«У меня две жизни. Одна жизнь – в кино, другая – для себя. Я пишу в стол». Представить, что один из самых популярных советских композиторов, сочинивший музыку к 137 фильмам, неоднократно повторял эти строки, довольно трудно. Знаменитая тема из кинофильма «Семнадцать мгновений весны», музыка к лентам «Король-олень», «Ирония судьбы, или С легким паром!» и ко многим другим киношедеврам не оставляет сомнений в том, что, даже если принимать слова мастера на веру, его творчество для кино – очень талантливо. Микаэл Таривердиев был первым, кто сумел создать песни на стихи Пастернака, Цветаевой и Ахмадулиной. Что тогда говорить о второй, другой, не слишком известной стороне его жизни? Какие произведения он считал «произведениями для себя»? Об этом нашему корреспонденту удалось поговорить с его вдовой Верой Таривердиевой, недавно посетившей Петербург.
Барочный композитор
– Вера Гориславовна, сегодня в память о Микаэле Таривердиеве вы проводите единственный в своем роде Международный конкурс органистов. Но, думаю, что не все понимают, почему конкурс посвящен вашему покойному супругу. Расскажете?
– Да, действительно, полагаю, что Микаэл Таривердиев известен большинству как автор музыки к кинофильмам. Перечислять их нет смысла – все они на слуху. И даже если кто-то не помнит названий этих фильмов, то музыку из них обязательно когда-то слышал. Все это стало узнаваемым. А вот что касается других его сочинений, то здесь остановлюсь немного подробнее. Вот как писал в своих воспоминаниях мой муж: «Орган интересовал меня всегда. Играть на нем я учился еще в годы учебы у Арама Ильича Хачатуряна. У него в классе был маленький орган. И когда Хачатурян уезжал – а это бывало довольно часто – я оставался там – сочинял, играл на органе, импровизировал. А в последние годы орган стал моим любимым инструментом, и я много писал для него». Вполне логично, что уникальность творческого наследия Микаэла Таривердиева, его особая популярность в России, а также оригинальность того, что он сделал именно для органа, стали поводом для того, чтобы этот конкурс носил его имя. Можно сказать, что его творческие и человеческие принципы легли в основу идеологии конкурса. Он проходит один раз в два года в зале Калининградской филармонии. Обязательным в рамках конкурса является и концерт в стенах Санк-Петербургской филармонии.
Так, в Северной столице было выступление молодого польского органиста, лауреата премии «Органист Новой Европы» Михаила Коцота. Помимо произведений классиков – Баха, Моцарта, им исполнялись и сочинения Микаэла Леоновича.
– А какие его произведения для органа вы могли бы выделить?
– Они все достойные и все разные. Есть хоральные прелюдии – это камерная интимная музыка, в которой нет пафоса, присущего органным симфониям. Есть крупные вещи, рассматривать которые нужно как большие философские произведения с предпосланиями. Еще раз повторюсь: Микаэл Леонович жил жизнью необычной. Он много работал для кино, о чем все знают, это очевидная для многих поклонников композитора часть его творчества. Но он всегда жил двойной жизнью: помимо кино, он писал другую музыку. В какой-то момент что-то щелкнуло в его голове: он стал писать только ту музыку, которую слышал. Не на заказ. В отличие от кинематографа, где практически все сделано на заказ. Если брать раннее его творчество – 60-70-е годы – то это будет вокальная музыка. Какие-то из вокальных циклов исполняла знаменитая советская певица армянского происхождения Зара Долуханова. Кроме того, он писал оперы и балеты. А однажды он понял, что слышит органную музыку. Мне кажется, что Микаэл Леонович был в значительной степени барочный композитор. Неслучайно у него даже в кинематографе был использован такой прием: он был первым, кто решил попробовать ввести звучание клавесина. А иногда он даже заставлял некоторые инструменты звучать, как орган. Есть знаменитая песня «Не печалься» в фильме «Большая руда» 1962 года, которая на первый взгляд кажется очень простой. Но если смотреть партитуру, – там есть проигрыш, где звучат три баяна. И эти три баяна звучат ровно, как орган. Эффект удивительный.
«Quo vadis?»
– Органная музыка – музыка, пришедшая из церковных богослужений. Почему он, советский композитор, стал слышать музыку для органа? Это было связано с какими-то внутренними переживаниями?
Органная музыка – это выражение взгляда человека как представителя всего человечества. Чаще всего люди, которые пишут для органа, – это органисты при церквях, связанные с этим инструментом. А Микаэл Леонович, он же армянин по национальности, а в Армении орган – инструмент, допущенный к существованию в церкви. Может быть, это повлияло. Хотя он не был воцерковленным человеком. Но был верующим. Это я точно знаю. Кроме того, это было связано и с началом какого-то иного периода в жизни. Видимо, с наступлением новых времен и предчувствием перемен он стал слышать орган. Первый концерт «Кассандра» он написал в 1985 году (четырехчастный, барочный по форме). А симфония для органа «Чернобыль» стала результатом не только нашей поездки в Чернобыль на четвертый месяц после аварии, но и общим предчувствием грядущих перемен. Это была акция, организованная газетой «Советская культура». Я тогда лично попросила Микаэла Леоновича поехать. К слову, звонила и многим-многим другим представителям интеллигенции. Не все решились. На мой взгляд, эта трагедия перевернула его сознание. Мы видели станцию, которая была еще не закрыта саркофагом. Впечатление было совершенно необычное. Мы не понимали тогда еще в полной мере, что произошло. Вот такая философия, которая выражена этим сочинением: не только ощущение данной ситуации, данной катастрофы, но и ощущение состояния мира и того, к чему мир может прийти, если не задаваться вопросами «Куда мы идем?» и «Кем мы должны быть?». (Лучше всего об этом сказано в его воспоминаниях: «Мы едем в сторону станции. Стоит ранняя осень. Деревья покрыты золотом и багрянцем. Чисто выбеленные хаты, огромные неубранные тыквы в огородах возле аккуратных деревенских домиков. Где-то раскрыты окна, как будто в этих домах кто-то живет. Детские игрушки в палисадниках. И тишина. Какая-то ненормальная тишина. Я не могу сначала понять, почему она такая. Потом понимаю: птицы молчат. Их просто нет. Совершенно пустое огромное небо. Обочины, покрытые пластиком. Надписи: «Внимание: радиоактивность!». Навстречу нам мчатся бронетранспортеры с людьми в защитных масках. Все это напоминает поразительное предвидение Андрея Тарковского в фильме «Сталкер». Но это был уже не фильм. Это была жизнь. Весной 1987 года симфония для органа появилась во мне сама. Она пришла сразу, целиком. У меня было такое ощущение, как будто я всего лишь приемник, который уловил эхо какой-то волны. В симфонии две части. Первая – «Зона». Тягучая квинта, образ зоны появляется в самом начале и незримо, как радиация, проходит через всю симфонию. Это мои впечатления, в нотах довольно много конкретного. Вторую часть я назвал «Quo vadis?». Это реквием, это дань памяти тем людям, кто закрыл нас собой от беды. Но поможет ли это нам? Вынесем ли мы из этого какие-то уроки?» – «Эксперт С-З».)
– Общечеловеческая трагедия, переданная через музыку… Поговорим немного о современности? Насколько популярен орган среди молодых исполнителей? Кто в принципе интересуется этим инструментом? Серьезный ли шаг – отдать ребенка заниматься на орган вместо скрипки или флейты?
– Орган популярен, но инструментов для занятий у нас не так много. Я бы даже сказала – мало. Надо понимать еще и то, что каждый орган индивидуален, и на ознакомление с инструментом необходимо время. Поэтому те, кто выбирает орган, должны осознавать, что от них требуется высокий профессионализм: нужно уметь исполнять любую музыку – от классики до современности – и в кратчайшие сроки приноравливаться к незнакомому инструменту, если речь идет о конкурсах и выступлениях. Многие, кто учится на пианистов, потом выбирают орган. Существуют электронные учебные инструменты. В них нет труб, но звук создается именно органный. Даже в некоторых музыкальных школах сегодня стали появляться дисциплины по обучению игры на органе. Проводятся конкурсы среди маленьких исполнителей от пяти до девяти лет. Но о массовости, конечно, говорить пока не приходится. С другой стороны, орган, на мой взгляд, инструмент элитарный, поэтому и количество умеющих на нем играть невелико.
– Вопрос относительно публики. Кто приходит на органные концерты, на выступления в рамках проводимого вами конкурса?
– Люди, которые любят Таривердиева. Через него они приобщаются к классической музыке. Этот эффект я наблюдаю во всех городах. В этом смысле Михаэль Леонович большой популяризатор. Думаю, что мой муж был словно медиум для перемещения из одной эпохи в другую. Более того, сейчас конкурс органистов признан на мировом уровне. Любопытно, что в Японии Таривердиева считают почти своим композитором. Японские музыканты создали интерпретации его сочинений на своих национальных инструментах в сопровождении оркестра.
«Я такое дерево»
– Как ваш покойный супруг относился к исполнению тех произведений, которые он сам написал?
– Он был очень требовательным. Порой, мне даже казалось, что он был деспотом в отношении исполнения своих произведений. Он работал со многими исполнителями. Влиял на творческие личности. А если говорить об органных произведениях, то первыми его исполнителями были: органист и общественный деятель, содействовавший установлению большинства органов в России, Гарри Гродберг (из воспоминаний: «Мне часто приходилось играть для Политбюро. Естественно, не потому, что его члены были меломанами. Суслов, Косыгин, Капитонов и компания любили послушать орган на отдыхе в Пицунде, что называется, для экзотики. Тогда меня вызывали из любого города, где я находился на гастролях, и надо было срочно лететь в Сухуми. Играл для них в пицундском храме, совершенно пустом, поскольку кроме охраны там не могло никого быть. Денег за такие концерты не платили, подразумевалось, что мне оказана большая честь...» – «Эксперт С-З») и профессор кафедры органа и клавесина Московской консерватории Алексей Паршин. Несмотря на то что перечисленные мною музыканты – большие исполнители, все-таки самые лучшие интерпретации Микаэла Таривердиева рождаются в недрах конкурса, когда к музыке прикасаются молодые и очень амбициозные люди.
– Позвольте немного вернуться назад, к той теме, о которой мы говорили ранее. Известно, что в советское время из-за написания музыки на стихи поэта Григория Поженяна творчество Микаэла Таривердиева воспринималось чуть ли не как антисоветское… Как он на это реагировал?
– Я думаю, что его творчество к какой-то степени воспринималось именно как антисоветское. Есть у Микаэла Леоновича монолог, написанный в 1960-е годы на стихи Григория Поженяна, «Я такое дерево». А что такое 60-е годы в то время? Это только «мы», это только «хор». Стилистика же всей советской жизни предполагала коллективизм. И появление произведения «Я такое дерево» – это противостояние личности миру. Очень яростное. Тогда это звучало крайне авангардно, антисоветским образом. А он провозглашает от имени человечества какие-то очень важные вещи. И никак не реагировал на критику. Он жил с мыслью: «Я такое дерево».
Досье
Вера Таривердиева родилась в 1957 году в Алма-Ате. В 1981-м окончила Музыкальный институт им. Гнесиных по специальности музыковедение. Защитила диплом на тему «Ранние формы полифонии в музыке XIII-XIV веков во Франции». Была сотрудником газеты «Советская культура», писала рецензии и статьи о современной музыке. Автор книги «Биография музыки», президент Благотворительного фонда Микаэла Таривердиева. Арт-директор Международного конкурса органистов, который с 1999 года раз в два года проходит в Калининграде, а также Москве, Астане, Гамбурге и США.