Институт ядерной физики им. Г.И. Будкера (ИЯФ) СО РАН — крупнейший академический институт страны, один из ведущих мировых центров в области физики высоких энергий и ускорителей, физики плазмы и управляемого термоядерного синтеза. Здесь проводятся крупномасштабные эксперименты на двух из пяти работающих в мире электрон-позитронных коллайдерах (включая Большой адронный коллайдер в Европейском центре ядерных исследований (ЦЕРН) в Швейцарии), уникальном комплексе открытых плазменных ловушек, на станциях синхротронного и терагерцового излучения. В ИЯФ разрабатываются ультрасовременные ускорители, интенсивные источники синхротронного излучения и лазеры на свободных электронах. По большинству своих направлений ИЯФ находится на высоком мировом уровне.
С момента основания академиком Гершом Будкером в 1958 году (на базе лаборатории Московского института атомной энергии ныне «Курчатовского института) ИЯФ всегда имел привилегированное положение в системе академии наук. Еще в шестидесятые Будкер получил правительственное разрешение продавать прикладные разработки и установки института по договорным ценам, причем не только внутри страны, но и за рубеж. В конце восьмидесятых ИЯФ в академическом сообществе называли не иначе как «остров капитализма в социалистическом океане». Сегодня институт зарабатывает «на стороне» больше, чем получает от государства, — свыше 1 млрд рублей.
С апреля текущего года ИЯФ возглавляет 50-летний член-корреспондент РАН, специалист в области физики пучков заряженных частиц и ускорительной техники Павел Логачев. На посту директора он сменил академика Александра Скринского, руководившего институтом на протяжении 38 лет. За кандидатуру Павла Логачева проголосовали 67,5% сотрудников ИЯФ. Всего на должность директора ИЯФ претендовали трое сотрудников института — все доктора физико-математических наук и заместители директора по научной работе.
Павел Логачев не только охотно согласился ответить на вопросы «Эксперта-Сибирь» о прошлом, настоящем и будущем ИЯФ, но и предложил провести экскурсию по масштабной экспериментально-производственной площадке, расположенной за главным зданием института на проспекте Академика Лаврентьева, 11. Это комплекс из двух десятков соединенных между собой подземными тоннелями зданий. Основные мощности экспериментальных производств ИЯФ размещены на отдельных площадках на ул. Тихая и ул. Софийская. Суммарная площадь трех площадок — 59 тыс. кв. метров. Здесь трудятся порядка 2 740 человек, из которых 427 человек — научные сотрудники, в том числе три академика, шесть член-корреспондентов РАН, 62 доктора наук, 168 кандидатов наук. Половина научных работников ИЯФ — в возрасте до 39 лет.
«Отличие ИЯФ от других мировых научных центров не только в том, что мы располагаем мощным разноплановым и высокотехнологичным производством, но и в том, что в нашем институте создана уникальная атмосфера, когда научные сотрудники напрямую взаимодействуют с рабочими. Все мы — члены одного коллектива. Иногда даже трудно определить, чей вклад в разработку больше — научных сотрудников или талантливых высококвалифицированных рабочих. Создание и поддержание такой атмосферы — одно из главных конкурентных преимуществ ИЯФ», — объясняет Павел Логачев.
То, что люди — главное богатство института, Павел Логачев доказывает собственным примером. Автору этих строк трудно было себе представить, чтобы директор знаменитого на весь мир института лично спустился к проходной, чтобы впустить журналиста за порог ИЯФ. Но именно это и случилось. А когда «Эксперт-Сибирь» оказался в кабинете директора, выяснилось, что у высокого начальника нет приемной и нет секретарши. К нему без предупреждения может заглянуть кто угодно! И заглядывают! И то было лишь первое из ожидавших «Эксперт-Сибирь» удивлений.
Строили как храм
За время 35-минутной экскурсии Павел Логачев успел показать примерно шестую часть научно-производственной площадки ИЯФ. Едва поспевая за стремительной походкой директора, мы то погружались в глубины института («Сейчас мы находимся от поверхности земли на минус 19,5 метров»), то выныривали на поверхность, преодолевая крутые лестничные пролеты и шагая по длиннющим поземным туннелям. «Эксперту-Сибирь» показали главное, настоящее сердце института — электрон-позитронные коллайдеры: ускорительный комплекс ВЭПП-4М с универсальным детектором КЕДР (периметр экспериментального кольца 400 метров) и самую маленькую в мире установку этого типа — ВЭПП-2000 (периметр кольца 23 метра). Вся техническая начинка коллайдеров, все задействованные в их работе устройства, блоки, линзы, платы разработаны в научно-конструкторском отделе ИЯФ и изготовлены на его экспериментальном производстве.
— У нас мощные радиоэлектронные лаборатории, которые работают и с цифрой, и с аналогом, — мимоходом замечает Павел Логачев.
Не-физику трудно проникнуться восторгом, с которым директор ИЯФ рассказывал о линейных ускорителях, электронных пучках, позитронах и гамма-квантах. Из многочисленной информации особенно поразил масштаб цифр, с которыми имеет дело ИЯФ. К примеру, стоимость двух линейных ускорителей с инфраструктурой, задействованных в работе коллайдера, составляет 40 млн долларов («Мы строили эту установку как храм: заработали — строим, не заработали — не строим»), энергия электронных пучков достигает 450 млн электронвольт, при этом обеспечивается необходимая стабильность температуры элементов ускоряющих секций 0,05 градуса.
Из двух коллайдеров ИЯФ Павел Логачев особенно выделяет ВЭПП-2000, который полностью создан на внебюджетные доходы ИЯФ. «На этом коллайдере впервые в мире применена идея круглых пучков. Обычно пучки в месте столкновения плоские, то есть их размер в горизонтали в десятки раз больше, чем по вертикали. Здесь же сталкиваются пучки круглого сечения. Это позволяет существенно увеличить количество частиц сталкивающихся сгустков без нарушения их физических свойств. Этот эффект дает возможность в разы поднять производительность, то есть светимость коллайдера», — констатирует директор ИЯФ.
Кроме того, у ияфовских коллайдеров самая высокая в мире точность измерения энергии сталкиваемых частиц. Она примерно в 30 раз лучше, чем на других коллайдерах. «Это наша уникальная ниша, занимая которую, мы оказываемся включены в международную систему исследований фундаментальных свойств материи», — подчеркивает Павел Логачев.
После модернизации, которая ориентировочно закончится летом 2016 года, на ВЭПП-2000 продолжатся исследования рождения нейтрона-антинейтрона и протона-антипротона при аннигиляции электрона и позитрона. «ВЭПП-2000 позволяет нам получить фундаментальную информацию о структуре протона. Чуть-чуть не доходя до порога рождения протона-антипротона и нейтрона-антинейтрона, в сечении начинаются интересные изменения, которые несут важнейшую информацию о свойствах кварков и глюонов в составе протона и нейтрона. ВЭПП-2000 открывает возможность для детального изучения структуры главных кирпичиков нашего вещества — протонов и нейтронов. В этом смысле наша машина чрезвычайно востребована в мире», — с гордостью заявляет Павел Логачев.
Тем временем неожиданная экскурсия незаметно перешла в запланированное интервью.
Первый за 38 лет
— Павел Владимирович, как получилось, что вы оказались в ИЯФ?
— Мой путь в науку может быть назван стандартным для Академгородка. Это путь через школьные олимпиады, Физико-математическую школу (ФМШ) при НГУ и, наконец, физфак НГУ. У меня не было особого выбора, куда идти работать после университета. Моя судьба решилась еще во время учебы в ФМШ, где семинары по физике вел мой сегодняшний заместитель по научной работе Николай Мезенцев. На меня, мальчишку, он произвел сильнейшее впечатление и как настоящий физик, и как высочайший профессионал, и как человек, который наравне общается со школьниками и с коллегами-учеными. Поэтому после окончания школы я знал, что должен идти на физфак, а потом в ИЯФ.
— И как ИЯФ принял выпускника НГУ?
— В 1989 году я окончил с отличием университет и меня без стажировки взяли в ИЯФ на должность младшего научного сотрудника. Через семь лет я защитил кандидатскую диссертацию. Так сложились обстоятельства, что сразу после защиты я стал руководителем одного из научных подразделений института. Тяжело заболел заведующий нашей лабораторией Александр Новохатский, который был вынужден уехать на лечение за границу. К слову, сейчас он плодотворно работает в Стэнфордском центре линейных ускорителей в США.
— Как ИЯФ пережил лихолетье девяностых?
— Конечно, было сложно. Но невероятную силу и устойчивость нашему институту всегда придавала та уникальная атмосфера, которая царила в научном коллективе. Здесь всегда ценился профессионализм и было уважение к творческому труду. Даже в советское время решение в ИЯФ принимал не тот, у кого была выше должность, а тот, кто лучше всего понимал в вопросе. То есть, центр принятия решений должен совпадать с центром максимума компетенций. Когда к нам приезжали эмиссары из других организаций, они первым делом стремились решить вопросы с директором, но им тут же объясняли, что обсуждать дела нужно с ответственным научным сотрудником, что как он скажет, так и поступит директор института. Для многих такой управленческий подход был настоящим шоком. Мы до сих пор исходим из того, что, во-первых, руководитель не должен мешать работать своим подчиненным-профессионалам, во-вторых, правильно определять стратегические цели развития и вовремя их достигать, и, в-третьих, готовить себе смену.
— То, что вы сделали управленческую карьеру в ИЯФ, — это случайность или результат целенаправленных усилий?
— У меня никогда не было стремления к карьере. Меня всегда интересовало дело и конечный результат. А то, что при этом получалась карьера, во многом, конечно, стечение обстоятельств. Были результаты, накапливался практический опыт, и было уважение людей. Управление в ИЯФ — это, прежде всего, работа в команде. Главная задача руководителя — увлечь людей, поставить перед ними интересную проблему, постараться найти красивое решение в сложной ситуации. Если у них не получается, то очень аккуратно, незаметно помочь им найти это решение. Просто управленец не может работать в научном коллективе, руководителем должен быть настоящий профессионал-ученый. Профессионал — это не только тот, кто знает что-то, умеет что-то делать, а тот, кто беззаветно любит свое дело и никогда его не предаст. Это требование абсолютно обязательно. Как и обязателен неформальный авторитет и лидерство руководителя. Люди должны уважать тебя не за должность, а за дела и качества. Иначе не будет творческой атмосферы, иначе люди не будут раскрываться, не будут работать с полной отдачей, им просто будет неинтересно.
— Но ведь, например, Росатом возглавляет не физик, а профессиональный управленец Сергей Кириенко. Исключения, наверное, все-таки возможны.
— Вы правы. Я немножко знаю Сергея Владиленовича [Кириенко], поскольку мы активно работаем с Росатомом по самым разным направлениям. Он отлично понимает существо научной работы, умеет чувствовать профессионалов, грамотно проводит кадровую политику. Это главное в работе руководителя.
Приведу еще один пример — Лаврентий Берия, который в сороковые руководил советским атомным проектом. Мне посчастливилось говорить с людьми, которые работали в КБ-11 в Сарове, как раньше назывался Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики, и они вспоминали, как филигранно Берия поддерживал творческую научную атмосферу. Как рассказывал мне один человек, который в то время был аспирантом и как член команды участвовал в совещаниях, не было ни одного случая, чтобы Берия отнесся к нему неуважительно.
— Вы первый новый директор ИЯФ за 38 лет. Такое долгое руководство вашего предшественника академика Скринского оказалось благом для института?
— Александр Николаевич [Скринский] — уникальный человек, который сумел сохранить главные принципы работы ИЯФ, заложенные основателем института академиком Будкером, его дух и атмосферу, способность создавать новое высокотехнологичное оборудование и двигать науку вперед. По технической оснащенности ИЯФ сегодня находится в лучшей форме за всю свою историю. Но главное — это уникальные и признанные во всем мире научные школы ИЯФ. Конечно, это результат работы предыдущего директора.
— То, что вы не академик, — не проблема при занимании должности директора ИЯФ?
— Нет, для того, чтобы возглавлять институт, вовсе не обязательно быть членом академии наук. Просто так получилось, что в 2011 году в Москве меня избрали член-корреспондентом РАН.
— Насколько легко вы вошли в роль директора такого огромного института?
— До того, как стать руководителем, я два года работал заместителем директора по научной работе. Как один из участников команды, я хорошо себе представлял эту работу. У меня хорошие деловые отношения с коллективом нашей дирекции, каких-то серьезных проблем я не вижу.
Знаем, что ничего не знаем
— Над чем сейчас работает ИЯФ? Какие основные задачи стоят перед вами?
— В ИЯФ накоплен максимальный профессиональный опыт по четырем основным направлениям научных исследований. Это физика элементарных частиц и ускорители, синхротронное излучение и лазеры на свободных электронах, а также физика плазмы и управляемого термоядерного синтеза. В каждом из этих направлений есть точки, в которых мы сохраняем за собой мировое лидерство.
Естественно, ИЯФ интегрирован в мировой процесс развития физики, и мы ищем ответы на очень многие вопросы. И сейчас их гораздо больше, чем было 50 лет назад. Скажу так: сегодня мы лучше, чем когда бы то ни было, знаем, насколько не понимаем фундаментальных свойств материи. К сожалению, мы очень мало можем посчитать даже из того, что понимаем. К примеру, чтобы рассчитать массу протона, используя уравнения квантовой хромодинамики, нужно загрузить всю компьютерную мощность США примерно на полгода. Это стоит неимоверных денег.
То, где в физике элементарных частиц наблюдается хоть какой-то порядок, называется «Стандартная модель». Это 26 параметров, из них хоть с какой-то приблизительной точностью современная физика знает только 19. Почему этих параметров столько, почему они именно такие, мы ответить не можем. Минимальный размер физического объекта, который теоретически может быть измерен — это размер «планковской длины» — 1,6 умножить на 10-35 метра. Так вот от уровня 10-20 метра до 10-35 — мы не знаем никаких частиц, но точно знаем, что они существуют. Наблюдаемый размер Вселенной — порядка 4,5 умножить на 1026 метра, а что за пределами — вопрос. Совершенно не понятна основная масса вещества и энергии во Вселенной. Научная раскладка Вселенной такая: 74 процента — это темная энергия или, иначе, энергия вакуума; 22 процента — темная материя, о которой мы тоже абсолютно ничего не знаем, кроме того, как она распределена в пространстве. Наука знает лишь о четырех процентах от всего океана энергии: 0,6 процента — это планеты и звезды, а 3,4 процента — межгалактический газ и пыль. Разве не интересно знать больше? Вот на это и работают физики во всем мире.
— За последние 10 лет человечество стало знать о Вселенной больше?
— Конечно. Самое большое продвижение — это открытие бозона Хиггса. Это открытие объясняет механизм возникновения масс у элементарных частиц, которые изначально в квантовой теории масс не имели. Бозон Хиггса объясняет те процессы, благодаря которым существует наш мир. То есть, природу взаимодействия электронов и протонов, что в свою очередь приводит к созданию атомов, а значит и жизни.
— Какие важнейшие открытия принадлежат ученым ИЯФ?
— Если оставить в стороне вопрос первенства — кто на неделю или месяц раньше нас пришел к какому-то заключению, а сосредоточиться на тенденциях, то наш институт внес определяющий вклад в развитие целого ряда научных направлений.
Во-первых, это физика встречных пучков. Это идея Будкера, и в этом мы были первыми. Почти одновременно эта идея пришла в голову американцам и была впервые реализована в Стэнфорде Пифом Панофским, хорошим другом Будкера. А история была такая. Панофскому не давали денег на исследования, и он попросил Будкера написать статью в газету «Правда» о развитии метода встречных пучков в Новосибирске. И когда Панофский положил эту статью на стол главы департамента энергетика США, ему тут же дали денег вдвое больше, чем он просил. Ведь тогда шло жесточайшее соревнование между СССР и США. Метод встречных пучков дал основную информацию для «Стандартной модели» и физики элементарных частиц. В этом смысле переоценить вклад ИЯФ невозможно.
Во-вторых, это физика плазмы. Это так называемые открытые ловушки. То, что плазму можно удерживать не только в замкнутых системах, но в системах, которые имеют открытые места для ухода плазмы — это тоже идея Будкера. Эта идея оказалась очень плодотворной.
В-третьих, ИЯФ — автор многих красивых и уникальных находок и в физике ускорителей. Например, электронное охлаждение. Оказывается, если охладить электронный пучок, то он в свою очередь способен настолько охладить ионный пучок, что тот сожмется в десятки раз. Это позволило получить светимость на Большом адроном коллайдере (БАК) в ЦЕРНе при столкновении свинца по свинцу.
Ну и, конечно, метод перезарядной инжекции, без применения которого не работает ни один ионный комплекс. В том числе, этот метод используется в ионных ускорителях в ЦЕРНе.
Много крупных достижений у ИЯФ и в области теоретической физики. Среди них можно выделить работы Бориса Чирикова — создателя теории динамического хаоса в классических и квантовых гамильтоновых системах. Без его теории не работал бы ни один современный коллайдер. Другой яркий пример — метод БФКЛ, названный по фамилиям ученых, двое из которых — Виктор Фадин и Эдуард Кураев — сотрудники ИЯФ. Предложенный ими метод позволяет решать очень сложные задачи квантовой хромодинамики.
— В одном из интервью вы сказали, что физика сейчас переживает один из волнующих переломных моментов. Мы стоим на пороге каких-то новых открытий?
— Конечно, ради этого и работает БАК. Ради этого и разрабатываются ускорители, энергия которых превзойдет БАК. Планируется создание очень производительных машин, которые позволят детальнее изучать бозон Хиггса и связанную с ним физику. Именно здесь наука сможет получить выходы на пока не известные нам частицы темной материи.
— Какова роль в этой работе ИЯФ?
— Если говорить об участии ИЯФ в БАК, то мы сделали оборудования для него больше, чем любая другая компания в мире. Наш вклад оценивается в 200 млн долларов. Естественно мы интегрированы в эту систему. Наши физики регулярно ездят в ЦЕРН, работают с детектором, принимают и первыми обрабатывают информацию. В списке авторов открытия бозона Хиггса значатся 11 наших ученых.
Удержать ядерный щит
— В ИЯФ сегодня работают два коллайдера, есть ли планы расширять это направление?
— Безусловно. Мы сейчас активно разрабатываем эти планы, обсуждаем, ищем варианты. Надеемся, что, несмотря на все сложности, государство нас поддержит в этом начинании.
— Помимо Новосибирска и Швейцарии коллайдеры есть в Японии и Китае, но не в США. Почему?
— Они закрыли эту программу. Есть ЦЕРН, соревноваться с которым бессмысленно. Поэтому они считают прагматичнее вкладывать деньги в ЦЕРН и получать результаты на его оборудовании.
— Каково прикладное применение ваших разработок?
— Прежде всего, это создание промышленных ускорителей. За свою историю ИЯФ собрал более 260 таких машин — это примерно 60 процентов мирового рынка промышленных ускорителей. Ежегодно мы делаем от 15 до 25 машин.
— Рынок сбыта — весь мир?
— В основном Китай и Южная Корея. Это самые быстрорастущие рынки. Немножко делаем для Японии, Европы и Америки.
— Где применяются промышленные ускорители?
— Широкий спектр. Это производство термоусаживающихся изделий — трубок, высоковольтных кабелей, проводов, изоляции. Это создание термостойких кабелей для авиации и военной техники. Условно говоря, такие кабели нормально работают, не горят при температуре до 300 градусов Цельсия. Без ускорителей добиться этого невозможно. Это производство сшитого полиэтилена, облучение резинотехнических изделий, чтобы поднять срок их службы, это разложение вредных веществ в отходах лакокрасочных производств. А также стерилизация медицинских изделий, продуктов питания для продления сроков их хранения. Ведь обработка под пучком гамма-квантов создает меньше опасных радикалов, чем традиционная термообработка.
— Сколько стоит промышленный ускоритель?
— Около миллиона долларов.
— Что помимо промышленных ускорителей?
— Мы помогаем поднять технический приборный уровень ядерного оружейного комплекса страны, чтобы наше ядерное оружие и высокотехнологические изделия для его доставки были в стране на самом высоком уровне. Не буду далее распространяться, скажу лишь, что мы очень много для этого делаем. Мы хорошо понимаем, насколько важен для страны ядерный щит. Совершенно точно, что он определяет наше существование как государства.
— Известно, что вы тесно сотрудничаете с лабораториями и компаниями США. Недавно была новость о том, что ИЯФ разработал и изготовил для американской компании Tri Alpha Energy генераторы мощных пучков частиц нового поколения для экспериментов с термоядерной плазмой. Санкции повлияли на сотрудничество с американцами?
— Санкции больше повлияли на американскую сторону. Власти США просто не пускают своих физиков к нам. Бывают, что и нам визы задерживают, но больше все-таки страдают американские ученые. Конечно, это неприятно. Никто от этого не выигрывает. Ведь наука всегда интернациональна. Надеюсь, что полномасштабное научное сотрудничество двух стран вскоре возобновится.
Другие заводы не тянут
— С чего складывается экономика ИЯФ?
— По итогам 2014 года общая сумма кассовых поступлений составила чуть больше двух миллиардов рублей. Субсидии на выполнение госзадания — 987 миллионов рублей, и наши собственные доходы — чуть больше миллиарда рублей. Средняя зарплата — 29 тысяч рублей, по научным сотрудникам — 44 тысячи рублей. Зарплата невысокая, зато работа очень интересная. Мы не можем платить больше, потому что несем очень большие эксплуатационные затраты. Только за коммуналку из внебюджета платим 120 миллионов рублей в год.
— Развитие внебюджетного направления — это вынужденное решение или есть осознанная задача заработать?
— Это вынужденная мера. Мы не можем отказаться от внебюджета, иначе просто перестанем существовать. С другой стороны, собственные доходы дают нам независимость и стабильность. Но и от бюджетного финансирования мы зависим очень сильно. Уменьши государство нам финансирование на 30 процентов — и мы встанем.
— Какие установки вы делаете для сторонних заказчиков?
— За исключением промышленных ускорителей мы стараемся браться за заказы, которые интересны нам в научном или технологическом плане. Стараемся делать то, чего раньше не делали. И это наше конкурентное преимущество. Ведь нигде в мире нет такого интеллектуального, профессионального и технологического потенциала сконцентрированного в одном месте, как в ИЯФ.
— Складывается впечатление, что ваши разработки больше востребованы за границей, а не в России.
— У вас правильное впечатление: одни только китайцы заказывают нам в несколько раз больше промышленных ускорителей, чем отечественные предприятия.
— Что собой представляет производственная база ИЯФ?
— Это 650 единиц специального технологического оборудования и 450 металлообрабатывающих станков, из которых 23 — самые современные обрабатывающие центры с ЧПУ. Мы имеем практически все существующие в мире технологии, связанные с ускорительной техникой. Это сверхвысоковакуумные, сверхчистые изделия; сверхточные магниты со специальным профилем поля; сверхпроводящие системы с рекордными в мире параметрами. В экспериментальном производстве задействовано порядка одной тысячи человек, из которых 800 сотрудников — рабочие.
— Как часто обновляется техника в ИЯФ?
— Из названных мною 23 обрабатывающих центров 11 имеют возраст менее пяти лет. Модернизируем производство по мере сил. Многие наши станки работают на пределе своих технических возможностей. Поэтому на ИЯФ вырастают станочники высочайшего уровня, такого класса профессионалов нет больше нигде в Новосибирске. Если какому-то заводу нужны профессиональные станочники, они первым делом пытаются переманить наших специалистов. Это и завод имени Чкалова, и НЗХК, и НЭВЗ, и целый ряд других. А учитывая наши зарплаты, сделать это не так сложно.
— Существует ли кооперация ИЯФ со сторонними промышленными предприятиями?
— Мы пытались работать по кооперации, пробовали загрузить заказами сторонние предприятия. Но, к сожалению, далеко не всегда получали нужный результат. Качество материально-технической базы, квалификация и общая грамотность персонала, технологическая дисциплина на предприятиях, с которыми мы пытались сотрудничать, оказывались на недостаточном для наших задач уровне.
— Речь идет о новосибирских предприятиях?
— Не буду называть конкретные заводы, скажу лишь, что сложность наших работ и специфика исследовательских разработок не всегда позволяет использовать возможности даже лучших предприятий Новосибирска и Красноярска. В этом одна из основных причин, почему мы стараемся поддерживать на мировом уровне собственное производство.
Было бы желание
— В своей работе ИЯФ тесно связан с НГУ. Как оцениваете сегодняшнее качество преподавания в университете?
— Наш институт является базовым для шести кафедр физического факультета НГУ и физико-технического факультета НГТУ. Поэтому мы хорошо знаем, чем живет сегодня высшая школа. На физическом факультете НГУ мы последние несколько лет проводим специальную тестовую контрольную, чтобы понять, какие задачи способны решать первокурсники. И, к сожалению, фиксируем падение исходного уровня знаний физики и математики среди вчерашних абитуриентов. Чудес-то не бывает. Если в школе сокращается количество часов на изучение физики и математики, уходят учителя, то откуда ж взяться знаниям. Поэтому мы вынуждены доучивать ребят, организовывать специальные курсы. И студенты быстро наверстывают упущенный материал. Главное, чтобы не падал уровень преподавателей НГУ. Это более серьезно. ИЯФ ежегодно из внебюджета тратит на поддержку преподавания в НГУ порядка 40 миллионов рублей. Прежде всего, это доплата сотрудникам института, которые преподают в университете. Нередко она достигает половины от их зарплаты в ИЯФ. Плюс у нас есть стипендиальная программа поддержки учащихся ФМШ. Мы берем на себя покрытие всех расходов на пребывание в интернате талантливых ребят, чьи родители не могут себе это позволить. На эти цели мы тратим порядка шести миллионов рублей в год.
— Насколько легко сегодня выпускнику НГУ стать сотрудником ИЯФ?
— Если ребята способные, никому не отказываем. Для мотивированного специалиста ставка у нас всегда найдется. Каждый год берем на работу 20–25 научных сотрудников из аспирантов.
— Бытует мнение, что золотое время Академгородка уже позади. Насколько это высказывание справедливо?
— Если мы хотим, чтобы у нас сохранялась сильная, современная, мирового уровня наука, то лучшие годы Академгородка должны быть всегда впереди. Исходить нужно именно из этого. А для этого необходимо много и плодотворно работать. Делать дела, а не пытаться объяснить свое бездействие какими-либо причинами. И в этом смысле ИЯФ подает хороший пример. Ведь на высоком уровне находимся не только мы, но и другие институты СО РАН, с которыми мы сотрудничаем. Это Институт катализа, Институт физики полупроводников, Институт геологии и минералогии, Институт математики, Институт неорганической химии, Институт химической кинетики и горения, Институт теоретической и прикладной механики, Институт лазерной физики, Институт гидродинамики, Институт цитологии и генетики. Все мы одна команда.