Вот он — термоэлектрический модуль многокаскадный. Крошечная штучка из нескольких пластин, размером полмиллиметра. Смотреть не на что. А вот ведь эта фитюлька летала на Марс, и сам великий и ужасный Чубайс решил вложить в ее производство полторы сотни роснановских миллионов. Таких штучек на столе лежит множество. Все разные. С ножками и без, из двух пластин, из трех, просто маленькие квадратики…

— Скажите, а как это работает?

— Да принцип простой, — рассказывает Геннадий Громов, разработчик и производитель этого чуда технологий. — В основе лежат до­вольно-таки фундаментальные законы, которые уже лет сто пятьдесят как известны. Берется полупроводник. Если через него пустить ток, то одна сторона будет охлаждаться, а другая греться. Это эффект Пельтье. А есть обратный эффект: можно одну сторону нагреть, а другую охладить. В этот момент элемент начнет вырабатывать электричество. Это эффект Зеебека. В сущности, две стороны одного эффекта. Но мы сейчас занимаемся в основном охлаждением, то есть работаем с эффектом Пельтье. С точки зрения новизны я не сказал бы, что это уж совсем хай-тек. Все просто. Полупроводниковые элементы, керамика…

Залезаю в энциклопедию и выясняю, что был такой Жан Пельтье. В детстве его отец хотел, чтобы сын стал часовщиком. Почетная, денежная профессия. Жан и правда занялся часовым делом, но в 1815 году бросил все и отдался науке. Сначала увлекся анатомией мозга, но вскоре электричество стало главным предметом его занятий. Похоже, у Громова все получилось наоборот. Сначала была высокая наука, а потом уже суровые будни производства.

— У меня весь научный бэкграунд из смежной области, — поясняет Громов. — Я же лазерщик. Я понимаю, как в лазерных приборах все устроено, знаю, как лучше сделать.

«Я тоже ходил на митинги. Но несильно…»

Громов защитил кандидатскую диссертацию в 23 года, когда на дворе стоял застойный 1983-й. У молодого лазерщика была амби­циозная мечта защитить докторскую лет в тридцать, то есть в 1990-м. Но не успел.

— С середины 1980-х все постепенно начало разрушаться, — весело вспоминает Громов страшные времена. — Пошли все эти перестроечные подвижки, съезды народных депутатов, говорильня. Работать как-то постепенно перестали. Все стали на митинги ходить. Я тоже ходил, но несильно. Я уже был тогда заведующим лабораторией полупроводниковых и лазерных технологий. Денег на науку становилось все меньше. А в лазерной области эксперимент — дорогая вещь. Естественно, мы стали опаздывать по научному результату. К 1991 году денег на науку совсем не стало. Мы тогда повесили замок на лаборатории и разбежались. Я ночи не спал. Представляете, как это было? Сегодня у тебя одна жизнь — наука, эксперимент, все такое. А завтра уже другая. И какая она — неизвестно.

— Тогда все пошли яблоками торговать. Вы тоже?

— Ну, торговать яблоками мы, честно сказать, опоздали. У нас еще в конце 1980-х были контакты с людьми Ходорковского, Тарасова. У одного банк, у другого торговля сырьем. Можно было туда встроиться.

— Но не встроились?

— Мы тогда еще надеялись, что наука будет продолжаться. Были всякие иллюзии, знаете ли. А когда стало ясно, что с наукой уже все, «яблочный» бизнес сошел на нет. Надо было что-то другое выдумывать. Были мысли: вот сейчас купим партию компьютеров, продадим и заживем. Тогда ведь считали как — вот мы сейчас на этом заработаем, а потом обратно в науку вернемся. Но из этого уже не вырваться. Когда приходят деньги, успех, то какая наука… А мы опоздали. На нас яблок не хватило. Мы пошли в бизнес вдогонку первой и даже второй волне и остались где-то рядом с нашей наукой. 

Пока умные люди делили яблоки и нефть, другие умные люди на Западе продолжали заниматься технологиями. В конце 1980-х все, что до сих пор разрабатывал Громов в лаборатории, оказалось на рынке. Лазеры полупровод­никовые, твердотельные, детекторы всех мас­тей, приборы ночного видения. Тут бы Громову и выступить на сцену с новыми фундаментальными идеями. Однако этот технологический поезд ушел без него. Ни материалов, ни базы для такого производства в России не было. Было только понимание того, как это устроено. Тут-то Громов и вспомнил про термоэлементы.

— Во всех подобных устройствах нужно отводить тепло, — рассказывает Геннадий. — А значит, нужны термоэлектрические модули. Причем альтернативы этим модулям часто просто нет. Ни одно другое устройство в мире не может в таком маленьком объеме сделать эту работу эффективней.

Так и получилось, что от высокой технологии остались одни детальки. Зато без них никуда. Но чтобы наладить производство даже этой мелочи, Громову пришлось пройти через муки адовы.

«Тут уже никакого патриотизма. Надо было деньги зарабатывать…»

— Вы когда первую компанию создали?

— В 1991-м и создали. Как раз перед путчем. Я тогда сдал документы на регистрацию и уехал на дачу. А тут как раз путч. Нас регистрировали то ли 19, то ли 20 августа. Называлась фирма «Элтест». Состояла из специалистов из моей же лаборатории. Мы хотели делать аппаратуру, автоматизировать эксперименты, внедрять, продавать. Еще была наивная надежда, что можно восполнить недостаток ресурсов и как-то науку спасти. Собственными силами. Ничего не вышло, конечно.

История Громова — это история иллюзий, с которыми болезненно расставалась вся страна. Сначала попробовать убедить государство в пользе того, чем оно владеет. Не получилось. Потом попытаться спасти самое дорогое своими силами. Не вышло. И тогда пришлось зажмуриться и отказаться от всего.

— Тогда, в 1991-м, нас нашли американцы, небольшая фирма с Лонг-Айленда, которая торговала полупроводниковыми материалами, — с бодростью неопытного мемуариста рассказывает Громов. — Мы же на нашей кафедре как раз работали с полупроводниками, контакты с профильными заводами были. Вместе с американцами образовали совместное предприятие РАМЭТ — «Российско-аме­ри­канские материалы для электронной техники». И начали продавать эти материалы на Запад.

— А как же патриотизм?

— Тут уже никакого патриотизма. Надо было деньги зарабатывать. Промышленность тогда уже умирала. Мы просто скупали старые запасы и продавали американцам. Уже тогда было ясно, что эта тема скоро себя изживет. Ну нельзя сырьем торговать! Хотелось что-то свое производить. А американским партнерам, понятное дело, это было неинтересно. И вот в 1994 году мы создали РМТ. Потом мы стали говорить, что расшифровывается это как «Российские материалы и технологии». А тогда просто гласные убрали, а согласные оставили — согласные ушли за нами.

Тут уже начинается другая история. Одно дело — помучившись, расстаться с иллюзиями и, по-гусарски грохнув об пол бокал с шампанским, сказать: «Не получилось». И совсем другое — не разбивая бокалов, не впадая в пафос, взять и попробовать переломить судьбу.

Громов выбрал второй путь. Первые несколько лет новорожденная компания по инерции продолжала заниматься дистрибуцией чужой продукции. Сводили покупателей и продавцов, подбирали документацию. Громов и его коллеги могли точно сказать, в каких технологических устройствах нужны такие детали, а в каких — другие. Постепенно с рынка сырья переползли на рынок компонентов. Искали свою нишу, исследовали спрос и сферу предложений. К тому времени окончательно определились с направлением — термоэлектричество. Стали пытаться делать собственные разработки. Но…

— Дело в том, что большинство нормальных компаний проходят что-то вроде естественного цикла развития, — пытается объяснить Громов. — Это как в семье. Есть свои кризисные рубежи. Первые три года, пять лет, потом семь. Но первый кризис обычно бывает в три года. Если компания выдерживает, то будет дальше развиваться. Так вот через три года в РМТ из учредителей один я остался, а в компании всего три человека со мной вместе. Был очень сложный момент. Казалось, что не выстоим. Мы к тому времени уже нащупали потенциальный рынок. Уже делали заказы по нашей документации. Мы уже разработали несколько охладителей. Уже можно было запускать свое производство. Вот-вот сейчас все должно было начаться, а ни людей, ни финансов нет. Что делать?

— ?

— Ну, я тогда обратился ко всем, кого близко знал, кто к тому времени уже был успешным в бизнесе. Помогите, мол. Все честно сказали: денег нет. Я пошел в Инкомбанк, где у меня счет был, снял свои личные запасы и вложил в разработки. А через месяц этот банк рухнул во время дефолта. В разработки-то мы включились, построили первый ма-а-алень­кий такой производственный кусочек, пять-шесть столов, но деньги на счету сначала заморозились, а потом и совсем пропали.

— Как же вы выкручивались?

— Партнеры выручили. Приостановили платежи, помогли, в общем.

— Разве на рынке так бывает?

— Знаете, бизнесу нас в 1991 году учили американцы. Они нам тогда рассказали про это соотношение — один к ста. Это значит, что если вы в сто компаний разошлете свое предложение, откликнутся десять, а сотрудничать с вами будет одна. У нас так и вышло. Когда мы РМТ создали, то провели маркетинговое исследование и разослали свой каталог 300 компаниям. Откликнулись тридцать. А заказчиками остались трое. Вот с ними мы до сих пор работаем. Они-то нам и помогли.

Марсианские хроники

— У вас фантастический ассортимент. В прессе пишут, 750 наименований.

— Ой, уже давно больше 900. Звучит пугающе. Ну, представьте себе 900 моделей машин!

Простая инженерная деталь в исполнении исследователей-фундаментальщиков постепенно обросла тончайшими технологическими нюансами. Теперь сотрудники РМТ могут обеспечить своими холодильниками практически любые устройства на Земле и даже на Марсе. Впрочем, историю с марсианским путешествием своего модуля сам Громов считает совершенно случайной:

— Нашей заслуги тут почти и нет. Просто у нас в Америке есть один старый партнер, наш самый первый заказчик. Они производят детекторы. А мы все эти годы поставляем им наши термоэлементы. И в 1997 году они нам сказали: знаете, ваш холодильник мы использовали для марсианской экспедиции. Это был наш самый обычный серийный холодильник. Просто сам по себе это такой надежный и простой элемент, что они не стали ничего придумывать. Это, конечно, здорово, но мы здесь как бы ни при чем.

Термоэлементы РМТ, пущенные в большой мир, живут там своей жизнью. Громову часто приходится встречаться с собственной продукцией в самых неожиданных местах.

— Вот, например, наша последняя работа с Российским космическим агентством. Нам предложили для нового поколения спутников GLONASS разработать охлаждение для полупроводникового лазера, который используется в точных атомных часах. Мы поинтересовались, что у них сейчас там летает.  Оказалось, что теперешняя группировка спутников GLONASS пользуется не российским лазером, а немецким. Когда мы стали выяснять, что это за изделие, оказалось, что это продукция нашего старого покупателя из Германии и там тоже стоит наш охладитель.

Холодильники, как ласково называет Громов свои термоэлементы, требуются, в сущности, везде. Они нужны и тракторам, и компьютерам, и самолетам. Но сфера применения громовских полусантиметровых устройств ограничена исключительно хай-теком. Увы, не нашим.

— Среди ваших покупателей в основном иностранцы. Как они реагируют на предложение нашей продукции в сфере технологий?

— Отношение к нам, конечно, настороженное, — усмехается Громов. — Но тут нам повезло с тематикой. Термоэлектричество как научное направление во многом появилось и развилось в России, в СССР. В школе академика Иоффе. И во всем мире это признается. Вот в лазерной теме, хоть у нас и нобелевские лауреаты были, мы уже давно утратили первенство. А в термоэлектричестве Россия до сих пор имеет приоритет. Поэтому к нам вполне уважительно относятся. И потом, знаете, на рынке сейчас три региона. Есть западный рынок, есть постсоветский, а есть китайский. Так вот, мы находимся где-то в середине. Но мы в выигрыше по отношению к китайцам в качестве и в выигрыше по отношению к западному рынку в цене.

Непатриотичная история получается, думаю я. Люди делали высокую науку, а теперь ставят на то, что когда-то разрабатывали, крошечную второстепенную деталь. Эту деталь сделали по самым последним технологическим стандартам, но продают ее на Запад, потому что в России ее некуда поставить. Печально все это. Но, если приглядеться, в этой истории есть и нечто оптимистическое. Во-первых, Громов и его коллеги вырвались из плена сырьевой торговли. Во-вторых, достаточно пройти мимо застекленных цехов громовского предприятия, посмотреть на рабочие столы, оборудованные микроскопами, на внимательных людей в белых халатах, как становится понятно: это серьезный технологический проект. И наконец, в-третьих, РМТ не одинок.

Что такое любовь государства

— Внимание крупных инвесторов и госструктур — это хорошо или плохо? — спрашиваю я, имея в виду запуск совместного проекта РМТ и Роснано. — Помните у Грибоедова: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь…»

— Это скорее правда. Лучше подальше держаться, —  усмехается Громов, — Нужно выходить на уровень бизнеса. В нас сейчас вложились два крупных финансовых инвестора по венчурной схеме. Сейчас РМТ состоит из трех участников: мы, Роснано и венчурный фонд С-Групп Капитал Менеджмент от Северстали. Пропорции примерно одинаковые. Что из этого выйдет? Посмотрим. Мы вошли в проект не от безысходности. К Роснано вообще многие хотят прислониться. Но у нас немного другая история была. В 2009 году, когда основное наше производство в ФИАНе базировалось, туда приезжал Чубайс и выступал на ученом совете. Я там тоже выступал накануне. А потом Чубайс знакомился с ФИАНом и посетил наше производство. Ну и после этого к нам пришла команда очень хороших инвестиционных менеджеров из Роснано и предложила участвовать в проекте. Это было в январе. Полгода мы внутренне сопротивлялись и раздумывали. 

— Так чего же согласились?

— Понимаете, за год до того как мы вошли в проект с Роснано, мы жили куда спокойнее. Но если ты живешь спокойно, не развиваешься, заказчики теряют интерес и могут уйти. И ты рискуешь. В бизнесе, к сожалению, нельзя останавливаться, надо всегда двигаться в развитии вперед. Надо делать следующий шаг. Мы сами не потянули бы. Надо было парт­неров и инвесторов привлекать со стороны. Общая сумма проекта в районе 800 млн рублей. Финансирование Роаснано нам позволит закупить новейшее оборудование, внедрить новые технологии,  штат расширить, объемы производства и продаж резко увеличить.

— Выгода есть?

— Пока бюрократия увеличилась, принятие решений в ряде случаев значительно удлинилось. Много суеты было на начальном этапе. Но пока все не очень тягостно. К условиям работы с инвесторами постепенно привыкаем, и они к нам, кажется, тоже. Посмотрим.

За будущее Громова можно не беспокоиться. Планы РМТ в компании с Роснано вполне амбициозные: ни много ни мало 10% мирового рынка термоэлементов. Волнует другое. Если начать с одного элемента очень сложной конструкции, можно ли в будущем рассчитывать на производство всей конструкции? История Громова и ему подобных — это история о том, как после высокой научной чести остается нормальная честность производителя. Возможен ли обратный процесс?