На обложке новой книги писателя Андрея Битова написано: «Пушкинский дом» и «Пушкинский том» – одну букву поменял, а вся жизнь прошла. «Пушкинский том» писался на протяжении всего творческого пути Андрея Битова и состоит из трех частей. Первая – «Вычитание зайца. 1825» – представляет собой одну и ту же историю (анекдот) из жизни Александра Сергеевича, изложенную в семи доступных автору жанрах. Вторая – «Мания последования» – воображаемые диалоги поэта с его современниками. Третья – «Моление о чаше» – триптих о последнем годе жизни поэта. Приложением служит «Лексикон», состоящий из эссе-вариаций по всей канве пушкинского пути. Действительно, как признается сам автор, от первого варианта «Пушкинского дома», который является как бы его брендом и уже порядком ему надоел, до написания новой книги – «Пушкинского тома» прошло ровно полвека. Между этими двумя книгами были и еще, не менее достойные. Что изменилось за то время, разделяющее «Пушкинский дом» и «Пушкинский том»? Какие мысли сегодня актуальны, а какие нет. Об этом и многом другом писатель Андрей Битов рассказал в рамках встречи с петербургскими читателями.
Пушкин – бесконечен
– Андрей Георгиевич, не секрет, что у вас большое количество произведений. И вы говорите, что лучше всех их объединять словом «коллекция», но никак не собранием томов. Хотя «Пушкинский том» – это все же том. Почему?
– На «Пушкинском томе», на единственном, обозначен номер, поскольку он восьмой. Это для меня важно. Номер я расположил лежа. Получилась бесконечность. Потому что Пушкин – бесконечен. Хочу заострить мысль вот на чем: всю нашу жизнь нам говорят, что жизнь Пушкина была уникальной и блестящей. Жизнь гения. И нам кажется, что у Пушкина все было в порядке. В «Пушкинском томе» я стремился объяснить, насколько это неверно, поскольку поэт этот абсолютно трагический, совершенно неровный, кризисный. И если его правильно прочитать, то становится просто страшно. А так он у нас у всех светлый. Мы его так заклеили, такие памятники воздвигли, будто и не было ничего спорного и парадоксального в его биографии. Почитание заслужено, конечно. Но это в основном переведено в оперу, в «Пиковую даму», а если взять и посмотреть его насквозь… Совсем другая картина получится. Если обратить внимание на последовательность текстов, как он их писал, то получается – довольно страшная жизнь. Плюс к этому – гениальный характер, который с этой жизнью справлялся и который эту жизнь усугублял к тому же. Он никуда не вписывался, и у него многое не получа лось. Не получалось даже то, что он хотел. А хотел он быть как все. Но нет.
– В ваших книгах всегда чувствуется авторское и очень точное отношение к тому, о чем вы пишете, будь то Пушкин и его жизнь (словно это не хрестоматийный персонаж из школьного учебника по литературе, а наш современник) или ваша собственная жизнь, к примеру. Вы, как мне кажется, любите конкретику, с фактами, ссылками, интертекстуальностью (основной вид и способ построения художественного текста в искусстве модернизма и постмодернизма, состоящий в том, что текст строится из цитат и реминисценций к другим текстам. – «Эксперт С-З» ).
– Пишу я о том, что видел, чувствую, знаю. Где-то в «Пятом измерении» у меня есть фраза, и, сказать по правде, я ею горжусь: «Писатель – наиболее безотходное производство. Горстка пепла в костре тщеславия». Тот, кто сумел оставить после себя горстку пепла (я вообще не сторонник гроба), пепел и есть. Я не знаю других критериев, кроме пути. Как ты его проходишь – это и есть критерий. Ни славой, ни гонораром, ни властью ничего измерить нельзя. Мой критерий – в моих книгах. Читайте. Кстати, «Пятое измерение» началось для меня внезапно. Я не думал, что напишу такую огромную книгу о литературе. Но первое эссе в 1971 году, которое входит в него, называется «Молчание слова». Вы знаете, как слово ждет, чтобы его написали? А последнее, что я написал в рамках этой книги, было в 2014 году о Ломоносове.
А если говорить о себе… Например, писал про Аптекарский остров в Петербурге. Он является моей малой родиной. Там я родился, там «застиг» свои первые воспоминания, связанные с блокадой. Там я жил-жил, пока не эмигрировал на некоторое время в Москву. А теперь живу на два города: туда-сюда.
Я помню, как мне цензура нарочито говорила: «Ты в своих книгах ни одного слова советского не употребляешь!» Я после этих реплик вставил куда-то в текст два слова советских, но они были сняты цензурой. А фраза была такая: «Я родился, когда советской власти не исполнилось еще и 20 лет…» Мне тут же задали вопрос: «То есть? Как это может быть?» А подтекст этого вопроса был следующим: «Советская власть всегда и навечно. Она не молода и не стара». Ну что ж… Так мы и жили… Мы жили вечно. Особенно «вечность» чувствовалась при Леониде Ильиче. Вы, думаю, спросите, а можно ли было в этой «вечности» что-то писать? Отвечу, что да. Вот только не печатали. А писать – пиши.
Я – непрофессиональный писатель
– Вы сами неоднократно говорили, что «Пушкинский дом» стал вашим брендом. А многие критики вслед этому сказали, что это лучшее произведение, больше таких не будет.
– Может, мой первый том – самый талантливый. Потому что он первый. Но я полагаю, что с возрастом желание писать большие произведения пропадает. При этом я не считаю исчерпанность большим недостатком. Если ты исчерпался, значит, это хорошо. Ты ведь не машина. Надо помнить, что в русской литературе не было производства. А на Западе оно довольно рано возникло, потому что таким образом там зарабатывали. Умел писать в этом смысле неплохо Федор Михайлович Достоевский, хотя все упрекали его в том, что он делает это плохо. Ошибались, как мы можем судить сейчас. Но для того чтобы хорошо писать, ему все время надо было себя загонять в лузу долгов и проигрышей. А писал он со страшной скоростью. Кроме того – удачно женился на стенографистке. А вот Толстой уже так не писал. Он был барином. Писал в основном для себя. И как он осилил эту эпопею, я не знаю! По-видимому, что-то хотел доказать себе и миру. И доказал. «Войной и миром» и «Анной Карениной». А потом, «благодаря» этой чудовищной истории с октябрьским переворотом, наша литература снова была отброшена к состоянию младолитературы. Зощенко, Платонов, Заболоцкий, Мандельштам – вот эти люди, которые рискнули говорить на языке времени, но сохраняя связь с общей культурой и русской литературой. В живописи таким был Филонов, в музыке – Прокофьев и Шостакович. Это были люди, которых не было бы, если бы не было переворота. Они заговорили громче и сильнее, и навсегда. Но таких трагических нот, какие они взяли, не взял потом никто – ни до, ни после.
А еще есть такой момент, как лень: не написать лишнего, не сделать лишнего. Делать тогда, когда этого тебе действительно хочется. Ну и тогда, когда есть возможность. А возможность – это чтобы тебе никто не мешал. Попробуйте найдите такую возможность! Значит, надо готовиться к этому. Куда-то удрать, чтобы местность подходила. Чтобы уйти чуть ли не в схиму. Единственное, за что я могу ручаться, что без вдохновения мною не писано ничего. Профессионалом я никогда не был. Я вообще не люблю слово «профессионал». При Сталине оно соответствовало проституции и журналистике. Впоследствии расширилось на киллеров, финансистов, потом на политиков. Ну, словом, на всякого рода сомнительных людей. Все они оказались профессионалами. А в русской литературе профессионализма не было. Было что-то совершенно другое.
– Кто ваш читатель?
– У меня есть почтенный читатель, равный мне по возрасту. Есть младше меня. Скажу о другом: как бы удачно мое творчество ни было издано, но я очень боюсь, что собрание сочинений превратится в «пылящуюся гармошку» на полке. Я думаю, что вполне достаточно почувствовать писателя через одну книгу, а потом ее перечитывать. Читать все целиком и покупать все целиком – удел единиц. Так что я не против, чтобы мои работы покупали в розницу, а не оптом.
– Амбиции для писателя много значат?
– Амбиции – понятие достаточно спортивное. Это соревнование. Но кого с кем? Естественно, я не буду соревноваться с Пушкиным, хотя много о нем писал. Это соревнование с самим собой. Желание и стремление не упасть ниже того, что ты можешь по отношению к тому, что ты почитаешь. Вот тогда можно сказать: «Столько тебе было отпущено, столько ты и сделал». Приблизительно в таком состоянии баланса я сейчас нахожусь.
Досье
Андрей Битов – советский и российский писатель, один из основателей русского постмодернизма в литературе, мастер интеллектуальной прозы. Родился в Ленинграде в 1937 году. Писать начал в 1956 году. В 1957-м поступил в Ленинградский горный институт, где участвовал в работе литобъединения. Служил в стройбате на Севере. В 1958-м восстановился в институте, окончил геологоразведочный факультет в 1962 году. Писал стихи, короткие абсурдистские рассказы, впервые опубликованные в 1990-х годах. С 1960-го по 1978-й вышли в печать около десяти книг прозы. C 1965 года Андрей Битов – член Союза писателей. В 1978 году в США был опубликован роман «Пушкинский дом». В 1979-м писатель стал одним из создателей бесцензурного альманаха «Метрополь». В 1991 году Андрей Битов был одним из создателей неформального объединения «БаГаЖъ» (Битов, Ахмадулина, Алешковский, Жванецкий).