Отечественное тяжелое машиностроение давно принято воспринимать главным страдальцем всех экономических неурядиц, начиная с едва ли не самого болезненного преодоления в сравнении с другими отраслями переходного периода 1990-х и заканчивая вялым восстановлением после острой фазы экономического провала 2008 — 2009 годов. Сами машиностроители к трудностям относятся стоически: да, ситуация непростая, да, который год приходится работать с плановыми убытками, но это вовсе не причина отказываться от деятельности. Почему бы не бросить все и не уйти в более простой и прибыльный бизнес? Этот тезис 90-х годов сейчас не в ходу. С одной стороны, руководители и работники предприятий глубоко и тонко ощущают важность тяжелого машиностроения для стратегического развития государства — это основа всего индустриального строя. С другой — нынешние собственники, в отличие от предшественников из 90-х, соглашаются на поддержание этого планово убыточного социально ориентированного курса. Главное теперь — изыскать многомиллиардные средства на обновление прежнего оборудования. Обо всем этом мы беседуем с Андреем Кузнецовым, техническим директором и первым замом генерального директора Уралмашзавода.
Объем спроса
— Андрей Леонидович, недавно обнародованные результаты первого полугодия-2014 на Уралмашзаводе нерадужные: выручка сократилась на 30% к уровню полугодия-2013, валовая прибыль упала на порядок. В чем причина?
— Да, это не очень хорошие результаты. Причина тут совершенно понятна: вялая экономическая ситуация в тех сегментах, где мы трудимся. В частности мы так и не увидели оживления на рынке черной металлургии, в горнодобывающей и горно-перерабатывающей промышленности.
А наша традиционная номенклатура (экскаваторы, дробилки и мельницы) ориентирована именно на них. Никаких серьезных инвестиционных программ ни металлурги, ни горняки не запускают: не занимаются ни расширением, ни реконструкцией. Значит, спроса на оборудование нет, и в результате мы фактически ограничиваемся поставками запчастей и точечными ремонтами. Хотя, на наш взгляд, потребность в реконструкции в этих отраслях есть.
— Правильно я понимаю, что в таких условиях в секторе горного оборудования вашим крупнейшим заказчиком остается Уральская горно-металлургическая компания (УГМК), с которой Уралмашзавод прошлой осенью подписал договор на поставку 19 мельниц?
— Да, это так. Но в УГМК собственная динамика инвестиционного процесса. Говорят, что строительство Северной горно-обогатительной фабрики (под Ивделем, для освоения Северной группы месторождений медных и медно-цинковых руд Свердловской области. — Ред.) руководство холдинга уже одобрило, но до нас пока никакого официального распоряжения не доходило.
— Но ведь УГМК не только для новой фабрики заказывала мельницы, так?
— Конечно. Мы уже отгрузили мельницу на комбинат «Святогор», сделали мельницу для площадки в Верхней Пышме, сейчас в стадии изготовления машины для Учалинского ГОКа: производство четырех мельниц запланировано на этот год, двух — на первый квартал следующего.
Тем не менее больше половины контракта все же приходится на Северную фабрику. Нам важно, что часть этого оборудования для нас в новинку. Сейчас мы стараемся зайти в нишу мельниц большого диаметра (4,5 — 7 метров). Поэтому этот проект нам интересен с точки зрения как выгодного взаимодействия с УГМК, так и приобретения опыта и репутации в новом для нас сегменте: вот мы мельницы сделаем, установим, и у нас появятся референтные поставки.
— А международный спрос на ваше оборудование для горных отраслей есть?
— Мы плотно работаем с Казахстаном, у нас давние хорошие отношения с Казахмысом, с Соколовско-Сарбайским ГОКом. Но в казахстанской экономике сейчас непростая ситуация: весной курс тенге обвалился, и, по-моему, промышленность там не восстановилась до конца после того удара.
Есть у нас объемный проект в Белоруссии для РУПП «Гранит», но и он пока застопорился: мы поставили белорусам линию по производству щебня и должны были приступить к сооружению второй фабрики, но у них вдруг возникли проблемы с реализацией. По каким-то показателям не удалось сертифицировать этот щебень по мировым стандартам, и теперь ни в Европе, ни в России его не берут. Так что у них вроде инвестиционное финансирование есть, а понимания, куда продавать произведенный щебень, — нет.
Зато у нас серьезные успехи в Индии, там мы работаем на протяжении пяти последних лет. Сделали кольцепрокатный стан, правильно-растяжную машину и заключили договор на новую; закончили ряд объектов по обжигу, и сейчас в стадии подписания масштабный контракт на новое обжиговое оборудование. Дробилки туда поставляем. (Речь о контрактах с компаниями Mahendra Sponge, Stemcor Mesa DMCC, Vizag Steel Plant и другими. — Ред.)
Выход на рынки дальнего зарубежья затруднен большим количеством европейских поставщиков. Тем не менее у нас же есть контракт с немецкой Thyssen Krupp (крупнейшим мировым проектировщиком горного добывающего и перерабатывающего оборудования. — Ред.), который мы заключили в начале 2013 года. В его рамках мы занимаемся производством оборудования для энергетической отрасли Казахстана: это стальные конструкции отвалообразователя, дробильные комплексы, конвейеры и т.д.
— И какова доля международных поставок в общей выручке?
— Их сравнительно немного: где-то 30% от общих продаж.
— Каковы перспективы на 2015 год по этому сегменту?
— Сейчас мы как раз заканчиваем формирование портфеля на 2015 год, и объем выручки предполагается на уровне 2014-го, то есть нет ни падения, ни роста. Конечно, все не так хорошо, как бы хотелось, но это не повод для того, чтобы впадать в депрессию. Здесь важно, что Газпромбанк — это собственник, который дает нам стабильность.
Качество предложения
— Какова ситуация с буровым оборудованием?
— На 2015 год мы уже запланировали объемы производства примерно на уровне 2014 года. На перспективу объемы точно останутся как минимум стабильными. Но на внешние рынки мы сами не выходим: работаем в тесной связке с «Уралмаш НГО Холдинг» — за ним контрактация на внешних рынках и инжиниринг, а мы у него на субподряде.
— Все говорят о растущем внутреннем спросе на буровые, о необходимости замены сотен изношенных установок.
— Разные факторы не дают организовать этот растущий спрос в реальный заказ. На многих рынках активно присутствуют китайцы, а их цены даже адекватными назвать не всегда получается. С одной стороны, миф, что в Китае все дешево, вроде бы не подтвердился; с другой — там сильная государственная политика, которая позволяет производителям заниматься поставками по демпинговым ценам. Вот, скажем, буровую установку, подобную нашей, они отдают практически в два раза дешевле.
— А качество?
— Отзывы разные. Кто-то категорически настроен против китайской продукции, причем даже не против конкретных компаний, а страны происхождения вообще; а кто-то вполне доволен. Тем не менее на рынках экскаваторов и бурового оборудования китайцы присутствуют очень сильно. Точнее, не только китайцы: это производители и из Южной Кореи, и из Тайваня. Одним словом, Юго-Восточная Азия — это все традиционно дешевые производства.
— Сейчас много говорят о протекционизме и импортозамещении. Да, сильно? ограничительное влияние как западных, так и наших ответных санкций. Но еще весной Таможенный союз принял решение повышать импортные пошлины на отдельные виды прокатных валков (см. «Куй железо, пока оно есть», «Э-У» № 16 от 14.04.2014). Дает ли это преимущества Уралмашзаводу?
— Введение ограничительных пошлин и квот на импорт, конечно, может нас поддержать. Но есть мнение, что это ничего не даст.
Давайте посмотрим на Новокраматорский машиностроительный завод — он является нашим основным конкурентом по всем номенклатурным группам, кроме бурового оборудования. Напомню, в Советском государстве было два завода, обеспечивавших индустриальное развитие страны в целом: на западе — НКМЗ, на востоке — УЗТМ. В постсоветский период у нас были совершенно разные пути; в истории НКМЗ совершенно очевидно прослеживается личное участие президента Кучмы, что позволило заводу сейчас быть в отличном тонусе и форме: здесь сохранили 15 тысяч работающих, провели огромную модернизацию. И хотя из устных разговоров ощущается, что теперь на Украину, по понятным причинам, посматривают с некоторой долей опасения, завод все равно стабильно работает и заключает контракты.
Так вот: как только мы повысим ввозные ставки, НКМЗ сразу выбьет себе из правительства Украины налоговые льготы, чтобы компенсировать введенные нами пошлины. И в этой ситуации никакого серьезного заградительного эффекта мы не почувствуем. То есть, наверное, немцев или англичан мы на рынке с помощью пошлин немного подвинем, но это все равно лишь полумера.
Или, положим, примут сегодня повышение пошлин, но завтра в правительство придут наши металлурги и скажут — вы пошлины ввели, и теперь мы импортное оборудование не можем купить: что нам теперь, свой бизнес останавливать прикажете? А объемы выручки и налоговых отчислений у металлургов посерьезней, чем у машиностроителей.
— То есть мы не в силах удовлетворить внутренний спрос?
— Нужна коренная перестройка. А для нее надо принимать комплексные госпрограммы по машиностроению, в частности тяжелому. А то ведь у нас ни отечественного инструмента, ни станков — ничего.
— Но ведь есть же отдельные успехи в отечественном машиностроении?
— Да есть сегменты, где в целом дела обстоят неплохо. Это те, кто связан с атомной промышленностью, энергетикой, нефтехимией, ВПК. Во всех остальных секторах — видимого прогресса нет.
Есть, конечно, успешные небольшие машиностроительные предприятия, ориентированные на какой-то монопродукт или использующие какую-то одну технологию, но это максимум 500 человек занятости.
А Уралмаш — гигант. В советское время это был центр генерирования затрат, который обеспечивал индустриальное развитие всего государства; а затраты эти покрывались за счет прибыли с продукции конечных отраслей. Плановая экономика позволяла это делать. А когда все вбросили в рынок, мы так и остались со своими затратами и без инструментов генерирования прибыли.
Вот, скажем, мы защищаем у акционеров всевозможные стратегии, планы и т.д., и объем инвестиций всегда оценивается в рамках жесткого бизнес-подхода: сроки окупаемости должны быть короткими, показатели эффективности сразу же высокие и прочие критерии. Наш конечный владелец — банк, его деятельность законодательно очень строго регламентирована; поэтому он не может выдавать нам рисковые или непредсказуемо длинные кредиты — это на его собственных показателях сказывается не лучшим образом. Если говорить о проблемах Уралмаша в целом, то мое мнение: объем необходимых финансовых вложений для модернизации существенно выше бизнес-планов. Никто в рамках бизнес-подхода этих денег не даст, здесь нужен уровень государства.
Площадка
— Недавно Уралмашзавод заявил, что намерен организовать на своей территории индустриальный парк. Расскажите об этом начинании.
— У нас есть неэффективно используемые площади. Нам долгое время было трудно приступить к оптимизации их использования: они были пятнами разбросаны по всей территории завода. Но когда мы год назад закрыли металлургические цеха (см. «Слить литейку не дадут», «Э-У» № 41 от 14.10.2013), то появился цельный кусок территории, который уже можно самостоятельно использовать. И было принято решение создавать индустриальный парк.
— С областным правительством сотрудничаете?
— Да, мы обсуждали разные форматы совместной работы. На стадии разработки концепции сотрудничество заключается в координации деятельности, выработке совместного стратегического видения: мы стараемся учесть нужды и потребности министерства промышленности и науки Свердловской области, ориентируемся на развитие внутриобластных процессов кооперации, и т.д.
— Проблема избыточных площадей присутствует практически везде на территориях старых заводов, которые планировались и возводились в советское время. И опыт решения этой проблемы, должно быть, уже есть.
— Конечно, определенный опыт есть, мы здесь не первопроходцы. Просто у нас своя специфика — площадь Уралмаша огромна, поэтому нам нужно решать этот вопрос на глобальном уровне. Обычно же заводы обходятся организацией площадки меньшего формата — например, небольшого технопарка, а для такого, условно говоря, хватит территории бывшего детского сада.
Кстати, помните, в конце 1990-х Каха Бендукидзе (создатель и в то время владелец и руководитель холдинга «Объединенные машиностроительные заводы». — Ред.) заявлял, что здесь проще все снести и продать землю под застройку? На самом деле — ничуть не проще. Мы, когда думали над созданием промышленного парка, рассматривали разные подходы — до самых экзотических, которые потом на широкое обсуждение даже не выносились. Так вот чтобы снести теперешние постройки на этом участке, рекультивировать землю и сделать территорию пригодной для строительства, средств нужно потратить значительно больше, чем выручить от продажи площадей. Так что простого решения тут нет.
— Кого вы хотите видеть потенциальными резидентами?
— В идеале, конечно, хотелось бы сюда привлечь подразделения наших поставщиков: почему бы не производить продукцию прямо на площадке основного потребителя? Или неплохо было бы организовать что-то связанное с металлургией: так как под нужды индустриального парка планируется приспособить цеха нашего бывшего металлургического производства, затраты будут минимальны.
Пока находимся в стадии формирования концепции. Выбрали организацию — управляющую компанию «Капитал», имеющую опыт разработки концепций таких парков. Например, она построила в Казани индустриальный парк на территории химического завода, и сейчас он уже приносит прибыль (технополис «Химград» — первый сертифицированный Ассоциацией индустриальных парков индустриальный парк России, создан в 2006 году. — Ред.). Наша концепция появится не раньше декабря, так что пока никакой конкретики.