«Момент оказался исторический, хотя никто этого не планировал. У меня, к слову, оптимизм только просыпается, впервые за двадцать лет», — признается Борис Кагарлицкий, директор Института глобализации и социальных движений. На старте президентской кампании Кагарлицкий с единомышленниками отказались присоединиться к «Левому фронту», протестуя против выдвижения Павла Грудинина кандидатом от КПРФ, и развернули бурную деятельность на платформе «Рабкор», критикуя старых левых и их фаворита. Запрос на настоящую левую мысль в обществе настолько силен, считает Кагарлицкий, что им удалось, по сути, провести альтернативную политическую кампанию и убедиться в перспективах нового левого проекта в стране. А без него современное российское государство может и не выстоять.
— Модель капитализма, которая в России сложилась на протяжении поздних 1990-х и начала 2000-х, себя технически, организационно, ресурсно исчерпала. Она была построена на нескольких факторах. Прежде всего на эксплуатации и проедании ресурсов, доставшихся в качестве советского наследства. Причем ресурсов не только материальных, но и моральных, психологических. Это еще и социальный ресурс, жилищный ресурс, ресурс терпения, ресурс покорности. Даже идеологический, включая апелляции к Отечественной войне, которая тоже является моральным ресурсом, полностью исчерпанным, причем, на мой взгляд, бездарно проеденным за последние несколько лет. Это беспрецедентно — так спустить такой грандиозный моральный ресурс. Франция до сих пор не исчерпала ресурс наполеоновских войн, понимаете! А в России сейчас апелляциями к Отечественной Войне уже никого не мотивируешь.
Второй фактор — это позитивные моменты, связанные с интеграцией России в мировую экономику. Что бы там ни говорили, в том числе мои левые коллеги. Были свои минусы, связанные с полупериферийным, отчасти даже периферийным статусом нашей страны в этой интеграции. Но, как ни странно, даже в этом положении присоединение к мировой экономике имело целый ряд позитивных моментов, включая модернизацию потребления, включая возможности работы на целом ряде рынков, которые раньше не были доступны для советской экономики, включая некоторые морально-психологические возможности, создание целых новых отраслей, которых не существовало ранее. Доступ к мировым финансовым ресурсам, кстати говоря.
Если суммировать, я оцениваю подключение России к мировой экономике как игру с минусовым результатом. Но это не значит, будто в рамках этой игры не было позитивных моментов. И эти позитивные моменты как раз в наибольшем масштабе были использованы в первой половине 2000-х, они сыграли свою роль.
И третье обстоятельство — цена на нефть в период растущей мировой конъюнктуры на сырье. Россия заявляла себя либо как сырьевую, либо как энергетическую державу. Анатолий Чубайс даже говорил об энергетической сверхдержаве. Что, на самом деле, не так глупо. Это просто очень ограниченный подход.
Все происходило на фоне поднимающейся конъюнктуры именно на те товары, которые Россия экспортиро