К началу нового учебного года университет «Горный» ввел в эксплуатацию сразу три новых корпуса на Васильевском острове. Столь масштабное строительство социальных, учебно-научных и представительских объектов в условиях экономического кризиса является беспрецедентным для всей высшей школы России. О новой инфраструктуре и системе финансирования проектов вуза, а также о содействии университетам Донецка и Луганска рассказывает ректор Национального минерально-сырьевого университета «Горный», д.т.н., профессор Владимир Литвиненко.
– Этой осенью инфраструктуру «Горного» пополнили инженерный корпус для обучения студентов начальных курсов на 140 аудиторий, 21 компьютерный класс и 20 лабораторий. А также многофункциональный международный студенческий комплекс, включающий в себя современный конгресс-холл на 2 тыс. человек и жилой фонд на 420 мест. Кроме того, построено седьмое по счету современное общежитие. Каковы объемы инвестиций в инфраструктуру вуза, а также источники финансирования новых строек?
– Мы не только открываем новые объекты, но и ведем реконструкцию существующего комплекса зданий, в том числе исторических корпусов, а также различных лабораторий и баз – это не меньшие инвестиции, чем в новое строительство. В среднем мы инвестируем в развитие основных фондов университета от 1,5 до 2,5 млрд рублей в год. Примерно 3-5%, не более – это бюджетные субсидии, то есть субсидии, которые мы получаем на общих основаниях как бюджетная организация. Все остальное делаем за собственные средства, которые складываются из спонсорства компаний и денег от выполнения НИОКР.
– Какова доля внебюджетных средств в деятельности вуза в целом?
– Мы отличаемся от других вузов тем, что на 1 рубль субсидий, который мы получаем из государственного бюджета, сами зарабатываем 1,5. Еще три года назад соотношение было 1/1. Это то развитие, которое в принципе сопоставимо с нашими коллегами из европейских университетов, только там денежные суммы иные, более значительные. Сегодня мы даже по образовательной деятельности финансируемся не в полном объеме по субсидиям, доля государственных средств составляет примерно 30%, а 70 – внебюджетные средства. Наши затраты на одного студента сегодня составляют примерно от 10 до 25 тыс. долларов в год, аспиранта – от 25 до 50 тыс. А государство выдает стандартные субсидии, которые даже с учетом повышающего коэффициента для научно-исследовательского университета не могут покрыть эти затраты.
– Многие критикуют «Горный» за излишнюю, в сравнении с другими петербургскими вузами, роскошь и студенческих общежитий, и приборной базы, и другой инфраструктуры, даже интерьеров…
– Рассуждать о том, дорого это или нет, наверное, должен тот, кто платит. А мы за все платим из своего кармана. Мы в этом вопросе рациональны – тратим свои деньги целенаправленно, экономно, эффективно и с перспективой – если вложили средства сегодня, в ближайшие годы эти объекты уже не потребуют инвестиций. Надо строить так, чтобы здание не только во время сдачи нормально выглядело, в него должно быть приятно приходить многие годы. Это среда, где можно получать полноценные знания, где хотелось бы жить, учиться, работать. Без качественной среды настоящее развитие невозможно. Те люди, которые нас критикуют, мягко говоря, неправы. Многие из них сами ничего не хотят или не умеют делать, а лишь завидуют тем, кто двигается вперед. Это неконструктивная позиция.
Бизнес-подход
– Насколько эффективна практика целевой подготовки студентов, широко применяемая в «Горном», и как она сочетается с общим конкурсом ЕГЭ?
– Я вообще считаю, что есть два аспекта, которые противоречат рынку. Во-первых, термин «бесплатное обучение». Это нонсенс – образование не может быть бесплатным, ведь это дорогостоящий процесс. Да, студенты не платят за то, что получают здесь знания, но они должны понимать, что это происходит за счет субсидий государства или профильных компаний, заинтересованных в создании кадрового резерва. Об этом нельзя забывать.
Второй аспект – целевые студенты и ЕГЭ. Сегодня мы фактически из школьника делаем робота, эта роботизация очевидна. Когда мы натаскиваем школьника на тесты, а не на знания, это очень плохо. Мы уже видим сегодня, что в вуз приходят студенты не свободномыслящие, но ориентированные на получение денег без получения знаний. Это страшно. Они, как правило, приходят в вуз не в состоянии мыслить. Их главная цель на момент выпуска из школы – сдать ЕГЭ, а не получить знания. Абитуриенты не готовы брать на себя риски, принимать самостоятельные решения, и это нас сильно тревожит. Ребята не мыслят широкомасштабно, объемно, тем более в отрыве от учебника, по которому они учились.
Кроме того, есть лазейки, которые надо устранить. Первое – это олимпиады. Почему-то человек, который сдал экзамены на тройки, вдруг становится призером региональной или общероссийской олимпиады и вне конкурса проходит в вуз. Писал ли он эту работу и насколько хорошо – это большой вопрос. И насколько это честно по отношению к детям из дальних регионов нашей огромной страны, которые просто финансово не могут себе позволить приехать и поучаствовать в олимпиаде. А дистанционное написание вызывает вопросы, кто писал этот экзамен: папа, мама или учитель? Эту практику надо срочно прекратить. Если в вузе есть необходимость привлечь талантливых ребят – поднимайте пороги баллов по ЕГЭ, проводите дополнительные испытания и т.д. Но делать вот эти ходы вне системы – это просто коррупционная составляющая и возможность для вуза любыми путями поднять свой престиж, «надуть» его большими баллами, которые не соответствуют реальности.
Вторая проблема – это «целевики». Я однозначно считаю, что целевой прием разрушает прозрачную систему конкуренции между вузами и опять же создает лазейки для коррупции. И что делают многие вузы? Заключают огромное количество целевых договоров, по которым зачисляют огромное количество бездарей, мы их у себя в «Горном» не берем даже по нижней планке проходных баллов. А по некоторым вузам эта цифра колеблется от 50 до 80-90% от всего количества абитуриентов. И на оставшиеся 10% мест они набирают действительно талантливых ребят, а в итоге получается, что у них очень высокий уровень студентов, хотя это и не так. Некоторые вузы и вовсе прописывают в договорах, что они сами по доверенности компаний заключают со студентами индивидуальные договоры. Снова коррупционные схемы. Поэтому я считаю, что целевой прием в вузах надо максимально сокращать.
– Но в «Горном» же есть целевой набор?
– Да, мы вынуждены с учетом большого спроса на специалистов некоторое количество целевых мест выдавать. Основные заявки на такие специальности, как, например, нефтегазовое дело, менеджмент, экономика, химические технологии. И спрос на «целевиков» в десятки раз превышает наши контрольные цифры приема. У нас есть такие студенты, но я как ректор пытаюсь сделать все, чтобы не было лоббирования при приеме. Мы минимизируем число студентов, принимаемых по целевому набору. Компании мы привлекаем к вузовской жизни, они участвуют в формировании новых программ, новых систем адаптации к своим условиям для студентов, уже начиная со второго курса и выше, они участвуют и в софинансировании, организовывают целевые практики и т.д.
– Какие это компании?
– Базовая компания для нас – «Фосагро» (российская вертикально-интегрированная компания, один из ведущих мировых производителей фосфорсодержащих удобрений; Владимиру Литвиненко сейчас принадлежит 14,54% акций компании. – «Эксперт С-З»), также мы сотрудничаем с «Новатэк», «Русской медной компанией», «Роснефтью». У «Газпрома» большой спрос на наших выпускников, и мы активно работаем с его дочерними структурами…
В целом «Горный» ориентирован на работу с сырьевыми компаниями. Сырьевая экономика – наша доминанта, это скелет российской экономики, наше преимущество. Так было и так будет в ближайшее время. Задача университета – создать академические условия для того, чтобы ресурсы стали реальным стимулом для превращения нашей страны в самую обеспеченную и прогрессивную. А моя главная задача – не просто ректорство, но развитие горной отрасли. И я четко понимаю, что только кадровое обеспечение, интеграция науки и образования – это и гуманизация общества, и залог уверенного экономического развития.
Но бывают и проблемные истории. Так горно-металлургическая компания «Норильский никель» фактически обманула своих абитуриентов: молодые люди поступили, а компания не стала за них платить. Российская группа алмазодобывающих компаний «Алроса» тоже взяла на себя обязательства и фактически бросила ребят, университет за свой счет был вынужден их доучивать. Поэтому поведение некоторых компаний, которые организовывают целевой прием, иногда просто неадекватно и даже аморально. И государство, по моему мнению, должно такие недобросовестные компании наказывать за то, что они выступают гарантами при поступлении студентов, а потом бросают их на произвол судьбы.
Помочь коллегам
– Какая поддержка оказывается коллегам из горных университетов Донецка и Луганска?
– Мы активные участники той политики, которую провозгласил президент России Владимир Путин и поддержало правительство. Мы оказываем поддержку тем базовым университетам, которыми сильна Донецкая и Луганская области. Это регион угольный, горнодобывающий, и, хотя аграрный сектор там имеет огромный потенциал, основной доминантой в экономике, конечно, является уголь. Мы давно сотрудничаем и даже дружим с коллегами в Луганске и особенно в Донецке. Они приезжают на конференции и совещания, мы помогаем им в издательской деятельности – то, чем мы можем помочь, делаем сегодня активнее, чем раньше. Если говорить о перспективах, то события пока неопределенные, но я верю, что нормальная жизнь там постепенно наладится. Мы это понимаем и пытаемся с коллегами реализовать некие стратегические задачи, которые крайне актуальны для экономики этого региона. Активно проводим исследовательские работы по использованию угля в системе синтеза газа и производства на этом угле новых агрохимических и нефтехимических продуктов с повышением стоимости внутреннего валового продукта и доходности в восемь-девять раз. Мы над этим работаем, и это не просто консультации, но реальные проекты, которые могут превратиться в некий локомотив выхода экономики этих субъектов на совершенно другой уровень.
– Реализация этих проектов – перспектива какого времени?
– Не скрою, что проект по синтезу газа и еще один серьезный проект, предусматривающий переработку до 20 млн тонн угля в год, – это проекты стоимостью от 1,5 до 3,5 млрд долларов. Уже есть инвесторы, и западные, и российские. Но есть политика, связанная с санкциями. И нет четкого понимания стратегий развития самих Донецкой и Луганской областей. На фронтах и на окраинах регионов есть военные проблемы, они довольно успешно решаются, но понятно, что перспективные экономические вопросы пока отодвигаются на второй план. Просто спонсорская, гуманитарная помощь, конечно, тоже необходима, но это не выход из положения.
Итоги итальянской революции
– Вы выступали критиком двухуровневой Болонской системы образования при подготовке инженеров, изменилось ли ваше мнение за прошедшие пять лет с момента ее внедрения?
– Болонскую систему наши коллеги-горняки не только в России, но и за границей не поддерживают. Все отмечают, что она привнесла больше неопределенности, нежели помогла повысить качество подготовки специалистов. Я должен обратить внимание, что применительно к российской горнодобывающей отрасли мы попытались автоматически трансформировать европейскую систему. При этом подготовительные действия, как это было сделано в Европе и других странах, мы не провели. Считалось, что обычные программы, которыми традиционно была сильна высшая школа России, можно было легко перекроить и перевести на новую систему подготовки. Но программа подготовки бакалавра и особенно магистра ориентирована на индивидуализм. Раньше вузам нужно было больше поточных аудиторий и меньше маленьких для индивидуальной работы, но здесь все по-иному. Поэтому возникает много системных вопросов, которые связаны с организацией учебного процесса в новой системе. В итоге переход на Болонскую систему был провозглашен, но материалы, на основе которых должны формироваться учебные планы и программы, ориентированные на усвоение теоретических знаний, лабораторные, учебные практики, производственные практики и т.д., никак не вписывались в те стандарты, которые были обнародованы государством. Основную работу по изменению программ и адаптации их к новым системам пришлось выполнять вузам самостоятельно за очень короткий промежуток времени. По большей части университеты формально перешли на эту систему, а практически группы как были большими, так и остались, и образовательный процесс мало изменился по существу. Это неправильно и искажает содержание самой Болонской системы.
– Какие еще здесь существуют проблемы?
– Второе – нам говорили, что Болонская система позволит улучшить мобильность студентов. Когда студент из региона может приехать, проучиться полгода-год или даже два, понять, что хочет перейти на другое направление или в другой вуз, и легко это сделать, потому что базовое вузовское образование везде будет одинаковое. Но практически сегодня это невозможно, потому что программы разных вузов по одной и той же дисциплине не соответствуют друг другу. То есть мы обманули большую часть молодых людей, так как программы не адаптированы к этой мобильности. Мы должны максимально стандартизировать процесс обучения на младших курсах во всех вузах по смыслу и по объему часов по таким инженерным специальностям, как физика, химия, математика, теоретическая механика, сопротивление материалов. Чтобы студент Политехнического университета мог бы свободно перейти к нам в Горный университет или обратно.
В-третьих, не работает инспекционная функция государства по проверке качества образования студентов, анализа материальной базы, методических и методологических особенностей преподавания. В других странах этот механизм эффективно работает и является одним из главных способов обеспечения качества образования.
И в целом принципиальный вопрос: насколько эта Болонская система вообще эффективна для нашей экономики и нашего общества? Мы реально отказались от системы подготовки инженера, которой была сильна советская высшая техническая школа, когда мы были сильны новыми технологиями, которые позволили и в космос летать, и доминировать в ряде направлений ВПК, химии. Мы фактически от нее отказались, а рыночный механизм, за который сегодня так ратует государство, не создали. Там другие системы придания статуса профессионального инженера. В мире есть организованные международные центры аттестации инженеров (России такие тоже необходимы, по своему направлению мы над их появлением работаем), когда профессиональное сообщество создает аккредитационные советы, стандарты по аттестации, прописывает образовательные программы. Бакалавр и магистр должны проработать на производстве, соответственно, три или четыре года стажерами. И стажер отличается от инженера тем, что ни одна страховая компания не может застраховать работу бизнеса в области бурения или горнопроходческой сфере, если во главе этой компании или буровой стоит просто бакалавр или магистр, а не аттестованный профессиональный инженер. Это принципиально – на него не может возлагаться такая ответственность, он стажер. После стажировки человек должен пройти месячный курс, сдать экзамены экспертному совету, и только тогда ему присваивается статус инженера и профессиональный идентификационный номер. И нам не нужно ничего придумывать, надо просто этот опыт перенять. Ни в коем случае нельзя эти аттестационные правила передавать профильному министру, как хотят это сделать сейчас в строительной сфере, это будет коррупция в высшей степени. Мы будем называть человека профессиональным строителем, но я бы не хотел жить в доме, который он построил.
Болонская система – уже не вопрос для дискуссий, а свершившийся факт. Но вопросы ее формы и содержания должны быть переоценены, наполнены. И Минобрнауки, как госрегулятор, должно участвовать в этом не через механическую выработку программ и стандартов, а через привлечение экспертного сообщества, которое профессионально понимает, что нужно рынку. Существующие программы нужно изменять, кардинально менять и наполнять деньгами под заказ государства, чтобы создавались лаборатории, центры коллективного пользования и т.д. Чтобы, реально минимизируя финансовые затраты, мы в разы повышали качество образования.
Санкт-Петербург