятисот до двух тысяч человек. По мнению одного из организаторов митинга, представителя движения «Народный Собор» Юрия Задои, концерт Мэнсона преследует другие цели, нежели чем культурные. «Это же культурная провокация, информационная война, это то, что происходит на наших глазах. Эти все бегемоты, мэнсоны, они же приезжают, чтобы проверить, насколько еще наш народ живой, нравственный, насколько способен дать отпор провокации. Они будут сюда ездить, даже если им деньги не будут платить здесь. Американцы заплатят, выделено 35 миллиардов на развитие демократии в России, их привезут сюда вагонами. Россия для них важна, это единственная страна крупная, которая стоит против всей этой безнравственности и мерзости», — приводит слова Задоя информагентство «Сибкрай».
Эта попытка запретить концерт иностранного исполнителя — не первая в Новосибирске. В мае православные активисты из движения «Русский Щит» сорвали концерт польской группы Behemoth, использующий в своем творчестве тематику оккультизма, язычества и ближневосточных мифологий. Молодые люди просто-напросто заблокировали вход в клуб Rock City, где должны были выступить поляки.
Однако надо отметить, что мэрия до последнего дня не собиралась отменять или переносить концерт Мэрилина Мэнсона хотя бы по той причине, что это не в юрисдикции муниципальных чиновников. Хотя несколько обескураживающим прозвучало заявление вице-мэра Виктора Игнатова о том, что концерт — «одна из двух текущих проблем Новосибирска вместе с возможным потопом (имеется в виду наводнение на Алтае. — Ред.)».
Тем не менее, гражданская активность отдельных общественных организаций заставляет задуматься о смыслах и целях подобных действий. Нельзя не вспомнить открытое письмо, которое несколько недель назад было направлено в адрес мэрии со стороны тех же самых «Народного вече», «Русского щита» и других организаций. Активисты пытались убедить мэра не назначать директора «Сибирского центра современного искусства» Анну Терешкову на место начальника управления по культуре, спорта и молодежной политики. В качестве основной причины приводился тот факт, что, по мнению авторов письма, Терешкова известна в городе не с лучшей стороны. «Жители Новосибирска знают госпожу Терешкову как организатора эпатажных и безнравственных мероприятий, пропагандирующих порок и бездуховность, угрожающих общественной нравственности и морали, провоцирующих общественное противостояние», — говорится в тексте письма. Под «эпатажными и безнравственными мероприятиями» прежде всего понимается выставка известного российского галериста и арт-менеджера Марата Гельмана «Родина», которую два года назад помогла организовать в Новосибирске Терешкова. Напомним, что тогдашний губернатор области Василий Юрченко, как и депутат Законодательного Собрания Игорь Умербаев, были против проведения выставки. Неслучайно, что «Родина» открылась в Новосибирске только с третьей попытки и не пользовалась особым успехом со стороны горожан. Мэрия Новосибирска проигнорировала письмо, и Анна Терешкова была утверждена в должности.
И все же подобные систематические действия настораживают. И основной вопрос не в том, кто стоит за теми или иными активистами. Гораздо интереснее, откуда у условного «Русского Щита» есть четкое понимание, что нравственно, а что нет? Разбираясь в причинах явления, мы встретились с кандидатом филологических наук, заведующим кафедрой истории культуры НГУ Натальей Бартош, которая оказалась готова объяснить сущность происходящих в новосибирском обществе процессов.
«Мы должны объяснить, где свет, а где тьма»
— Наталья Юрьевна, два года назад в местных СМИ шла активная кампания по запрету выставки Марата Гельмана «Родина». Тогда некоторые политические и общественные деятели высказались против размещения экспозиции, говоря, что искусства как такового там нет. На ваш взгляд, это искусство?
— Давайте ответим на другой вопрос: что такое искусство вообще? Классическое определение: искусство — это то, что создается человеком посредством материально-чувственного начала — камня, дерева, глины и так далее, но пройдя через руки мастера, становится выразителем его души и духа. На протяжении тысячелетий искусство было тайной, в которой из «вещества жизни» рождается «вещество формы». Но в ХХ веке это определение перестает работать. Вслед за Фридрихом Ницше художники Авангарда первой трети ХХ века переворачивают все традиционные представления об искусстве и культуре с ног на голову. Вспомните, как переворачивал свои картины абстракционист Василий Кандинский. В его работах нет привычной для нас системы координат, нет верха и низа, как нет прекрасного и безобразного. Категории классической эстетики уходят в прошлое. Возникает новое искусство и новая эстетика, когда ценность произведения искусства определяется не степенью мастерства его творца, не преображающим воздействием на публику, а рыночной стоимостью, доходящей порой до космических высот. Немецкий культуролог Эрнст Кассирер предложил назвать новую эстетику «конвенциональной», то есть принятой по соглашению с определенной группы законодателей арт-моды. И конечно, произведения, предложенные новосибирцам Маратом Гельманом, созданы по законам не классической, а конвенциональной эстетики. Они не только непривычны (поэтому и не воспринимаемы), но и раздражают людей, воспитанных по канонам другой художественной традиции. И тут я согласна с теми, кто утверждает, что это не искусство. Ведь даже сами кураторы и современные арт-критики предпочитают называть это арт-деятельностью. Та продукция, которую предложил Гельман новосибирцам, не вписывается в рамки традиционной культуры, а действует по новым правилам игры в арт-пространстве.
— В чем отличие конвенциональной эстетики?
— Отличия не только в доминанте новых категорий: телесности, жестокости, боли. Это было в искусстве и раньше. Вспомните Босха или «Изенгеймский алтарь» Маттиаса Грюневальда. Дело даже не в появлении принципов абсурдности, деконструкции, коллажности и монтажа. Самое главное, что конвенциональное искусство отказывается от изначальных претензий классической культуры — быть вместилищем Духа. Об этом интересно пишет один из самых ярких современных российских философов и культурологов Виктор Бычков. Он подчеркивает, что в произведениях, предлагаемых нам современными галеристами, не стоит искать привычные знаки классической духовности, как мы привыкли видеть в произведениях Нестерова или Серова, музыке Чайковского. Вот и в клизмах, надетых на банки (имеется в виду скандальная инсталляция «Голубые города», в которой купола церквей изображали клизмы. — Ред.), трудно найти духовное начало. Хотя если вы его там разглядите, то я вами восхищусь.
В то же время это не значит, что новое искусство, построенное по холодному расчету, не влияет на современного человека. Яркий пример — англичанин Дэмиен Херст, который создал гигантскую инсталляцию с акулой, плавающей в формальдегиде — «Физическая невозможность смерти в сознании живущего». По мнению Виктора Пинчука, украинского мультимиллионера, одного из авторитетнейших коллекционеров нового тысячелетия, инсталляции Херста «дают энергетику сегодняшнего дня». По его мнению, акула с ее мощью и агрессивностью — актуальный феномен современной жизни: «Если ее поместить в офисе, люди будут лучше работать!».
— Подобное выражение художественной мысли может быть восприятием нашей новой действительности посткоммунистического мира. И дух замещается коммерцией, поскольку мы живем в эру капиталистических отношений. Однако вопрос в другом: мы, сибиряки, в самом деле отрицаем всякую культуру, которая не подходит для наших устоявшихся канонов?
— Ничего подобного. Сибиряки куда более восприимчивы ко всему новому и современному. Это касается не только Технопарка и компьютерных технологий. Посмотрите, с каким восторгом встретили они замечательный Транссибирский Арт-Фестиваль, вполне современный, который подарил нам этой весной наш земляк, знаменитый скрипач Вадим Репин. А ведь в программе фестиваля музыка современных композиторов, например, «Голоса скрипки» Беньямина Юсупова, сочеталась с произведениями Чайковского, Бетховена, Берлиоза. На встрече со студентами Вадим Репин подчеркнул, что Сибирь продолжает быть уникальным пространством, полем, на котором дают благодатные всходы не только новые знания и высокие технологии, но и все новое и необычное в культуре. Важно улавливать те тенденции, которые несет в себе иная культура. Я против пикетов и отрицания, но я за воспитание.
Современное искусство зачастую (впрочем, как и сто лет назад) обращается к темам секса или смерти. Это возмущает и отпугивает многих. Но не стоит сразу все отрицать. В своей университетской деятельности я читаю для студентов курс по современной культуре XXI века и уверяю их, что мы можем не любить Херста, Крисса Офли или братьев Чепменов, чья выставка «Конец веселья» проходила недавно в Петербурге и вызвала совсем неоднозначные эмоции у зрителей. Мы должны понимать смысл предлагаемых нам образов, видеть истоки символики, смысловые ряды которой выстраиваются на нескольких уровнях (классическом, психоаналитическом и прочих). Новое искусство, конечно, не для всех. Оно не только телесно и играет на инстинктах, но интеллектуально и иронично, что естественно вызывает непонимание, а отсюда и возмущение. Современные художники вступают в ироническую игру со зрителем. В структуре постмодернистского дискурса непременно существует двойное дно — ирония, которая ведет к гибели всех штампов, заранее предполагаемых сюжетных ходов, стандартов «зрительских ожиданий» — еще один повод для отрицания. Современный художник расставляет сеть нехитрых визуальных знаков (например, клизмы-купола, или череп, усыпанный бриллиантами (Дэмиен Херст), или Штирлиц с обезьянкой (Александр Гнилицкий), в которую попадает зритель, восхищенный лаконизмом и откровенной простотой приманки, энергичностью ее арт-импульсов. Далеко не всегда зритель уразумевает, что перед ним ироническая семантическая игра с арт-объектами, за которой лишь иллюзия того, что идея-символ может претвориться в видимую форму. Поэтому, обращаясь к современному искусству, надо хорошо знать классическую традицию. Нельзя быть всеядным, доверчиво «заглатывать» все, что тебе предлагают, так как легко попасть в интеллектуальную ловушку.
В свое время академик Михаил Лаврентьев, основатель Академгородка, очень трепетно относился к воспитанию нового поколения — будущей научной элиты. Понимаете, Академгородок вырос не на голой кочке. Люди, которые его создавали, очень бережно везли с собой «багаж» московских и ленинградских культурных традиций. В то же время городок славился тем, что в нем всегда классическая культура уживалась с авангардной. В Доме Ученых проходили первые выставки не только таких ярких творцов авангарда, как Фальк, Филонов, Эль Лисицкий, но и художников следующего за ними поколения: Михаила Шемякина и Николая Грицюка. Это то, на чем вырос Академгородок. К сожалению, «культурный багаж» Марата Гельмана не нашего размера, поскольку его творчество, направленное на чистую коммерцию, заигрывает со зрителем и в тоже время провоцирует его.
«Мэнсон использовал образы Шекспира»
— Хорошо, пусть это будет провокацией. Но давайте оставим право свободного выбора каждому гражданину. Пусть он сам поймет, что это ему не нужно.
— Знаете, мне понятна логика ревнителей культуры. Им арт-деятельность кажется чем-то неудобоваримым, может быть, еще и потому, что не все знают, как она устроена. Впрочем, когда в ваш дом принесут несвежие, плохо пахнущие продукты, вы скажете своей жене: «Убери это немедленно!». Думаю, что не только им кажется, что «Родина» плохо пахнет. И дело здесь не в так называемом «влиянии Запада». Зачастую европейские традиции, укоренившись в русской культуре, дают добрые всходы. Вспомните построенные итальянскими мастерами Кремлевские соборы. Известный русский святой XVI века Максим Грек был родом из знатной албанской семьи, учился в знаменитом Болонском университете, а прежде чем постричься в монахи на Афоне, жил во Флоренции и был учеником знаменитого Савонаролы. По просьбе царя Василия III, афонские старцы отправили его на Русь для перевода Псалтири. Философ за год справился с заданием царя, но Василий III ни за что не желал отпустить Максима Грека, понимая, насколько нужен такой яркий, неординарный ум Русскому государству. Максим Грек стал первым русским энциклопедистом, воспитал новое поколение русских интеллектуалов — Вассиана Патрикеева, Ивана Берсень-Беклемишева, Федора Жареного. А разве новые западные «просветители» — Behemoth и иже с ними — несут нам тот же свет, что и Максим Грек?
— У этих музыкантов все равно прослеживается некая мысль. И даже если она не совсем нам привычная мысль — разве это повод отвернуться?
— Нет, не повод. Всегда есть выбор — пойти или не пойти. Я не пойду, надеюсь, что мои дети тоже не пойдут, если поймут, о чем эти песни. Тут, мне кажется, уместна простая метафора. В наших магазинах продается много ярких и заманчивых продуктов. Не все они полезны, а некоторые даже и вредны для здоровья и для жизни. Например, я не ем колбасу, потому что считаю, что это некачественный продукт. Не покупаю ее для своих близких, поскольку уверена, что это не полезно для них. Почему же мы должны кормить детей некачественными «культурными продуктами»? Впрочем, я не устраиваю пикеты возле торгового центра, не убеждаю людей не есть колбасу — каждый волен сделать свой выбор сам. Но своих детей я постараюсь уберечь!
— Помню, в школе взял у одноклассника диск с норвежской группой Dimmu Borgir, яркими представителями направления блэк-металл, и мне хватило пары песен, чтобы понять, что это не мое. Но вот это понимание не дает мне права и повода взывать к власти о запрете концертов всех музыкантов, играющих крайне жесткую музыку.
— И для меня это не повод. К сожалению, все противодействия имеют обратный эффект — они создают рекламу. Если бы спокойно открыли ту же самую выставку «Родина» и ни один из депутатов не попытался бы ее запретить, то она бы постепенно «увяла», ибо не было бы потока жаждущих приобщиться к «высокому» искусству. А когда появляются запреты и табу, то возникает недюжинный интерес: «Что это там такое интересное, что нам не дают посмотреть?!». Лучший метод разрешения этой ситуации — объяснить сущность явления, дать представление о нем.
В марте в связи с 450-летием Уильяма Шекспира преподаватели кафедры истории культуры НГУ организовали цикл лекций, посвященный творчеству великого драматурга, его влиянию на современное искусство. В рамках «Дней Шекспира» состоялась интересная лекция музыковеда и философа Елены Гусевой. Она как раз рассказывала о мотивах и образах Шекспира в творчестве Альфреда Шнитке, Романа Хаубеншток-Рамати, а также в композиции «Overneath the Path of Misery» («Над путем страданий») Мэрилина Мэнсона. Елена Семеновна показывала, какие образы Шекспира были задействованы Мэнсоном, откуда (из макбетовских ведьм) рождаются фигуры творимого им Зла. Может быть, прослушав эту лекцию, молодые люди задумались, согласуется ли лирика Мэрилина Мэнсона с их внутренним миром, стоит ли им идти на этот концерт.
— Отличное объяснение! Но коли вы и я понимаем эти тенденции, почему другие понять их не в состоянии?
— Тут дело в заботе о ближних, которая принимает гипертрофированные формы. Я думаю, ревнители чистоты культуры считают, что неопытные молодые люди не способны отличить плохое от хорошего. Отсюда и попытка защитить и уберечь их. А потом, не стоит забывать, что мы живем в эпоху куда более сложную и неоднозначную, чем при советской власти. Мнимая свобода выбора выражается в том, что изначальное зло не предстает уже с однозначно негативным окрасом. Предоставить молодым людям возможность выбора — это правильно, но прежде мы должны объяснить им, своим детям и студентам, где свет, а где тьма. Это объяснение должно быть таким, чтобы они выбрали достойный путь духовной жизни, предпочтя его дороге в мир одних удовольствий. Здесь должен включиться нравственный закон.
«Россия — это не совсем восточная страна»
— Для вас духовность синонимична с православием?
— Безусловно, если это касается русской культуры. Русский человек, если он любит, ценит, а еще важнее, изучает традиционную русскую культуру, не может быть внутренне неправославным. Иначе он отсекает от себя корни, духовные основания. Произведения Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Фета, Тютчева — все это звенья единой цепи великой русской литературы, связующей воедино Великопостную молитву Ефрема Сирина и пушкинских «Отцов пустынников», древние патерики и романы Достоевского. Даже Лев Толстой, несмотря на его разногласия с православной церковью, был глубоко верующим православным человеком — это понимаешь, когда читаешь его романы и повести. Русские художники, писатели, поэты впитывали в себя православие вместе с молоком матери, с молитвами и колыбельными нянюшек. Не зная красоту православных иконописных ликов, невозможно понять особую таинственную красоту венециановских крестьянок и нестеровских героинь. Не понимая связь русской культуры с православием, нельзя понять и саму культуру в целом.
В то же время нельзя говорить, что духовность ограничивается только православием. Духовное начало — основание любой полноценной религии! У меня много друзей-католиков, в большинстве это итальянцы, люди глубоко верующие. Все они люди удивительной красоты души и духа. А итальянская культура вырастает из католической веры, как русская из православной. Но разве терцины поэмы Данте менее духовны, чем русская поэзия? Я очень люблю его «Божественную комедию», часто цитирую студентам. Вот вам высокий пример духовного Пути.
— Как вы понимаете русскую культуру?
— Трудно найти общее, отстраненно-абстрактное определение. В этом отношении мне близко стихотворение «Русская культура», его автор — Евгений Вадимов, один из русских поэтов-эмигрантов. Навсегда утратив Родину, поэт пытается восстановить ее образ через конкретные реалии. Это стихотворение — сплошное перечисление, сундук с драгоценными дарами, где хранится все: от «трепетной лампады» до «далей Невского», как высокая поэзия и музыка, так и кафтаны, кокошники, чеканные пояса и яровские цыгане, а еще «терема и церковки, звон Кремля Московского». Очень простое стихотворение, но так живо трогает за душу:
***
«Русская культура — это то,
чем славится
Со времен Владимира наш народ
большой...»
***
В качестве вывода можно обратиться еще к одному очень лаконичному и емкому определению, которое дал Дмитрий Лихачев: «Культура — это святыни народа, святыни нации». Как я уже и говорила, классическая русская культура выросла из православия и насквозь пронизана им. Как мы знаем, Русь принимает крещение от Византии, и с оглядкой на по-восточному роскошный и просвещенный Константинополь формируется молодое государство с центром в Киеве, всего через 50 лет после принятия крещения по аналогии с главным Константинопольским собором строится роскошный храм Софии Киевской, где «свод небесный» соединяется с земными чертогами, так же как и в соборе в Константинополе. Однако нельзя говорить об однозначной ориентации русской культуры на восток. Уже в XII веке князь Андрей Боголюбский привозит во Владимир мастеров от Фридриха Барбароссы. В белокаменных владимирских храмах явственно проступают черты западного романского искусства с его масками, колоннами, узкими окнами-бойницами, а самое главное, удивительным чувством принадлежности ко всей священной истории. Поэтому заявлять о том, что Россия — восточная страна, не совсем верно. Русская культура — особая общность, обусловленная еще и суровыми природными условиями.
— Многие уверены, что Россия становится настоящей восточной теократической державой, где церковь наращивает свое влияние, а власть постепенно отходит от принципов светского государства…
— Ничего подобного! Это нелепое утверждение могут повторять люди, плохо знающие мировую историю с ее примерами теократических государств, троечники, не знакомые с русской историей и культурой. Россия была и остается светским государством. Действительно, Русская православная церковь (не люблю аббревиатуру — РПЦ, от этой аббревиатуры, как и от всех аббревиатур, несет убогостью породивших их штампов соцреалистического косноязычия) преодолела полосу гонений, расправилась и поднялась. В последние 25 лет поднимаются из развалин древние храмы, построено много новых храмов и монастырей. Вспомните, сколько было разрушено, уничтожено: на весь Новосибирск оставался один только Вознесенский собор. Думаю, что даже при активном современном строительстве числу храмов еще очень далеко до дореволюционного, в то же время посчитайте, во сколько раз увеличилось население. Вот и простой ответ.
— Но не кажется ли вам, что наши духовные лидеры, стремясь расширить свое влияние над умами, стали чересчур публичными фигурами? Многие вышли в Интернет и принялись вещать там, другие же комментируют любую ситуацию, иногда даже совсем не связанную с религией.
— К сожалению, средства массовой информации играют слишком большую роль в нашей жизни. Странно, когда к ним прибегают с коммерческими или политическими целями — это нормально, а когда для духовных бесед — это вызывает недоумение и возмущение. Ведь нигде не сказано, что духовные лидеры (православные, католические, мусульманские или иудейские) не имеют права использовать Интернет или телевидение для общения со своей паствой. Разве Папа Римский Франциск избегает телевидения и говорит с верующими только на темы священной истории? Это нормальная практика во всех странах, чтобы первые лица церкви имели определенную публичность. Хотя я против славы ради славы, как говорил Пастернак: «Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь...».
«Сибирь способствует развитию культурной мысли»
— Возвращаясь к теме русской культуры. То, о чем вы говорите, — это же натуральные скрепы для русского народа. Что может объединить меня, вас и всех, кто живет в Новосибирске и в России?
— Нас объединяет ментальность, воспитание, общие святыни и произведения искусства, общая история, память. Культура в данном случае — это инструмент. Однако в последнее время наметились определенные тенденции, когда в школе преподавание литературы или культуры замещается, заменяется на более утилитарные дисциплины (математику, физику, информатику). Вы знаете, что мировую художественную культуру преподают в 9 классе всего один час в неделю? Литературе тоже достаются какие-то крохи. Этого очень мало, совершенно недостаточно, чтобы дать базовые знания. Зато делается упор на точные науки. Физика и математика — это хорошо, но еще лучше, когда ученый, специалист по точным наукам, знает и любит литературу и музыку.
— Так тогда получается, что мы на пороге действительности, про которую писал Рэй Брэдбери в своей антиутопии «451 градус по Фаренгейту»: когда школы стали выпускать все больше и больше бегунов, прыгунов, пловцов, летчиков вместо ученых и людей искусства, слово «интеллектуальный» стало бранным словом, каким ему и надлежит быть?
— Это реальность, которая наступает, но, надеюсь, что здесь, в Академгородке, это нам не грозит. В 1957 году, когда академики во главе Лаврентьевым задумали создать наукоград в самом центре Сибири, в лесу, в 30 километрах от Новосибирска — это была своего рода утопия: идеальный город с идеальными (умными, добрыми, свободными) людьми. Лаврентьев верил, что в Сибири найдет талантливую молодежь, создаст новую науку. Он приглашает в Академгородок лучших профессоров из Москвы, Ленинграда, Грузии. Ученые живут в суровых условиях, в лесу. Они осваивают пространство, преображают его, меняют даже топонимы. Так, долина речки Зырянки, известная как «Волчий лог», превращается в знаменитую «Золотую долину». Лаврентьев буквально сгребает со всей Сибири с помощью олимпиад и заочных школ новое поколение молодых людей из самых глухих мест, из далеких деревенек. Собирает детей и воспитывает.
— Плюс к этому, Академгородок был неким островком свободомыслия.
— А Сибирь всегда славилась своей свободой. Здесь до царя было далеко, до культурных цензоров еще дальше. Главная свобода была в творческом поиске. А соблазнов, уводящих от творчества и духовных поисков, гораздо меньше. Они присущи для Москвы, там власть и та самая арт-деятельность могут запросто развратить. А Сибирь и вообще северные регионы способствуют развитию настоящей культурной мысли. Тот же самый Максим Грек написал свои 365 посланий во время ссылки в северном монастыре. Не могу сказать, что это было свободомыслие как противопоставление власти. Это было свободомыслие, как его понимал советский историк культуры Сергей Аверинцев: когда внутренняя свобода человека подчиняется моральным и духовным императивам, но не подчиняется насилию свыше. Для меня, из Барнаула, Академгородок стал в свое время открытием, здесь не было никакого предела, кроме морального. Не было надзора, не было строгой иерархии властей, в то же время была невероятная возможность для встреч.
«Важно не отрицать европейскую культуру»
— Вы упомянули о нравственных императивах, можно ли их как-то охарактеризовать?
— Существует такое мнение, что интеллигенция — это особая каста, с особыми взглядами, отличающимися от обычных людей. Для интеллигенции главным было понятие внутренней свободы. И второе, что высоко ценил академик Лаврентьев, — это идея высокого разума: человек-интеллектуал, творец науки, уповающий на разум, с помощью чего он и творит. При этом действовали все те же христианские императивы: не убий, не укради, не предавай.
— Получается очень интересная закономерность. По сути, идея академика Лаврентьева по формированию нового интеллектуального общества очень схожа с той практикой, что применялась в царской России. Когда на каторгу и ссылку в Сибирь отправлялись виднейшие политические и революционные деятели, которые были настоящими интеллектуалами.
— Это не совсем так. Да, может, в отношении декабристов, которые поселились в Иркутске и заложили основы для развития тамошней научной и творческой мысли, это верно. Ушла одна культура — тюркская, а ей на смену возникла другая — российская. Скорее даже славянская — с добавлением ментальности украинцев, поляков, латышей и литовцев. Происходило взращивание новой культуры в новом пространстве.
У Лаврентьева же была идея создания особого типа пространства и людей, и я думаю, что ему это удалось сделать.
— Но разве желание узнать и прочитать больше, чем можно получить, — это было только в Академгородке? Неужели в советские времена мало кто из граждан стремился к культурной свободе?
— А сейчас? Много ли современных людей, готовых выйти за рамки существующих штампов? Не думаю. И тогда все было так же. Многое зависит от среды и воспитания. То, что закладывают в университете, остается навсегда. Появился новый тип человека — человека любознательного, который стремился узнать больше, учиться лучше, чаще бывать на природе, любил лес, музыку, искусство. Нам не нужен был телевизор, ибо мы считали, что он — враг учебы, а кроме того, убивает внутреннюю свободу, навязывает штампы, присущие массовой культуре.
— Но разве после 1991 года штампы не исчезли?
— Вовсе нет. Их стало гораздо больше. Те штампы, которые были в Советском Союзе, вызывали смех, над ними шутили на кухнях, их старались обойти. Мы точно знали, как написать начало научной статьи со ссылкой на тот или иной съезд, а труды Фридриха Энгельса вообще были неистощимым кладезем цитат. Вот эти штампы были четкими.
— Так откуда возникли современные штампы?
— Под влиянием масс-медиа — они их создают, под влиянием массовой культуры. В советское время тоже была массовая культура, но она действовала по очень четким канонам. Эти каноны формировались не сразу, в 1930 годы был один вариант, в 1950-е — другой. Так и сейчас: массовая культура живет штампами. И современный кинематограф еще более заштампованный, чем советский.
— Тогда получается, что под один из смыслов нашего существования можно подвести идею сохранения культурного наследия?
— Верно. Еще Дмитрий Лихачев писал, что культурные ценности принадлежат будущим поколениям, и наша задача - сберечь их для наших детей. Однако опять же повторюсь, что важно не отрицать при этом европейскую культуру. Важно понимать истоки русской культуры. Помнить, что она вышла из старославянских рукописей, таких как «Повесть временных лет», и русских икон и храмов. Эти самые корни были хорошо видны даже у советских писателей, которые, не обращаясь напрямую к православной тематике, акцентировались на теме духовного начала. Русская культура всегда была воспитывающей и прославляющей.