- Вы можете коротко описать ситуацию, сложившуюся в зоне АТО сейчас? Чем занимается штаб?

- Ну… сейчас зима, - словно нехотя отвечает офицер. – Воевать и одной стороне, и другой – очень тяжело. И та, и другая сторона накапливает силы и средства, проводит ротацию, перегруппировывается, проводит абсолютно стандартные мероприятия, которые в тяжелый период осуществляются противоборствующими сторонами, - говорит он медленно, словно пришел сюда «через не хочу» и так же вынужденно ведет этот разговор.

- То есть надежды на то, что перемирие перерастет в мир, нет?

- В сложившейся ситуации тяжело анализировать, - он трет руки, а проследив за моим взглядом, перестает. – Мы видим странное подобие переговорного процесса, но оно настолько нетипично происходит, что ждать какого-то обоюдовыгодного результата… результата вообще… ну… очень тяжело. Объявляют тишину. На следующий день начинаются обстрелы. То есть как-то оно все происходит безалаберно, без всякой логики.

- А на каком звене срывается выполнение команды «тишина»?

- И с той, и с другой стороны очень много подразделений, которые просто не подчиняются высшему командованию. Нет четкой структуры. Да, есть министерство внутренних дел со своими добровольческими батальонами, которые, как оно утверждает, структурировано в МВД. Но от того, что ты подразделению скажешь: «С этого дня вы находитесь в структуре МВД», ничего не изменится. Потому что подразделения – это прежде всего, люди, которые выходили на Майдан. Или они по каким-то другим причинам пришли в добровольческие батальоны. На каком-то этапе жизни они решили взять в руки оружие, но по каким-то своим критериям они не подходили структуре действующего подразделения. Поэтому в структуре МВД есть подразделения и батальоны, которые имеют свое мнение о перемирии… Вот они стоят на тяжелом участке. Ну, какое может быть перемирие, если нас поливают каждый день? Порошенко далеко, а здесь – жить-то хочется… Верхушка принимает решения, совершенно несоизмеримые с существующей ситуацией. А люди, находящиеся на линии фронта, видят, что это решение выполнить не могут. Потому и происходит… то, что происходит.

- А верхушка не видит целой картины происходящего – в подразделениях, на передовых?

- Я думаю, что она не хочет ее видеть… этой картины.

- Почему?

- Потому что, кроме звездных договоренностей, есть еще куча проблем, которые надо решать. Ты приезжаешь к солдатам на передовую, а они, кроме того, что слушают твой бред, еще и вопросы тебе задают. Зима заканчивается. А когда же, наконец, у нас будут теплые вещи, которые вы обещали на всех телеканалах? Когда же у нас будет современное оружие? Элементарный обогреватель? А когда то, а когда се… Но вопросы не решаются, ответов как не было, так и нет. Волонтеры как вытягивали ситуацию, так и продолжают ее вытягивать. Мало того, МВД и министерство обороны обнаглели до того, что уже делают заказы волонтерам – что им требуется для того, чтобы обеспечить подразделения.

- В январе пройдет новая волна мобилизации. Эти люди, пришедшие воевать без особого желания, вам действительно в АТО нужны?

- Ротация должна происходить. Люди морально и физически устают. Но то, как она происходит – это просто оптичивание мероприятия… Ну, в очередной раз галочку ставят, - поясняет он. – Их берут на полигон, в учебный центр, но качественно система их подготовки не меняется. Если проанализировать, что в верхушке министерства обороны поменялось? Ничего. Те же самые люди, которые были при Януковиче, отдают приказы сейчас. Что в структуре МВД поменялось? Ничего. А в государственной пограничной службе? Тоже ничего.

- В штабе АТО есть люди, которые хотят, чтобы война скорее закончилась?

- Не знаю, как самое высшее командование… те, кто сидят в кабинетах и дальше объездной Киева не выезжают, но рассказывают, что они на сутки поедут в АТО. Приезжают в самый безопасный лагерь, где стоят вооруженные силы, и потом продолжают рассказывать, что они участники АТО. Эти, скорее всего, не хотят. А командиры подразделений, которые вместе со своим личным составом гниют в окопах… поверьте, нам война уже порядком поднадоела.

- Почему те не хотят?

- А как же они будут оправдывать двадцать три года своей бездеятельности? Они дослужились до званий паркетных генералов, и сейчас у них такая прекрасная возможность покомандовать на картах.

- Им известна информация о количестве погибших участников АТО?

- Им – это кому? Всему генштабу? Трудно сказать… Есть люди на разных направлениях, которые за что-то отвечают. Одни отвечают за разведку, другие – за логистику, третьи – за артиллерийское вооружение. Каждый из них докладывает генштабу какую-то свою информацию. Но результат все равно один – конструктива нет. Ну нету конструктива. Потому что никто не хочет ничего менять.

- А что конкретно нужно изменить?

- Например, систему подготовки и систему логистики. Если их поменять в соответствии с требованиями войны, то о заработках для генералов уже не будет и речи.

- Официально заявленное количество погибших участников АТО, по-вашему, соответствует действительности? – спрашиваю я, но прежде чем ответить на этот вопрос он молчит так долго, что кажется – сейчас откажется отвечать.

- С первых дней войны было очень много подразделений, - наконец, произносит он, - которые не успели поставить на учет. И, скорее всего, учет их потерь никто не вел. А уже о тех, которые были мобилизованы и находились в штатных воинских подразделениях, данные есть.

- То есть их, как и объявлено, четыре с лишним тысячи человек?

- Тяжелый вопрос, - вздыхает он. – Я думаю, что, скорее всего, нет… - он берет еще одну долгую паузу. – У меня нет подтвержденной информации, но я не думаю, что объявленная цифра на сто процентов соответствует действительности, - быстро произносит он, как будто ставя точку.

- За что вы воюете?

- Я за что? – он снова начинает тереть руки. – Я выполняю свой долг. Я кадровый военнослужащий.

- Вы в курсе, что представители ДНР и ЛНР, которые, впрочем, сейчас находятся не столь далеко от нас, таких, как вы, в плен берут, а бойцов из добровольческих батальонов – нет?

- Меня это должно успокоить или порадовать? – он поднимает на меня выпуклые темные глаза, которые все это время старательно отводил, и смотрит в упор.

- Вас это успокаивает или радует?

- Сама война мне никакой радости не приносит. Даже если на этой войне с двух сторон выполняется кодекс чести. Меня ни один день войны не радует! Мне уже достаточно того, о чем я буду вспоминать до конца жизни. И ни один аргумент в формате войны никогда не принесет мне радости. Совершенно. Я не жалею ни о чем, я пришел сюда не для того, чтобы вы меня жалели. Я не прошу вас войти в мое положение. Я выполняю свой долг. Я к этому готовился. Но не просите меня радоваться или успокаиваться.

- Вы участвовали в этой войне от начала и до сегодняшнего дня. Какую роль сыграла в ней Россия?

- Если говорить утрировано, то Россия – это чистой воды снабженец техникой и обмундированием и в каком-то смысле людским ресурсом. Говорить о регулярных дивизиях вооруженных сил Российской Федерации я не могу… Но я могу говорить об отдельных подразделениях – не знаю, отпускники это были или нет, но это были слаженные подразделения, обученные, совершенно не тот офисный планктон, который приехал сюда за острыми ощущениями. И я эти подразделения видел. Дальше во всем этом копаться… это не входит в мои служебные обязанности.

- Если Россия не снабжала бы, как вы утверждаете, ДНР и ЛНР оружием, какую ситуацию вы бы имели сейчас?

- К концу 2014 года мы бы были уже у своих исконных государственных границ.

- А какая судьба постигла бы ополчение?

- Закон об амнистии никто не отменял. Люди, сложившие оружие, скорее всего, получили бы условные сроки, были бы амнистированы, и уже потихоньку, наверное, с большим душевными осадком, начали бы возвращаться к социальной жизни. А те, кто не сложили бы оружие, были бы уничтожены.

- Добровольческие батальоны, в том числе батальоны Авакова, творили страшные дела с  местным населением Донбасса. А с ними было бы что? Они что, пошли бы спокойно по домам?

- …Что было бы с ними? – переспрашивает он.

- Ну, во-первых, почему вы не оспариваете мои слова – «они творили страшные дела»? Вы что, не собираетесь их выгораживать?

- Повторюсь… я – профессиональный военнослужащий. Я не могу оперировать домыслами. Может быть, мне везло, но на моем участке ответственности я не встречал местных жителей Донбасса, которые бы говорили о фактах мародерства…

- Изнасилований…

- Убийства, распятий и всего остального, - с насмешливой улыбкой продолжает список он.– Существует ли такая информация вообще? Да, она существует. Совершались ли недостойные поступки со стороны солдат я-не-знаю-каких подразделений? Да, и такая информация есть.

- И что бы было с ними – с теми, о ком такая информация есть?

- Я не думаю, что все бы так легко для них решилось. Добровольческие батальоны – это все-таки не регулярные подразделения. Вы думаете, что вышел бы лихой боевой командир и сказал бы: «Всем спасибо, война закончилась»? Нет, это слишком просто. Наверное, то, о чем вы говорите, стало бы внутригосударственной проблемой. Но об этом рано пока говорить – до конца войны еще очень далеко.

- Сколько?

- Для солдата и день – год.

- Могут ли добровольческие батальоны стать проблемой для Киева, Львова?

- В смысле? Развернутся ли они и пойдут ли на Львов или Тернополь?

- Это исключено?

- Вы задаете вопросы, на которые мне тяжело отвечать. Я не руководил добровольческими батальонами. Я не знаком с системой подбора и воспитания бойцов этих подразделений. Может ли подразделение развернуться и уйти с линии фронта? Ну… я же не буду врать. Были случаи, когда батальон разворачивался и уходил, потому что он посчитал, что свою миссию выполнил. Будут ли еще такие случаи? Если был прецедент, то, наверное, будут. Я повторю: добровольческие подразделения не структурные, у них нет жесткой структуры подчинения. То есть, объединяясь в сообщество, они были мотивированы чем-то другим, нежели регулярные войска.

- А чем мотивированы регулярные войска?

- Приказом, долгом, присягой. Тут есть жесткая структура подчинения. А в добровольческих батальонах сначала было объединение людей, а потом уже оно приводилось к структуре. Привелось ли оно к совершенству? – продолжает он самому себе задавать вопросы, ответы на которые знает. – Все ли люди там четко понимают, что если ты встал в строй, то командовать им может только один, и каждый не сможет говорить, что ему нравится или не нравится.

- А вы вышестоящему звену разве не говорите о том, что вам нравится и что не нравится?

- Говорю, конечно. Но у нас – контингент профессиональных военнослужащих. Это то, что я вам повторяю уже который раз. С их мнением мы обязаны считаться. Так записано в моих функциональных обязанностях – я обязан выслушать мнение своих военнослужащих и на основании их мнения принять решение, за которое я несу ответственность. Поэтому я не могу просто единовластно думать – хочется мне побежать туда или сюда. Есть задача, есть средства ее выполнения, но во главу угла всегда ставится сохранность личного состава.

- Опишите своего противника.

- Солдат противоборствующей стороны, который хочет забрать у меня жизнь.

- Имеется ли у него своя правда?

- Бой – он очень скоротечен, - он снова начинает потирать руки, его лоб краснеет. – Все начинается с первым выстрелом. Выстрел может прозвучать как с их, так и с нашей стороны. Дальше начинается процесс. В любом случае, все, кто со мной, - это мои друзья, а все, кто против, - это мои враги. Все очень просто.

- Мой вопрос вызвал у вас неприятные воспоминания? Вы покраснели, у вас закипела кровь. Что вы вспомнили?

- В помещении жарко, - он подкидывает на плечах теплую куртку.

- Если я скажу, а СМИ сегодня избегают это говорить, что война эта – гражданская и братская, вы будете с этим спорить?

- Нет, не буду, - взяв время на размышление, отвечает он.

- Почему же? Ведь пока войну называют оккупационной, она еще может найти какое-то оправдание в умах и сердцах граждан.

- А как иначе назвать тех людей, которые год назад жили в границах одного с тобой государства, но сейчас решили отстаивать свою точку зрения с оружием в руках, не признавая государственный строй?

- Как вы думаете, можно ли заставить соблюдать законы человека, по дому которого в нарушение всех законов стреляют?

- Кто стреляет по его дому?

- На встречу к вам я приехала из Донецка. Там по домам стреляют. Вы это знаете не хуже меня.

- …Начало любой войны – это бездарность, безответственность и бессовестность политиков. Но когда война началась, а она идет уже больше года… Попадают ли снаряды в жилые дома? Да, конечно, они попадают. Убивали ли национальных гвардейцев? Да, конечно, убивали. Убивали ли солдат вооруженных сил? Убивали. Брали ли в плен? Брали. Вы правду ищете? Хотите знать, зачем вооруженные силы ст… делают это? – он вздыхает. – Я не думаю, что разбирая цепочку – от момента выстрела до попадания снаряда в жилой дом – мы выясним, что кто-то мечтает или хочет, чтобы снаряд попал в жилой дом. Скорее всего, была получена информация о скоплении боевиков. О том, что там стоит их артиллерийская установка. Скорее всего, что пока эта информация обрабатывается, она уже устаревает. Банальные ошибки корректировщика могут быть. Но я никогда не соглашусь с тем, что кто-то целенаправленно стрелял в жилые дома. С тем, что самолет поднялся в воздух и целенаправленно обстрелял жилые кварталы.

- А из самолета не видно, что это жилые кварталы?

- Смотря на какой высоте летишь и на каком летательном аппарате, - улыбается он. – Я очень надеюсь, что народ Украины какими-то методами достучится до наших горе-руководителей во всех структурах – силовых, политических, законодательных. Я не знаю, как достучаться до них. Сделать что? Может, собрать их всех в один автобус и повезти встречать один из государственных праздников в Дебальцево? Может привезти на Аллею славы, где лежат молодые ребята, а такие есть уже тут на городских кладбищах? Но надо что-то делать, шевелиться. Нужно спасать генофонд страны.

- Генофонд с какой стороны – западной или восточной?

- Ну а какая разница?! Мы же говорим об одной стране!

- Вы снова покраснели. Вы так часто вскипаете в течение рабочего дня?

- Если становится жарко…

- А вы в своем кабинете тоже сидите в зимней куртке?

- Наши кабинеты не столь хорошо отапливаются, как кофейни Славянска. Что вы хотите знать?

- Хочу знать, что вас бесит.

- Меня бесит безразличие и предательство.

- Что хуже – безразличие или предательство?

- Безразличие. В предательстве заложено хоть какое-то действие. А у безразличия вообще никаких признаков нет.

- С чем вы чаще сталкиваетесь в АТО?

- На данном этапе с безразличием. В начале войны – с предательством.

- В штаб стекаются данные о потерях. И хоть вы этого не признаете, они велики. Можно ли человеку – любому – оставаться в такой ситуации безразличным?

- Я тоже часто задаю себе вопрос – как это возможно? Но ответа однозначного найти не могу.

- А предают кому?

- Скорее, ради чего… - усмехается и долго смотрит на меня, заставляя улыбнуться в ответ. – Если не вдаваться в подробности, наверное, ради денег. В конце цепочки – все-таки деньги.

- В Верховной Раде сейчас присутствует некоторое количество командиров добровольческих батальонов. Есть и такие, которые потеряли значительное количество личного состава в котлах. Давайте представим ситуацию: вы вернулись, утратив людей…

- Не дай Бог! – хрипло перебивает он.

- И все же… Можете ли вы в такой ситуации быть невиноватым?

- Не может командир в такой ситуации быть невиноватым. Если даже гибнет один его человек. Он отдает приказ людям, он несет ответственность и за свой приказ, и за каждого раненного, и за каждого, не дай Господь, убитого. А говорить о том, что он не виноват в том, что половина его подразделения полегла – это бред. Если он не виноват, значит, он не командир.

- Почему же никто не предъявляет этим комбатам ни вопросов, ни обвинений?

- Загадка. Загадка для всех здравомыслящих людей. Но о тех ребятах, которые находятся сейчас в Раде, наверное, сложно сказать, что они – командиры…

- А кто они?

- …Народные депутаты, - ухмыляется. – Они просто оказались самыми ушлыми и прыткими, воспользовались ситуацией после Майдана, пока основная масса народа еще не разобралась. Может быть, с подсказки более опытных игроков. Но есть же в стране еще люди, которые верой и правдой ей служат, сидя в окопах. Есть же такие люди. Почему ради этих людей не нужно пытаться что-то изменить?

- Расскажите про донецкий аэропорт. Что там происходит?

- Ситуация странная. А случаи с проверкой документов постами ДНР наших ротационных команд – это для меня вообще ситуация необъяснимая. Меня удивляет, почему я до сих пор не читаю некрологов о том, что какой-то генерал вооруженных сил Украины, отдавший приказ своим людям предаться такому позору, застрелился из подарочного оружия.

- Но разве это не политические акции?

- Не должна ни одна политическая акция унижать солдата! Мы воюем. Люди едут на ротацию в тот район, который мы сейчас обороняем. Что это за политическая акция такая – унизить солдата? А офицеры стоят рядом и машут людям из ДНР своими глупыми руками и моргают своими глупыми глазами!

- Но, может быть, это, наоборот, шаги к миру?

- Это шаги к сумасшествию и позору. Нельзя унижать солдата.

- Потому что…

- Потому что он – солдат. У меня одно желание – прочитать некролог о том, что эти офицеры застрелились.

- А вы можете назвать рациональную причину, по которой украинские военные из аэропорта стреляют по Донецку?

- Я не готов сказать, что они стреляют по Донецку.

- Я уже неделю нахожусь в этом городе. Я готова сказать.

- Наверное, потому, что из этого города стреляют по ним… Аэропорт – это классическое удержание объекта в неглубоком тылу противника. Такие случаи были и во время других войн. Но то, как это происходит в данной ситуации, скорее похоже на информационный прием.

- В Луганской области украинские танки стоят на передовой в боевом порядке, а сейчас, как мы знаем, перемирие…

- И что? С той стороны танки тоже стоят в боевом порядке.

- Аэропорты Харькова, Днепропетровска и Запорожья принимают военную технику?

- Вы хотите, чтобы я вам раскрыл секреты логистики? Идет война, и, конечно же, на передовую поставляется военная техника.

- Эта техника – иностранная? Американская, в частности?

- Я что-то на своем уровне существенной иностранной помощи пока не видел. Но не просите меня расшифровывать, что такое «существенная».

- Если бы эта иностранная помощь была все же существенной, она могла бы повлиять на исход войны?

- Именно существенная могла бы.

- Приток существенной иностранной помощи к вам повлечет приток не менее существенной помощи для ДНР и ЛНР из России?

- Вопрос несколько неравнозначный. Существенная помощь со стороны России давно уже оказывается. Существеннее некуда. Если, конечно, речь не идет о тактическом ядерном оружии. Я мог бы еще поверить, что при командовании товарища Стрелкова-Гиркина они обходились двумя БМД и тремя «Ноннами». Но только не сейчас. Однозначно у ЛНР и ДНР есть все, что стоит на вооружении армии Российской Федерации. Новейшие танки, новейшие минометы, артиллерийские установки. У нас есть подтвержденная информация. И это даже не оспаривается. Только ни к чему доброму это не приведет. Я надеюсь только на то, что все войны когда-нибудь заканчиваются.

- Значит, ожидается новый кровавый виток войны?

- А я тут сейчас что с вами делаю?!

- Если ДНР и ЛНР обладают таким количеством техники, о каком вы говорите, а иностранные поставки, по вашим же словам, не существенны, то как вы можете всерьез рассчитывать на победу?

- А вы что, думаете, у тебя три танка, у меня три танка, и все – войны не будет? Равное количество техники и людей еще не означает победы или проигрыша. Победы достигают при помощи маневров, хитростей тактики… Как вы думаете, Россия заинтересована в существовании ДНР и ЛНР?

- А вы как думаете?

- Я думаю, что нет. Если бы была заинтересована, то ЛНР и ДНР уже давно постигла бы судьба аннексированного Крыма.

- Зачем же ей поставлять в таком случае неинтересному ей ополчению военную технику?

- Очень тяжело из теплого кафе Славянска залезть в мозг товарища Владимира Владимировича Путина. Рассчитываю ли на победу я? Лично я – однозначно.

- Метафора?

- Почему же? Находясь на своем месте, выполняя свои обязанности, отвечая за вверенный мне личный состав, я однозначно ее одержу. А я – важная составляющая АТО.

- Вы думаете, что мировая – это полная зачистка одной из сторон или переговоры и обоюдные уступки?

- А я вам о чем уже час говорю? Я думаю о мире и обоюдных уступках постоянно. Но почему об этом должны думать военные, а не политики? А разве солдату плохо думать о победе? Телевидение – наша самая большая проблема. Многие страшные вещи, произошедшие в этой братоубийственной войне, не произошли бы, если бы не телевизор и не информационные потоки, направленные в определенное русло. Как доказать людям, что мы в одной стране и на самом-то деле нужно открыть глаза и понять – мы убиваем друг друга, наверное… Не надо нам больше псевдопатритов.

- Кого вы называете псевдопатриотами?

- Тех, кто эксплуатирует всем понятные и простые вещи для замыливания глаз народу, а сами банально просто зарабатывают деньги, будь то на поставках обмундирования, будь то на гуманитарных конвоях в Донбасс.

- Вам когда-нибудь приходилось допрашивать ополченцев?

- Беседовать приходилось.

- Что они говорили?

- Ничего нового. Рассказывали о своих желаниях и надеждах – ни больше, ни меньше. Точно так же они хотели жить без олигархов. Точно так же хотели, чтобы заводы работали. Точно так же хотели, чтобы их воспринимали с уважением.

- Вам некомфортно об этом говорить? Вы снова покраснели. Что происходило во время допросов?

- Мы просто долго уже с вами сидим. Опять стало жарко.