В связи с пенсионной реформой, которая нам предстоит, возникает вопрос: можно ли говорить о конце социального государства — и у нас, и в мире? Верно ли, что государства больше не могут нести на себе социальные обязательства в том объеме, который они приняли в период Славного тридцатилетия? И является ли это расставание с социальной функцией следствием малодушия элит или каким-то более объективным процессом? Радикальные противники пенсионной реформы считают, что государство ни в коем случае не должно снижать свои социальные обязательства. Не должны, и всё. Радикальные ее сторонники утверждают, что раз денег не хватает, то нечего стимулировать иждивенческие настроения, пусть крутятся, как хотят: знали же они, что не вечно будут молодыми. Да и вообще, социальное государство — устаревшее понятие, современный мир требует от человека ответственности, инициативности, базируется на человеческом капитале, который вроде как доступен всем, но не все могут его взять.
Этот спор бессмысленный, поскольку субъект, о котором говорят, сегодня не определен, потому что не определена его функциональность. Если говорить по-дилетантски, то было время, когда государство реализовало только одну функцию — безопасность территории. Потом появилась вторая — соблюдение закона. Потом третья — стратегическое, политическое и экономическое развитие. Потом четвертая — обеспечение движения к равным возможностям гражданам. За эти четыре функции люди конца XX — начала XXI века платили государству налоги. Теперь кто-то от имени государства говорит нам: «Стоп, я не хочу и не могу больше осуществлять функцию равенства». Окей. Но тогда возникает вопрос: а предыдущую, стратегическое развитие? Тоже нет? А право? А безопасность? И если элиты по собственной инициативе, ни с кем не советуясь, начинают отматывать назад, то возникает вопрос: где они остановятся? Вопрос может показаться чрезмерным, но именно он в сердце проблемы.
О социальной дилемме современного государства и о проблеме ответственности современного человека мы разговариваем с членом Высшего совета партии «Единая Россия» Владимиром Плигиным.
— Владимир Николаевич, лет десять назад в интервью нашему журналу вы рассказывали об одной очень богатой даме из Египта, которая могла бы жить где угодно, но, чувствуя свою ответственность перед нацией, народом, страной, жила в своей стране и ее и пыталась обустраивать. И тогда мы говорили, что было бы хорошо, чтобы и в России элита стала такой же ответственной. За эти годы мы достигли искомого?
— Прежде всего, о судьбе дамы. Ее больше нет с нами. Те события, которые произошли в Египте за эти годы, в частности приход к власти «Братьев-мусульман» и возможный отход от демократической структуры египетского государства, оказали на нее и ее семью драматическое влияние. Но одна из членов этой семьи, которой было восемьдесят три года, в какой-то момент сама участвовала в протестных митингах против установленного фундаменталистского режима. Это были масштабные митинги, в них участвовало тридцать три