У Венесуэлы сегодня нет хороших сценариев разрешения кризиса: чахлая экономика продолжит падать уже в отрыве от колебания нефтяных цен, а политическое противоборство чавистов и оппозиции будет развиваться вне зависимости от фигуры главного противника президента Николаса Мадуро. Слишком большие деньги и интересы вложены в падение венесуэльского режима, при этом сам режим вызывает сомнения в своей состоятельности. Как очередная страна, богатая природными ископаемыми, скатилась до статуса failed state, мы обсудили с научным руководителем Института Латинской Америки РАН, доктором экономических наук, профессором, членом-корреспондентом РАН Владимиром Давыдовым.

— Владимир Михайлович, почему в свое время народ Венесуэлы сделал ставку на Чавеса и его политику?

— Это результат попытки осуществить масштабные неолиберальные реформы, что к концу девяностых закончилось серьезными социальными издержками и всеобщим бунтом — с битьем витрин, с поджогом автомобилей. Уровень жизни упал, а ведь уже тогда правительство подкармливало и низы, и средние слои за счет нефтяных доходов. Традиционные партии были дискредитированы: одна социал-демократической направленности, другая — социал-христианской. На протестной волне подполковник Уго Чавес одержал победу на выборах. Его воспринимали как борца, как страдальца за идею. Ведь в начале девяностых он уже пытался сместить этот строй с помощью мятежа в одной из воинских частей. Был осужден, отсидел в тюрьме, вышел по амнистии и вернулся в политику. Человек талантливый, энергичный, с большой харизмой, с редким талантом вести прямую демократию, открыто говорить с массами сограждан. Вот в конце девяностых, неожиданно для многих, поскольку был несистемным кандидатом, он и победил.

— Чавес считал себя демократом? Поэтому ни он сам, ни Мадуро впоследствии не запретили оппозицию, митинги, свободу слова?

— Я думаю, что у демократии нет одного лишь лица: американского, английского, шведского либо японского. Демократия адаптируется к национальным условиям. У Чавеса была такая задача, и он с ней хорошо справлялся. Он осуществлял институциональную адаптацию режима к своей модели развития. Модель сначала называлась «Боливарианская революция» — она была основана на идеях национального героя, лидера освободительной борьбы первой четверти девятнадцатого века Симона Боливара. Но потом Чавес повернул в иную сторону.

Он считал, что мы с вами в России за семьдесят лет наделали немало ошибок, потому и провалились, загубили дело социализма. И что социализм нужно адаптировать к условиям двадцать первого века, избавляться от ошибок прошлого, находить новые рецепты. Его концепция оказалась очень эклектичной. В конечном счете стало понятно, что они все равно повторили очень многие ошибки социализма двадцатого столетия. И вообще, думаю, эксперимент венесуэльских лидеров выявил детскую болезнь левизны. В конце концов оказалось, что они экономику принесли в жертву политической борьбе, политическому противоборству. И в ажиотаже той борьбы забыли о необх